Повелитель воронов

Глава 7

Ворон приземлился на подоконник и стал наблюдать, как Шилхара облачается в наряд. Льющийся в комнату свет тенью вырисовывал силуэт птицы на стене, создавая чёрное пятно на фоне апельсиновых деревьев и летнего неба.

Не обращая внимания на незваного гостя, Шилхара стряхнул кровь и остатки сна. Свет резал глаза, но не давал упасть на кровать в надежде забыться на несколько часов дремоты без кошмаров. Скверна пытал его всю ночь зловещими снами о мире, склонившемся перед господством бога. В этих видениях Шилхара вёл жизнь короля, наполненную опьяняющими и порочными наслаждениями. Несметные богатства, покорные его воле армии, искусные любовницы, готовые воплотить сладострастные фантазии, всяческая роскошь и желания, удовлетворяемые щелчком пальцев. Всё — ценой его человечности. Сильнее всего манило безграничное волшебство. Способность передвигать горы, поворачивать русла рек, достичь практически бессмертной жизни — величайший дар, предлагаемый божеством, и он изливал поток столь заманчивой силы в тело спящего мага.

Вкуси же то, что я могу предложить тебе, если ты подчинишься моей воле.

Голос затих, сменившись новым кошмаром, от которого Шилхару пробил озноб. Он стоял на бесконечном пляже, только вместо крупинок песка землю устилал пепел. Лишённое звёзд и луны небо сливалось в столь же чернильно-чёрный океан. Лишь тусклый свет Скверны давал хоть что-то различить взору, и отражение звезды плясало перламутровыми дорожками на гребнях волн. Ровный ветер не доносил брызг морской воды или запаха рыбы, а лишь одну вонь сожжённых костей. Он трепал волосы, мягко рассыпая пепел по ногам, лаская их прикосновениями прохладных пальцев мертвеца.

Океан перед ним тянулся до безбрежного горизонта. Над головой не кружили чайки, из воды не выпрыгивала рыба, по волнам не раскачивались корабли. Столь же чётко осознавая, что представший перед ним мир не явь, Шилхара понимал, что если сойдёт с берега в воду, то не коснётся дна, а утонет в огромном колодце жидкой черноты.

Волны беспрерывно накатывали и отступали в своей безмолвной колыбельной. Их музыку неожиданно прервал хребет тьмы, восставший из глубин. Фигура погрузилась под воду и вновь всплыла. Киты не плавали в этих безжизненных морях. Шилхара знал, что бороздит волны и бродит по мёртвым берегам. Бессмертный и безжалостный левиафан, чья разинутая пасть поглощала души. Тварь подплыла ближе под мерный плеск волн и ровный шум ветра.

Ужас приковал Шилхару к месту. Он ждал. Поджидал на пляже из пепелища кремированных останков существ, некогда бродивших по миру живых. Ожидал, когда монстр всплывёт на поверхность, широко раскроет чёрную пасть и засосёт его в вечное небытие.

Скверна вновь зашептал в его снах.

Вкуси или вкусят тебя.

Шилхара проснулся на окровавленной подушке. Руки покалывало от прикосновения бога. Его пронзило острое желание спуститься на кухню и стащить немного драконьей мочи Гарна. Только мысль о выражении лица слуги и внимающего взгляда ученицы удерживала его от подобного поступка. Он не испытывал ни малейшего желания объяснять, откуда у него кровь на лице и почему руки трясутся так сильно, что он с трудом удерживает кубок.

Шилхара закончил с омовением и уставился на ворона, который всё ещё наблюдал за ним.

«Большая птица. Больше, чем те, что обычно гнездятся в тенистом пологе рощи».

— Кыш! — прохрипел он и махнул рукой. По пальцам пробежала молния. Глаза ворона вылезли из орбит, птица каркнула последний раз в своей жизни и превратилась в неаккуратную кучку дымящихся перьев и обугленных костей.

Прижимая горящую руку к груди, Шилхара уставился на тлеющий холмик на подоконнике. Скверна оставил на нём свою метку. Заклинание, нежный призыв, который должен был уговорить птицу улететь, а не принудить, обернулось ужасным злом. Шилхара поднёс руку к глазам. Покрытые твёрдыми мозолями и чернильными пятнами его пальцы и ладонь теперь обладали искорёженной силой, которая делала его магию непредсказуемой.

