Повелитель воронов

Глава 13

Нейт нуждался в дожде. Роща пеклась в сухом зное заходящего солнца, деревья сбрасывали листву, словно слои одеяний, требуя больше воды. Если погода в ближайшее время не переменится и не принесёт долгожданной прохлады, урожай на следующий год пострадает, а возможно, полностью погибнет.

Шилхара стоял у входа на балкон и курил из шланга стоящего у ног хукка. Привычка успокаивала, удерживала от того, чтобы в отчаянии пинать мебель ногами или швырять об стену хрупкие предметы. Надо воздать хвалу, что колодец не пересох. Шилхара не смыкал глаз ночь напролёт, размышляя, есть ли способ приказать невидимым потокам под землёй разлиться и достичь корней измученных деревьев.

Если бы только пошёл дождь.

Если бы только Скверна погасил свою звезду и убрался восвояси.

Если бы только явился Конклав и забрал свою шпионку до того, как она пошатнёт его самообладание и заставит совершить единственную роковую ошибку, обрекающую на смерть.

Сейчас эта девица в библиотеке, строчит заметки, ожидая, когда он спустится к ней, чтобы они смогли вместе поразмыслить над тем, что сотворила толпа давно почивших королей, дабы изничтожить давно сгинувшего бога, и как это может помочь ему и преосвященству расправиться со Скверной.

Он выпустил струю дыма в воздух, манипулируя ею кончиком пальца, пока та не стала напоминать спиральную эмблему Конклава. Водоворот жизни к центру вечности, символ милости безжалостных, алчных каноников, забывших истинное назначение данного им дара. Символ рассыпался на мелкие клочки, растерзанный непрерывными летними ветрами.

Шилхара не верил, что Конклав преуспеет в своём стремлении убить Скверну. Судя по описанию из хрупкого пергамента, Бирдисан и его собратья-короли были людьми высокого положения и знатности. За исключением светила, лидера Конклава, Шилхара не мог припомнить ни одного священника, который смог бы исполнить роль Бирдисана и его товарищей: ни одного, обладающего силой и навыками сразиться с богом и одержать победу.

Бирдисан. Это имя раздражало. Он видел или слышал его ранее, но не помнил где. Матриса, при всей своей начитанности и превосходной памяти, была с ним незнакома. Он мог не доверять ей полностью, но ни на мгновение не сомневался в её способностях. Если она не знает, это означает, что имя действительно малоизвестно.

Шпионка Конклава оказался более полезной, чем он ожидал, и более привлекательной, чем ему хотелось.

Он мельком примечал её на рынке Восточного Прайма, когда она следовала за Гарном от прилавка к прилавку. Она могла проскользнуть незамеченной в толпе, но он отчего-то без труда находил её взглядом множество раз. Он никогда не видел её такой беззаботной и непринуждённой, как когда она ходила по купеческим лавкам с его слугой и осматривала столпотворение вокруг себя — по крайней мере, до тех пор, пока не вышла на общую площадь и не услышала, как бывший любовник поносит её в самых грубых выражениях.

Краем глаза Шилхара наблюдал, как она крадётся к его столику, и в её потемневших глазах читается безымянный ужас. Сам Шилхара чистил яблоко, терпеливо дожидаясь её и Гарна. Он не слушал разговор мужчин, сидевших напротив него, не заботясь болтовней пьяных хвастунов. Именно пристальный взгляд Мартисы заставил его обратить на них внимание.

Замечания Балиана и побелевшее от стыда лицо Мартисы привели его в бешенство. На мгновение ему показалось, что этот болван оскорбляет лично его, а не его ученицу. Гнев, смешанный с немалой долей ревности и собственническими чувствами, взревел в жилах. Острие ножа в руке этого вульгарного ублюдка охладило пыл. А шрамы и кровавые подтеки доставили Шилхаре немалое наслаждение.

Мартиса, явно потрясённая увиденным, почти весь день молчала, изредка бросая на него многозначительные взгляды. Гарн же не был таким тихим. Он тоже стал свидетелем драки и начал энергично размахивать руками, желая знать, что случилось. Короткое «он оскорбил мой дом» его удовлетворило.

В ту ночь в таверне, пока Гарн спал у двери их комнаты, а Мартиса дремала на тюфяке неподалёку, Шилхара разжёг курительную трубку и принялся успокаивающе потягивать дым у окна. Под ним медленно темнел Восточный Прайм, лампы гасли, таверны закрывались, а домочадцы ложились спать. В заливе корабли укачивало колыбельной приливов и отливов.

Он поздравил себя с заключённой с Форсом сделкой. Торговец умел заговаривать зубы, но также мог по достоинству оценить качество продукции Шилхары и спрос на неё. И хоть пришлось расщедриться перед магом, Форс все равно выручит огромную прибыль от продажи апельсинов из Нейта.

Тяжёлый вес кошеля на поясе успокаивал Шилхару. Он преуспел, и хотя кошель значительно полегчает, когда он расплатится с купцами, с которыми Гарн заключил сделки, они смогут пережить следующий сезон. У его репутации свои преимущества, а у дара — своя награда, но ни то, ни другое не заставит пищу появиться на столе. Только каторжный труд, воровство или благословение кровью знатного рода. Шилхаре знакомо первое и второе, но к третьему он относится с презрением.

Шорох одеял заставил его перевести взгляд на спящую Мартису. Она села, но тут же встала, заметив его у окна. Блуждающий луч лунного света очертил тень стройных бёдер и изгиба груди под корсажем, прежде чем она завернулась в свою длинную шаль и подошла к нему. Её босые ступни сияли в темноте оттенком слоновой кости. Он находил их красивыми. От неё также хорошо пахло — сном и теплом.

Он указал на звезду Скверны, которая теперь висела над заливом.

— Курманы больше не водят стада к Брекенским водопадам, — тихо произнёс он. — Их тронула Скверна. Реки засолены, а сами водопады загрязнены. Гибнут посевы, деревья, домашний скот. Люди покидают селения в поисках пищи и убежища в крупных городах.

Мартиса покачала головой.

— Я ничего не понимаю. Скверна надеется снова править миром. Но над чем властвовать, если все будут мертвы, а земли опустошены?

— Это называется осадой, ученица. Моришь голодом своих врагов, низводишь до такой степени, что обещание куска чёрствого хлеба покажется манной небесной. С достаточной толикой терпения можно сломить человека до такой степени, что он выполнит все, что ты прикажешь. — Он вдохнул дым матала. — Эффективно, хотя и неоригинально.

— Как думаете, Конклав найдёт способ остановить бога?

— Сомневаюсь. Величайшая слабость священства — тщеславие. Они будут рыскать по своим библиотекам в поисках заклинания, которое убьёт божество, но не смогут повторить то, что использовали их предки. В распоряжении Скверны было более тысячи лет, чтобы решить, как он расправится со своими противниками, если они попытаются повторить старый трюк. Священники не станут искать решения за пределами своих стен. Они — Конклав, хранители всех знаний и тайн, которыми стоит обладать. — Он ухмыльнулся с издёвкой. — По крайней мере, тех, что они сочтут нужным.

Мартиса потёрла кончик косы между пальцами. Шилхара представил себе, как эти рыжие волосы свободно ниспадают на плечи и спину.

— Вы расскажете им, что обнаружили в Ивехвенне?

— Да, но услышат ли они? Я не поклонник Конклава, и это чувство взаимно. Чтобы слышать, нужно доверие или, по крайней мере, уважение.

Он сделал затяжку, ожидая узнать истинную причину, по которой Мартиса присоединилась к нему у окна.

Её медные глаза, потемневшие до цвета обсидиана в холодном свете луны, отражали благодарность и остатки стыда.

— Сегодня, на рынке…

Шилхара поднял руку и Мартиса осеклась.

— Когда мне было девять, моя мать каждую неделю обслуживала богатого купца. — Его губы сжались в презрительную усмешку. — Он снисходил до того, чтобы спуститься в грязь пристани и заплатить за час её времени, иногда за целую ночь. Она всегда отсылала меня, когда он являлся в нашу комнату. — Он указал трубкой на Мартису. — Пойми, я родился в семье гурии, вырос в окружении других гурий и сам чуть не начал продавать собственное тело.

На лице Мартисы не отразилось презрения к его откровению.

— Я не был наивен относительно природы её профессии. Она не защищала моё детство. — Давнее отвращение, смешанное с яростью, опалило его душу. — Купец был странным и постоянно искал мою мать. В последний раз, когда она вытолкнула меня за дверь, я спрятался в нише, а затем прокрался обратно. — Трубка грозила переломиться у него в пальцах. — Он заставил её ползать на четвереньках голой, ходить за ним по пятам и целовать пол там, где ступала его нога. — Мартиса ахнула и зажала рот рукой; её глаза сияли от жалости и ужаса. — Он не брал её, не прикасался и не позволял прикасаться к нему. Он получал удовольствие, слушая, как она обзывает себя последними словами, твердя, что недостойная мразь, которой повезло дышать с ним одним воздухом.