Он зарычал.

«Да чтоб тебя! Неконтролируемая и неизвестная сила мне бесполезна».

Теперь, если он решит наложить заклинание, то, независимо от последствий, бог сделает его магию бессмысленной.

Тем не менее, он не стал отрицать пробежавшую по жилам волну эйфории. Пальцы дёрнулись, и с их кончиков посыпались искорки света. Такая сила более соблазнительна, чем красивая и готовая на всё женщина. Шилхара знал свои слабости. И бог тоже.

Он опустил руку и подошёл к окну. Тёплый утренний ветерок развеял над рощей опалённые чёрные перья.

— Мои извинения, друг. Убийство не вхо…

Запах магии — но не его волшебства и не Скверны — защекотал ноздри. Он знал его, столь знакомый и ненавистный. От птицы несло Конклавом. Шилхара резко провёл рукой по останкам, счищая карниз от мусора, который полетел на землю тонким чёрным дождём.

Ещё один шпион священников. Его ученица вполне могла привезти птицу с собой, или та месяцами пряталась среди его ворон, иногда улетая домой поболтать со своими хозяевами. Муки совести об уничтожении птицы утихли.

Он оделся и спустился на кухню. Как обычно, на столе его ждали чай и апельсины. Гарн и Мартиса сидели друг напротив друга и вели беседу, состоявшую из жестов и лиричного голоса ученицы. Шилхара остановился в дверях, обрадовавшись тому, что остался незамеченным.

И хотя ему не нравилось, что эта девушка обжилась в его доме, он восхищался шпионкой Камбрии. Упорная и решительная, она терпела его утренние уроки без колебаний. Её дар так и не проявился, но она не убежала в ужасе. Шилхара ненавидел признавать неудачу, но подумывал отказаться от утренних тренировок. До сих пор они ничего не добились, кроме того, что мысль о них вызывала у него тошноту.

Самое удивительное, Мартиса оказалось хорошей сборщицей апельсинов. Недостаток силы она восполняла скоростью и аккуратностью. Ему пришлось лишь раз объяснять ей, как правильно собирать плоды. Жара, жалящие муравьи и редкие осы, напившиеся перебродивших апельсинов, её не останавливали. Через неделю она собирала урожай почти так же быстро, как Гарн, но портила меньше.

Он восхищался игрой солнечного света в её рыжих волосах и тембром удивительного голоса. Она редко улыбалась и никогда лично ему, но его часто забавляли её короткие вспышки остроумия. Невзрачная служанка, затерявшаяся в полумраке кабинета, медленно исчезала, а вот появившаяся на её месте женщина с каждым днём очаровывала его всё больше.

Камбрия оказался хитрее и проницательнее, чем он ожидал. В этой девушке сокрыто нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Внешне угрюмая шпионка, но он никогда не судил о книге по её обложке. Мартиса обладала чем-то особенным, чем-то, что Камбрия мог использовать, дабы уничтожить своего самого ненавистного врага. Хитрость в том, чтобы обнаружить её тайное оружие быстрее, чем она успешно загонит его в угол проклятой изменой, которая приведёт к «торжеству» справедливости Конклава.

Первым его заметил растянувшийся под столом Каель. Пёс лениво рыкнул в знак приветствия, но не встал, довольствуясь тем, что лежал под ногой Мартисы, которая старательно чесала его пузо каблуком.

— Обленившаяся дворняга, — пробормотал Шилхара, садясь за стол рядом с Гарном.

Он посмотрел на Мартису, которая приветствовала его вежливым взглядом, и тихо добавила: «Господин».

— Ты окончательно испортила моего пса.

Каель недовольно фыркнул, и Мартиса перестала его гладить. Она настороженно посмотрела на Шилхару.

— Простите, я не понимаю.

Апельсины в вазе лежали такие яркие, сочные и неаппетитные. Он взял один и неторопливо снял кожуру по непрерывной спирали.

— Если ты ещё раз хоть за что-то извинишься, я утоплю тебя в колодце. — Он подавил смешок, когда она побледнела. — Мартиса, должно быть, ты несёшь ужасное бремя вины за прошлые грехи. Я не слышал, чтобы хоть кто-то извинялся так же часто, как ты, при малейшем поводе.

Он бросил дольку апельсина в рот и подавил рвотные позывы, когда на язык брызнул сок.

Мартиса покраснела, но ничего не ответила. Шилхара проглотил кусочек и отпил чая, чтобы прочистить рот от жёлчи. Он заглянул под стол и нахмурился. Пёс не обратил на него внимания и перекатился под ногу Мартисы в явной просьбе возобновить ласку.

— Ты его балуешь. Теперь моя ищейка магов целыми днями валяется со свиньями и выпрашивает ласки у женщины. — Гарн фыркнул в чашку, и Шилхара изогнул бровь. — Не то, чтобы я винил его за последнее.

— Я в замешательстве, господин. Вы сейчас о бессильных мужчинах или кобелях?

Он чуть не подавился второй долькой апельсина и выплюнул её на пол. Из глаз брызнули слезы, и лицо Мартисы расплылось. Гарн усмехнулся. Ученица пристально смотрела на него своими медными глазами. На мгновение Шилхара уловил в них насмешливый огонёк, прежде чем тот погас.

— Разве это имеет значение? Зачастую разница отсутствует.

Он дал ей доесть овсянку, пока они с Гарном обсуждали поездку на ярмарку в Восточный Прайм.

— Соберём всё, что у нас сейчас есть, и доставим Форсу за день до открытия рынка. Он попытается выбить плату за хранение. — Шилхара налил себе ещё чаю. — Можно подумать, что после стольких лет на рынке он ещё не догадался, что я крепкий орешек.

Гарн стал водить руками в воздухе, будто рисуя затейливые узоры, а Шилхара смотрел и отвечал.

— Мартиса поедет с нами. Вы двое закупите припасы, пока я буду вести переговоры с нашим жадным купцом. Чем быстрее управимся, тем лучше. Нужно собрать ещё один урожай, и я не хочу, чтобы мои плоды сгнили на деревьях прежде, чем мы успеем до них добраться.

Он подождал, пока Мартиса съест последнюю ложку.

— Ты когда-нибудь была в Восточном Прайме?

— Только в раннем детстве. Он слишком далеко от Ашера, чтобы рассматривать его как торговую площадку. Верховный епископ отсылает своих комиссионеров в Кальдерес, хотя это более маленький город и рынок.

— Который всё же славится предметами роскоши и богатыми покровителями. — Он начертил Кальдеранский купеческий символ на исцарапанной столешнице. — Через десять дней мы отправимся в Восточный Прайм, и ты поедешь вместе с нами. Подготовься к дороге. Возможно, ты забыла, но Прайм — портовый город. Он крупнее и менее благороден, чем Кальдерес. Там заправляют невольничьими рынками, а хозяева публичных домов постоянно охотятся за девушками. Как только пересечём городские ворота, держись поближе к Гарну.

Шилхара помрачнел, придя в недоумение от её внезапно помрачневшего вида.

— И это не просьба, Мартиса. Это приказ.

Она встала освободить место и оступилась, сжав свободной рукой край стола так сильно, что побелели костяшки пальцев. Затем зашаркала к раковине, двигаясь скорее, как полумёртвая старуха, чем как здоровая девушка. Серая бледность омыла лицо, и Мартиса не смогла скрыть дрожи, повернувшись к Шилхаре.

— Мне подождать вас в зале на утренний урок?

В памяти всплыл образ уничтоженной вороны. Как-то раз Шилхара испытывал Мартису огнём. Жестокая как по назначению, так и по исполнению практика, но заклинание он контролировал полностью. Его ученица пришла в себя после пережитого, пошатываясь от потрясения, но обгорел у неё только подол платья. И хотя он чувствовал, как магия ослабевает, прикосновение бога всё ещё оставалось в его руках, заставляя пальцы судорожно сжиматься. Несмотря на все подозрения в адрес Мартисы, Шилхара не желал, чтобы его ученицу постигла та же участь или что похуже. Если ему придётся убить её, он сделает это сам, твёрдо контролируя магию.