Шилхара помедлил, разрываясь между желанием стереть мерзкий образ из своей памяти и попыткой сдержать рвотные позывы. Лёгкое прикосновение к его руке успокоило бурлящие чувства. Пальцы Мартисы легли на его рукав в безмолвном утешении. Буря в душе улеглась.

— Он кончил на пол и заставил её вылизать излитое семя, а потом помочился на неё, прежде чем уйти.

Мартиса сжала его предплечье.

— Ни один ребёнок не должен стать свидетелем такого, — прошипела она в темноте. — Ни одна женщина не должна так страдать. Это было чудовище, а не человек.

Прошлое нельзя изменить, но Шилхара почувствовала, как с его груди соскользнула удушающая тяжесть. Он отомстил десятилетиями ранее, свершив не знающее пощады уличное правосудие. Но только сейчас почувствовал, как скорёжилась отвратительная тень этого воспоминания. Он не задавался вопросом, почему после стольких лет решил довериться женщине, которой управлял Конклав. Историей подкреплял свою точку зрения, однако, это обернулось нехарактерным для него откровением. Он доверил ей выслушать, а не судить. Она ответила ему ободряющим пожатием. Этого было достаточно.

— Чудовища так же уязвимы, как и люди. Я проследил за купцом, когда он ушёл. — Маг набил рот дымом и выдул его в окно, наблюдая, как он змеится и рассеивается в воздухе. — Убийство накладывает отпечаток на душу. Но я не ношу шрама, отняв его жизнь.

Мартиса убрала руку, и Шилхара тут же почувствовал себя безгранично одиноким.

— Он заслужил, что бы ты с ним ни сотворил. И даже более.

Он хранил молчание, не отводя взгляда от покачивающихся в заливе кораблей.

— Вы знали, что Балиан говорил обо мне.

— Догадался. Мужчины не склонны воспевать голос женщины, если вместо этого могут поговорить о её груди. Он должен быть уникальным, чтобы о нём упоминать. А твой голос уникален.

— Вам не следовало этого делать.

— Чего? Избивать его до крови? — Шилхара пожал плечами. — Я люблю хорошую драку, хотя он оказался слабым соперникам. Твой любовник мог бы и научиться парочке приёмов на ножах.

Её омрачённые грустью глаза вспыхнули.

— Он не мой любовник!

По причинам, на которых он не стал заострять внимание, Шилхара обрадовался, что мерзкий Балиан в прошлом.

— Обрела крупицы мудрости?

— Они приходят с возрастом и опытом.

— Истинно. Должно же существовать хоть какое-то вознаграждение за седины и скрипучие кости.

Он ухмыльнулся, и Мартиса тихо рассмеялась. После этого они почти час молча стояли у окна, пока Мартиса, прикрывая ладонью зевок, не пожелала ему спокойной ночи.

Теперь вид открывался не на море, а на равнины и деревья, и Шилхара наслаждался хукка в одиночестве. Когда-то он был рад такому уединению, но теперь все переменилось. Он скучал по моментам дружбы, чувству товарищества, которое не мог ощутить даже с Гарном, несмотря на приветливую натуру последнего.

События на рыночной площади продолжали играть в памяти. Шилхара с наслаждением всадил кинжал в руку Балиана, надеясь, что сломает кость и перережет сухожилия. Хотя он презирал этого мужчину из-за его оскорблений, он не мог изгнать образы, которые возникли в его сознании: он на месте Балиана, обнажённая Мартисой с распущенными волосами, омытая солнечными лучами. Она опускается перед ним на коленях, и её рот принимает его в глубокой ласке. Шилхара прижал ладонь к растущей эрекции.

Мартиса постоянно его удивляла. Ничем не примечательная на первый взгляд, она являла собой этюд в контрастах. Шарахалась от собственной тени, но в одиночку противостояла пожирателю душ, дабы спасти своего учителя. Он бросился к ней на помощь, когда Мартиса закричала так громко, что от её воплей могла обрушиться крыша, только чтобы стать свидетелем того, как её дар отшвыривает Скверну на другой конец комнаты. Шилхара больше не считал её от природы покорной. Спокойная, да, она умело скрывала эмоции, когда хотела. Но опущенный взгляд не значил, что Мартиса признавала его превосходство, а скорее скрывал тот факт, что она иногда мечтала выбить ему зубы.

И она служила в Нейте. Даже зная его репутацию и то обстоятельство, что она останется наедине с двумя мужчинами в изолированном поместье без надежды на спасение, если они решат причинить ей вред, Мартиса явилась к нему в личине фальшивой ученицы. Должно быть, Камбрия пообещал ей золотые горы за такие риски. Первым делом Шилхара заподозрил алчность, но недели, проведённые в её обществе, доказали ошибочность его суждений. Мартиса заинтересована быть глазами и ушами епископа, но сманили её не деньги.

Это его радовало. Женщина, не обеспокоенная его бедностью и непосильным трудом по поддержанию их существования, прекрасно вписалась бы в быт Нейта. Эта мысль растаяла, точно снег. Он с отвращением отшвырнул хукка.

Один поцелуй, достаточно крепкий, чтобы испепелить его разум до последнего уголка и воспламенить кровь, заставил его мечтать о невозможном и даже нежеланном будущем. С Гарном и Каелем в Нейте больше нет свободного места. Случайные гурии, выкупленные на одну ночь, достаточное женское общество.

Глаза закрылись. Он сказал себе, что остаточные эффекты её дара — пронзающие душу и плоть — вызвали это объятие. Но Шилхара не верил в собственную ложь. Он поцеловал её, потому что желал и восхищался ею. Жаждал большего, чем просто её эфирной сущности, задерживавшейся на его языке, когда её дар исчез. Он поцеловал её импульсивно, прельстившись соблазнительным изгибом губ и лёгким ощущением женского тела в своих руках. Он ожидал, что Мартиса не выдержит натиска. Нежность не в его характере, а он так отчаянно хотел попробовать её на вкус. Но она не отпрянула от грубых объятий, а ответила со страстью, равной его собственной. Только тихий внутренний голос удержал Шилхару от того, чтобы подвести её к кровати, спустить штаны и овладеть Мартисой.

«Шпионка! Камбрия хочет заманить тебя в ловушку».

Шилхара потушил угли в хукка. Он всегда прислушивался к этому голосу, спасавшему его бесчисленное количество раз. Кроткая девушка, которая ничего не упускает и запоминает каждую деталь, вполне может уличить его в ереси, что гарантированно приведёт к суду Конклава, особенно если Мартиса станет не просто ученицей, а любовницей. До сих пор Шилхаре везло, что его столкновения со Скверной разворачивались лишь в спальне — комнате, куда Мартиса ещё не ступала. Он заметил скрытое подозрение в глазах, когда она спросила, считает ли он, что Аватар возродился. Если она когда-нибудь станет свидетельницей его одержимости Скверной, он будет обречён. И ради собственной защиты её придётся убить. Шилхара содрогнулся от такой перспективы.

Солнце все ещё заливало запад красно-оранжевыми полосами, но коридоры Нейта уже погрузились во тьму. Шилхара прошёл сквозь их тени, направляясь в библиотеку.

Вырисовываясь силуэтом в свете свечей, Мартиса склонилась над страницей с записями, яростно царапая пером.

Когда он вошёл, она подняла глаза и робко улыбнулась.

Она протянула ему пачку пергамента.

— Я нашла больше о ритуале, о том, что питало его силу. Холм, на который заманили Амонсу, был священной землёй, очагом древней магии, сохранившейся за пределами Пустоши.

Шилхара подтащил табурет и сел. Его ноздри дрогнули. Цветок апельсина и мята. Гарн снова «позаимствовал» его запасы и подарил Мартисе духи. Губы Шилхары изогнулись. Его слуга просто сама любезность.

Он взял листок и просмотрел написанное.

— Феррин Тор — одно из таких мест. Местные пастухи клянутся, что овцы, которые едят растущую на холме траву, приносят самых здоровых ягнят с прекраснейшей шерстью. Есть что-то новое о Бирдисане?

— Всего крупица, но я не могу вникнуть в смысл. — Она протянула ещё два листа из стопки. — Каждый раз, когда Бирдисана описывают как призывающего силу против Амонсы, рядом с его именем стоит вот этот символ. Ни у кого из других королей-магов нет такого знака — или подобного, если уж на то пошло. Ближе к концу, когда Бирдисан умирает, символ больше не появляется.

Шилхара прочитал переведённый текст и нахмурился. Как и имя, символ — сцепленная пара кубиков, разделённых линиями напополам, — выглядел знакомо.

— Я где-то его видел. На стене храма или в качестве жреческой татуировки. Ты не узнаешь?

Она покачала головой.

— Нет. Могу только предположить, что это не хеленесийский. Они предпочитают более изогнутые конструкции. Этот же знак квадратный и сильно угловатый. Письменность Мерцающих народов представляет собой ряд квадратов и линий. Я умею читать и говорить на четырёх диалектах Мерцающих земель, но никогда не сталкивалась ни с чем подобным, поэтому не решаюсь сделать сравнение.