Она терпеливо стояла перед ним, ожидая ответа. Он окинул её взглядом. Мартиса всегда держалась прямо, со спокойным достоинством, которым он восхищался. Сегодня утром она ссутулилась, правое плечо клонилось чуть ниже левого.

— Думаю, сегодня мы обойдёмся без занятий. — Её глаза расширились от удивления. Даже Гарн озадаченно уставился на своего господина. — Ты шаркаешь, точно старуха. Почему не сказала Гарну, что занемогла после сбора урожая?

Румянец, расплывшийся от шеи до самых щёк, прогнал болезнетворную серость. Мартиса кинула косой взгляд на Гарна, и тот неодобрительно нахмурился.

— Я не думала, что это так важно. Моя работа от этого не пострадала.

Шилхара поднялся и встал прямо перед ней. Ученица напряглась и поморщилась. Ему понравился её запах, она благоухала солнцем и розовым мылом.

— Нет, пока что. Но это лишь вопрос времени. Ты ничем не поможешь мне при сборе апельсинов, когда едва можешь ходить и держать спину.

— Я спра... — возразила она, прежде чем захлопнуть рот в мятежном молчании. — Что вы от меня хотите, господин? — наконец спросила она.

— Можешь смотреть мне в глаза, а не на мои ступни.

Она встретила его взгляд с отрешённым видом. Шилхара покачал головой.

— Ты можешь обмануть других, но не меня. — Он бросил через плечо Гарну: — Она всё равно нужна мне сегодня в библиотеке. Соберём урожай завтра. В кладовке есть свечи?

Слуга кивнул и начал убирать остатки завтрака со стола. Гарн махнул рукой в сторону Мартисы и нахмурился ещё сильнее. Шилхара вздохнул и посмотрел на неё.

— Гарн считает тебя хрупким созданием, заслуживающим деликатного обращения.

Он слабо улыбнулся, когда она подняла ладони, демонстрируя множество мозолей, волдырей и пару шрамов.

— Это не нежные женские ручки. Я не нуждаюсь в особом обращении. — Она оглянулась и подмигнула Гарну. — Хотя я ценю заботу Гарна.

Шилхара уставился на слугу. Великан пожал плечами, нисколько не смущаясь очевидной дружбы с марионеткой Конклава. Лицо Мартисы выражало те же чувства, что и лицо великана, в её глазах на мгновение мелькнуло неповиновение, будто призывала Шилхару попробовать запретить им общаться.

Он обошёл её и направился к двери, ведущей во двор.

— Никто в Нейте не заслуживает особого обращения, но мне нужно, чтобы ты работала в полную силу. Сегодня ты явно не в состоянии это сделать. — Он махнул ей следовать за ним. — Идём. У меня есть средство облегчить боль.

Страх и любопытство играли на лице Мартисы, но она последовала за ним, держась на расстоянии, когда они пересекали двор и пробрались сквозь ряды розовых кустов Гарна, прежде чем оказались перед небольшим флигелем, пристроенным к южной стене поместья.

Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте кладовой. Шилхара нашёл свечи в коробке у двери и зажёг четыре штуки. По приказу Шилхары Мартиса вставила две свечи в канделябры, которые занимали место на длинном столе в центре комнаты. Сам Шилхара закрепил свои две свечи в оставшиеся выемки и подождал, пока Мартиса осмотрится.

Пропитанная запахами цветов апельсина и оливкового масла кладовая служила его настоящим источником денег. Каждый сезон они с Гарном ломали спины, продавая тележку апельсинов на оживлённой рыночной площади Восточного Прайма. Этого хватало, чтобы прокормить их обоих. Но наибольшую прибыль приносило масло нероли и дистиллированный петигрен[1]. Предметы роскоши в небольшом количестве, востребованные богатыми аристократами, за них заламывали высокую цену на рынке.

Загипнотизированная рядами баночек и графинов, заполнивших всё пространство на столах и полках, выстроенных вдоль стен, его ученица свободно расхаживала по комнате, время от времени касаясь пустого дистилляционного чана или декоративного флакона духов, созданного привлечь женское внимание. Стол занимал канделябр с подсвечниками, миски, ситечки, ступки и пестики. Высушенные травы свисали с низких балок опустошёнными петлями, а под ногами хрустела россыпь оранжевых цветов.