Шилхара уставился на символ.

— Бирдисан здесь описывается как король с юга. Я думаю, что это больше, чем совпадение. Символ и невоспетый король — отсылка на дальние земли.

Он прочитал дальше. Один отрывок привлёк его внимание, фраза, почти незаметная в витиеватых описаниях ритуала. Бирдисан «поглотил» бога ещё до начала ритуала. Беспокойство поползло по его душе на паучьих лапках.

Шилхара поднялся со своего места.

— У меня есть несколько фолиантов по Мерцающим землям. В основном малоизвестная поэзия. — Он поморщился. — Ужасные вирши, но моему наставнику они так нравились, и он собрал всё, что смог достать. Может, стоит их пролистать.

Следующие три часа они работали молча. Лампа Мартисы потускнела. Испытывая тошноту после прочтения нескольких страниц слащавых од плаксивым, избалованным барышням, Шилхара отложил книги в сторону и потёр глаза. Мартиса все ещё склонялась над столом, что-то записывая. Она остановилась, отложила перо и размяла затёкшую кисть.

— Что-нибудь ещё? — спросил Шилхара.

— Ничего стоящего, если только вас не интересуют генеалогические древа. Я перевела как минимум про двадцать поколений предков трёх королей. — Она устало улыбнулась. — Делать детей они явно любили.

Шилхара потянулся и встал.

— Когда у тебя дюжина жён и несколько сотен наложниц, можно рассчитывать на ораву отпрысков. — Он подошёл и встал перед ней. — Вернёмся к работе завтра. Ты готова к уроку?

Лицо Мартисы было гораздо менее восторженным, чем когда они впервые занялись её даром.

Она вздохнула.

— Да, хотя, боюсь, это будет пустой тратой вашего времени. Что хорошего в даре, если с его помощью нельзя наложить заклинание?

Он понимал её разочарование. Они учились контролировать её дар с момента их возвращения из Восточного Прайма. Мартисе теперь удавалось призывать и направлять свою магию. Однако Шилхару озадачивал тот факт, что ни одно из заклинаний, которое она пыталась применить, не работало. Декламация безупречна, исполнение — не хуже, чем у него, но ничего не происходило. Они испробовали все виды. Магию движения. Мартиса все ещё не могла левитировать. Магию огня и воды. Весело горевшее в камине библиотеки пламя даже не шелохнулось, когда она попыталась его усилить. Вода не перелилась из кубка. Шилхара даже поощрял её петь, готовясь к неизбежным страданиям, просто на случай, если её голос стал лучше, а дар заключался в пропевании заклинаний. После нескольких нот он остановил свою ученицу, убедившись, что, какой бы магией ни управлял её дар, точно не пением.

Она встала посмотреть ему в лицо, её плечи поникли от усталости.

— Не дуйся, — произнёс он. — Это тебе не к лицу.

Колкое замечание вывело её из меланхолии. Взгляд опустился в пол, но плечи остались напряжены, как будто она сдерживала желание влепить ему пощёчину.

Шилхара улыбнулся.

— Сегодня вечером мы попробуем что-нибудь другое.

Она изумлённо уставилась на него, когда он достал кинжал из сапога и провёл острым лезвием по ладони. Кровь стекала струйками по руке, скользила между пальцами и капала на пол.

Он протянул измазанную ладонь.

— Исцели.

Не обращая внимания на кровь, Мартиса сжала его руку. Её мозолистые ладони были тёплыми и нежными. Он слушал, как она произносит одно исцеляющее заклинание за другим, закрыв глаза. Она так сосредоточилась на попытке вызвать колдовство, которое сможет исцелить его рану, что потеряла контроль над своим даром. Тело Шилхары мгновенно наполнилось жаром. Чистая магия просачивалась в его поры, в дух, несмотря на боль в руке и капающую с пальцев кровь. Его дар рос, питаясь её силой.

Зачарованная в той же мере, что и Шилхара, Мартиса подняла его руку и положила себе на грудь. Сердцебиение под окровавленной ладонью эхом отдалось в его голове. И хотя на этот раз Шилхара не поддался очарованию, он все равно восхитился тем, как дар преобразил её. Внешность не изменилась. Тот же острый подбородок и маленький нос, рыжеватые волосы и бледные губы. Но все подчёркнуто, приукрашено и прекрасно в потоках магии.

Он почти поддался искушению провести рукой по её тунике и обхватить маленькую грудь. К счастью, жжение в ладони помогло сохранить ясную голову, так что Шилхара смог подавить желание и отдёрнуть руку, оставив красное пятно на её коже и разорвав связь между ними. Напряжённый и прерывистый стон Мартисы произвёл на него колдовской эффект. С таким же успехом она могла протянуть руку и погладить его член.

Мартиса открыла глаза и увидела, что его ладонь все ещё кровоточит. Её плечи поникли.

— Ничего не вышло.

— Нет. Несмотря на то, что твой дар может прихлопнуть богов и личей, точно мышей кошачьей лапой, он не работает с заклинаниями.

Он уставился на кровь на своей ладони и пятно на её коже. Помеченная территория, притязание, не важно, что она, сосредоточившись на исцелении, сама положила туда его руку. Внезапно его охватило жгучее желание заявить, что эта бледная женщина с прозаическими чертами лица и необыкновенным духом принадлежит ему.

Испугавшись своих чувств, Шилхара развернулся и направился к двери.

— Мы закончили, — бросил он через плечо.

— Но ваша рука... — жалобно пропищала она.

Он замер, но не обернулся.

—…все ещё кровоточит. Ты не смогла её исцелить. Иди спать, Мартиса.

Он вышел, хлопнув за собой дверью. Редкие шлепки капель крови, окропившие пол, обозначили его путь на первый этаж. Дверь, соединявшая большой зал с кухней, влетела в стену. Владения Гарна были чернее склепа, но Шилхара безошибочно отыскал путь к шкафу, где хранился огонь Пелетты, принесённый слугой. Он сметал чашки с полок, пока не нашёл огромный кубок и не налил себе щедрую порцию спиртного. Шилхара громко и злобно выругался, когда ударился коленом о скамью, и сел.

Огонь оправдал своё название, выжигая дорожку от рта к желудку. На глаза Шилхары навернулись слезы.

— Яйца Берсена, — прохрипел он и опрокинул кубок, чтобы сделать ещё один глоток расплавленного пойла. Он осушил и снова наполнил чашу до краёв, не заботясь о том, что утром будет пытаться выцарапать себе глаза от боли.

Шарканье в дверях предупредило, что у него компания. Он поднял бокал раненой рукой, ножка кубка скользнула меж пальцев.

— Привет, Гарн. — Распухший язык изо всех сил пытался сложить звуки в цельные слова. — Хочешь выпить?

Звон катящихся по полу чашек и шипение полена, зажжённого в очаге, нарушило ответную тишину. Колеблющийся свет отбросил ореол на стол, за которым восседал Шилхара.

Он прикрыл глаза и выругался.

— Ты ведь не можешь просто посидеть в темноте со мной?

Когда его глаза привыкли к свету, он опустил руку и посмотрел на сидящего напротив Гарна. Слуга указал на раненую руку, кровь на столе и кубок.

Шилхара провёл рукавом по столешнице.

— Испытание для моей ученицы. У неё ничего не вышло. — Он поднял кубок и произнёс тост за женщину наверху. Гарн начал было подниматься, но замер от резкого окрика Шилхары.

— Не беспокойся. Я позабочусь о ране, как только поднимусь в спальню. Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал.

Он осушился кубок и снова потянулся за бутылкой, но Гарн вырвал её из его рук и убрал обратно в шкаф.

— Я ещё не закончил! — рявкнул Шилхара. Лицо Гарна было красноречивее всяких слов. Больше его господин не возьмёт в рот и капли.

Шилхара бросил в него кубок.

— Отлично. Я не стану претендовать на твоё.

Он медленно поднялся, с облегчением выдохнув, когда комната закружилась всего раз. Гарн наблюдал за ним. Смесь беспокойства и лёгкого веселья исказили грубоватые черты лица.

— Я хочу, чтобы ты отправился в Восточный Прайм. Привези девушку из храма Луны. Мне все равно, как она выглядит, только чтобы была миниатюрной и определённого роста.

Он показал рукой. Рост был такой же, как у Мартисы.

Все признаки веселья исчезли с лица Гарна. Его глаза сузились, и из ярко-голубых стали серыми. Он покачал головой, в ярости рассекая руками воздух и недвусмысленно демонстрируя отказ.

Собственный гнев пересилил опьянение, и Шилхара скрестил руки на груди.

— Я тебя не прошу, Гарн. Я приказываю.

Двое мужчин долго сверлили друг друга взглядом. Наконец, Гарн издал низкий гортанный рык, пинком отшвырнул чашки в сторону и на всякий случай потушил пламя. В безжалостной темноте слуга демонстративно хлопнул дверью, покидая кухню.

— И тебе спокойной ночи, ханжа ты этакий! — крикнул ему вслед Шилхара.