— Вы создаёте духи. — Её словах окрасились тоской.

— Среди прочего. Мы собираем цветы с определённого количества деревьев в конце весны, вместе с листьями и молодыми веточками. Масла и петигрены идут по более высокой цене, чем сиропы и эликсиры, но последние хорошо продаются. Осенью мы снова соберём урожай. Он уже не такой хороший и качественный, но люди всё равно покупают.

— Мадам Дела-фе всегда пользовалась ароматом цветов апельсина. Мне не нравилась эта женщина, но запах я любила.

Шилхара поднял руку, когда Матиса напряглась и приоткрыла губы, чтобы принести набившие оскомину извинения.

— Ты скрасила моё утро этими знаниями, Мартиса, но твои извинения утомительны.

Он не стал распространяться об удовольствии, которое получил, узнав, что сумасшедшая жена Камбрии покупает его духи.

В углу стоял большой потрёпанный шкаф. Дверцы убрали, обнажив полки, заставленные маленькими баночками и глиняными горшочками. Он взял одну и поставил на стол рядом с Мартисой.

— Раздевайся, — приказал он.

Он нахмурился, когда её глаза заполонил дикий ужас. Он заслужил дурную славу, сотворив много такого, что сделало его изгоем среди соседей, знакомых и могущественных священников, которые стремились его контролировать. Но он никогда не насиловал женщин и не собирался начинать.

Её чудесный голос оборвался в мышиный писк, когда она взмолилась о пощаде, вжавшись спиной в стол.

— Пожалуйста, — прошептала она, подняв руку, чтобы отогнать его. — Умоляю!..

— Мартиса. — Он постарался, чтобы его голос звучал спокойно, и указал на баночку, которую взял с полки. — Это мазь, чтобы облегчить боли в спине. — Он ждал, не двигаясь, пока его слова просочатся в её охваченный паникой разум. — Ты же не думаешь, что если бы я хотел тебя принудить, то уже не сделал бы этого? Даже Гарн, несмотря на твою дружбу с ним, не остановил бы меня. Он бы не смог.

Она уставилась на него всё ещё огромными от страха глазами, но её дыхание замедлялось с каждым его словом. Шилхара заметил, что, пока она сжималась в комочек перед ним, её свободная рука за спиной шарила по столу в поисках оружия. Он одобрительно склонил голову. Может, она и напугана, но не сломлена. Она будет сопротивляться, несмотря на подавляющее превосходство.

— Примешь ты мою помощь или нет, для меня это мало что значит. Можешь продолжать собирать апельсины в благородных муках, насколько тебя хватит. Решай сама. День проходит впустую.

Несколько напряжённых мгновений протекло в молчании. Мартиса глубоко вздохнула и расслабилась. Напряжение медленно покинуло мышцы.

— У меня болят спина и плечо.

— Догадываюсь.

Он жестом попросил её повернуться к нему спиной и вытащил пробку из банки.

— Эту мазь делает Гарн, не я. Если бы я его не знал, то подумал бы, что он творит её заклинанием. Настолько она эффективна. — Он продолжил поддерживать беседу, когда Мартиса повернулась к нему спиной и начала расшнуровывать тунику и юбку. — Хитрый ублюдок с рецептом. Отказывается раскрывать свои тайны. Думаю, в один прекрасный день мне придётся пытками вытрясти из него секрет приготовления.

Мартиса опустила одежду и опёрлась на согнутые руки. Голос у неё был жеманный.

— Этого должно хватить.

Он мог бы рассмеяться, если бы его не отвлекло открывшееся перед ним зрелище. Её затылок, потемневший от работы на улице до медового цвета, резко контрастировал с кожей плеч цвета слоновой кости. Закутанная в шерстяные обноски, фигурой Мартиса была притягательна, точно картофелина. Но стоило ей снять одежду!..

Изящная линия спины переходила в тонкую талию и нежный изгиб бёдер. Две неглубокие ямочки отмечали поясницу, соблазняя прижать палец к впадинкам. Шилхара не был скульптором, но внезапно он понял, почему люди с подобным талантом вдохновлялись запечатлеть красоту в камне.