Он же не виноват, что шпионка Камбрии связала его по рукам и ногам. Лучше уж тогда на деньги епископа купить гурию на ночь. Никаких обещаний сердца, запутанных эмоций и уязвимости. Чисто деловая сделка, в которой услуги шлюхи облегчат всепоглощающее желание обладать женщиной, посланной его предать.

К тому времени, как он, пошатываясь, добрался до двери, огонь Пелетты уже полностью овладел его разумом. Дезориентированный действием алкоголя и кружащейся темнотой Шилхара сначала вошёл в буфет, а затем врезался в стену, прежде чем сумел доковылять до большого зала.

— Гарн, ты идиот, — пробормотал он, держась за шаткие перила. — Я убью тебя, когда увижу. Той свечой, которую ты задул.

Пьяный и все ещё истекающий кровью, он сумел пробормотать заклинание колдовского света, подняться по лестнице в свою комнату, не свернув шеи, и рухнуть в постель. Шилхара стал стягивать с себя одежду, запутавшись в рукаве, пока не разорвал рубашку, чтобы освободиться. Потолок кружился, и Шилхара, превозмогая тошноту, прикрыл глаза. Сон быстро овладел им, вместе с красочными сновидениями, искажёнными присутствием Скверны.

Мартиса, обнажённая и уязвимая, перед ним, и он берет её мириадами способов. Его член скользит в её рот, лоно, меж ягодиц. Он застонал во сне, неповреждённая рука скользнула под одеяло, чтобы схватить основание возбуждённого члена и погладить.

Голос божества витал в мыслях, точно змеиный шёпот.

Она будет твоей. Используй её так, как тебе заблагорассудится. Выбрось, когда надоест. Бесчисленное множество других будут твоими. Властвуй и пользуйся. Я могу воплотить это в явь для тебя.

Холодно-соблазнительные, образы стали ярче. Подобострастная и молчаливая, Мартиса никогда не встречалась с ним взглядом, пока он брал её, никогда не отвечала на ласку и не просила поцелуя. Воспоминания вторглись в манипуляции божества с его желаниями. Мать, униженная гадом. Пустота в её глазах. Запах мочи.

Последнее разрушило власть Скверны над его снами. Шилхара замер, рука все ещё сжимала член.

Желудок скрутило от сочетания агрессивного прикосновения бога и чрезмерно сильного огня Пелетты. Кровь хлынула из носа. Он рассмеялся, невнятно и хрипло.

— Строишь из себя владельца борделя? Воистину, воплощение божественного чуда.

Мучительная боль пронзила переносицу, как будто кто-то вонзил остриё копья в череп. Шилхара свернулся калачиком, тяжело дыша и держась за голову. Пот лился с тела, пока боль спускалась, царапая конечности.

Я устал от твоих насмешек, маг. И твоих упрёков. Если не уступишь, мне плевать. Есть и другие способы.

Боль внезапно исчезла. Шилхара лежал, дрожа и гадая, не умер ли он на самом деле. На мгновение перед закрытыми глазами промелькнули очертания Ивехвенна и лицо Мартисы, истончившееся от потрясения и сострадания.

«Останься со мной».

Он снова заснул и проснулся задолго до рассвета. Рот будто забит ватой, голова — полна осколков, а рука безбожно ноет. Постельное белье было усеяно пятнами крови. Щурясь от безжалостного утреннего света, Шилхара скатился с кровати и поплёлся к ночному горшку, опорожнить мочевой. Потом умылся холодной водой в тазу и оделся, мучимый смутными воспоминаниями о ссоре с Гарном и том, как во сне распутствовал с Мартисой.

Несмотря на пульсацию за ушами, он наложил исцеляющее заклинание на раненую руку. Ожидая только ослабить боль и предотвратить попадание инфекции, он поразился, увидев, что рана затянулась и исчезла. Остатки дара Мартисы все ещё жили в нем. Он никогда раньше не обладал умением полностью исцелять с помощью магии. Подозрение укоренилось и возросло.

Спустившись, он обнаружил на кухне Мартису и Каеля. Рухнув на скамью, Шилхара застонал и стиснул зубы от запаха каши и масла. Мартиса встала из-за стола и принесла ему подогретый чайник с чаем. Рядом с чайником появилась ненавистная ваза с апельсинами. Желудок скрутило, и Шилхара отодвинул злосчастные фрукты в сторону.

— Убери их, пока меня не стошнило.

Он молча благословил свою ученицу, когда она заменила их чашкой.

— Желаете чего-нибудь ещё? — В её голосе звучало сочувствие.