Безупречная спина в настоящий момент была испорчена деформированной рябью мышц, изгибающихся ниже правой лопатки. Ещё один бугор вздувался там, где шея соприкасалась с плечом.

Неподвижная, точно мраморная колонна, Мартиса напряглась ещё сильнее под его молчаливым взглядом. Она зашипела от боли и машинально потянулась помассировать плечо противоположной рукой. Шилхара мельком уловил изгиб груди, прежде чем девушка вспомнила о своём положении и вернула руку на место. Он усмехнулся, заметив, что она покраснела до корней волос.

— Твоя скромность напрасна. — Он шлёпнул по её спине холодной мазью, не обращая внимания на вздох. — За всю свою жизнь я повидал больше голых сисек, чем целая Гильдия кормилиц.

Его пальцы чертили круги по её спине и плечу, массируя целебной мазью. Напряжённая мышца под лопаткой поначалу не поддавалась, и Шилхара удивился, как Мартиса умудрялась целыми днями собирать урожай, не произнеся ни слова жалобы.

— До того, как моя мать заболела оспой, она работала в борделе, обслуживающем аристократов. Мне перепадала монета-две за то, что я выполнял мелкие поручения и доставлял сообщения гуриям. Для гурии обнажиться — лёгкий и эффективный способ показать товар потенциальному клиенту.

Мартиса слегка повернула голову. Её косой взгляд не скрывал любопытства.

— Сколько вам было лет?

— Шесть или семь. Ничего особо не изменилось, когда я подрос, а моя мать работала в доках. — Он продолжил массировать спину, поднимаясь к тугому бугру на плече. Он улыбнулся, когда Мартиса медленно расслабилась под его руками. — А ещё послушницы в оплоте Конклава. — Он вжал ладонь в тугую мышечную ленту, и Мартиса взвизгнула. — Вот будь у тебя три сиськи, мне было бы любопытно взглянуть.

Её смех заполнил маленькую комнату, прежде чем оборвался кашлем. И этот звук больше чем шелковистое скольжение её кожи под ладонями околдовал Шилхару. Он никогда раньше не слышал её смеха. Лиричный, как и голос, смех превратил её из павы в лебедя. Стоя у неё за спиной, он видел только туго стянутые волосы и гибкую спину. Он мог заглянуть ей через плечо и разглядеть ложбинку между грудей, прижатую к скрещённым рукам, но не лицо. Желание повернуть её и снова увидеть, как она смеётся, было почти непреодолимым.

Его ловкие руки скользнули к талии, пальцы прижались к бокам, большие остановились в ямочках, которые дразнили его с момента, как она обнажила спину. Волна жара охватила Шилхару. Гладкая кожа, пахнущая цветами и теплом. Мартиса стояла достаточно близко, чтобы стук её сердца отозвался в его груди, когда он прислонился к её спине. Она не двигалась, точно добыча, пойманная в силки. Дышала короткими вдохами, шею и плечи покрывал розовый румянец.

Шилхара попятился, выходя из оцепенения от осознания её страха. Он вытер руки о подол рубашки и закрыл банку с мазью.

— Мы закончили. Одевайся.

Он поздравил себя холодностью в голосе.

Мартиса дёрнула тунику и верх платья одним рывком, завязывая шнуровку и не глядя на него.

Шилхара подвинул к ней банку.

— Вот. Я подозреваю, что твои ноги чувствуют то же, что и спина, но ты можешь позаботиться о них сама, чтобы мы не забыли, кто здесь господин, а кто нет.

Шилхара вложил в свои слова изрядное количество презрения, разозлённый краткой потерей контроля. Мартиса повернулась к нему, лицо её ничего не выражало, глаза блестели в полумраке кладовой.

Она сжала банку.

— Спасибо, господин.

Он направился к двери.

— Отнеси в свою комнату, а потом встретимся в библиотеке. Гарн покажет, где это, если ещё не знаешь. Пришло время использовать тебя для цели, которая удерживает тебя под моей крышей.

Шилхара вышел из кладовой и направился к дому, сетуя всю дорогу на ленивых собак, наглых слуг и назойливых богов.

Всё зло от женщин.