Чай выплеснулся через край, пока он дрожащей рукой наливал его из чайника.

— Только если предложишь новую голову вместе с чаем. Моя вот-вот лопнет.

Она улыбнулась, потом вздрогнула, когда Каель залаял от утреннего кукареканья петуха во дворе. Шилхара чуть не выронил чашку в попытке заткнуть уши.

— Вон отсюда! — зарычал он на пса, мгновенно заставив того замолчать. Каель поплёлся к двери и лёг, глядя на хозяина обиженным взглядом.

Мартиса коснулась руки Шилхары.

— Сегодня утром я обнаружила чашки на полу, а огонь Пелетты на другой полке. У вас ещё осталось то зелье, что вы мне давали?

— Как только я допью чай и смогу ходить по прямой, то отправлюсь в кладовую.

Он ответил на её невысказанный вопрос.

— Я отослал Гарна в Восточный Прайм. Он вернётся днём. А пока тебе придётся взять на себя его обязанности. Я буду работать в роще один. И мне нужно, чтобы ты приготовила комнату на втором этаже. У нас сегодня гостья.

Желудок скрутило ещё сильнее при мысли о том, что Мартиса узнает о цели визита.

Её брови удивлённо поползли вверх, но она не стала допытываться.

— Я всё подготовлю к приезду.

Осуждающее лицо Гарна промелькнуло перед глазами, сопровождаемое волной раскаяния. Шилхара зарычал в чашку. Она всего лишь служанка и прислужница Конклава. Он не обязан ей ни верой, ни объяснениями.

Посещение кладовой за дозой оживляющего эликсира вернуло ему человеческий облик. Работа в роще одарила успокаивающей передышкой. Сбор урожая и уход за деревьями — трудная, бесконечная работа, но он был рад заняться делом. Роща поддерживала его жизнь, отражала, как далеко он поднялся и что преодолел.

Он выбрал ближайшие к дому деревья. Все окна поместья были открыты, позволяя лёгкому ветерку проникать в комнаты и иногда слышать, как Мартиса упрекает Каеля за какую-нибудь крохотную неосторожность, ведь пёс неустанно следовал за ней по пятам, пока она выполняла свои многочисленные обязанности. Шилхара молчал. Было некое чувство гармонии в том, что он слышал её голос в своём доме, знал, что она перемещается по его поместью в качестве его временной хранительницы. Шилхара представил себе, что было бы, если бы она жила здесь постоянно и стала его любовницей.

Он бы прервал работу, взял её за руку и увёл в их общие покои, где бы они занялись любовью на весь день. Мартиса бы смотрела на него с улыбкой, прикасалась заботливыми руками и ласкала своим чарующим голосом.

Шилхара выругался и срезал гроздь апельсинов, чуть не отрезав себе пальцы. Такая домашняя идиллия ему не по душе. Ему и так неплохо в Нейте в компании Гарна и Каеля. Однако когда Мартиса позвала его на обед, он охотно к ней присоединился.

Тарелка супа, которую она поставила перед ним, благоухала овощами и травами. Занятая тем, что ставила на стол хлеб, масло и чайник, она не услышала его одобрительный вздох.

Она протянула ложку.

— Мне показалось, что на сегодня это лучшее блюдо. Есть ещё вино, если хотите рискнуть.

При мысли о вине желудок сжался, но Шилхара сумел опустошить половину кастрюли супа и умять буханку хлеба. Мартиса больше не смотрела на него широко раскрытыми от изумления глазами. Она привыкла к его аппетиту и тихонько потягивала суп, пока он за обе щеки уплетал обед.

Она снова наполнила его чашку чаем.

— Я приготовила комнату через две двери от вашей. Это единственное место, где ещё можно спать. Я оставила кувшин с водой и ткань, если ваша гостья захочет обмыться по прибытии. Также протёрла зеркало, хотя с трещиной ничего не поделаешь.

Он хмуро уставился в чашку, испытывая непреодолимое чувство вины.

«Она мне ни жена, ни любовница. Просто ещё один слуга в доме. Как и Гарн. Будет ли она так любезна, если выяснит, что гостья — гурия, привезённая мне для ночных забав?»

Мартиса как раз убирала со стола, пока Шилхара допивал чай, когда Каель внезапно разразился очередным лаем.

— Я убью проклятого пса.

Скрип повозки возвестил о возвращении Гарна. Шилхара приготовился к ещё большему неодобрению слуги и не был разочарован. Великан вошёл в кухню с грозовой тучей осуждения на обычно приветливом лице.

— Гарн, с возвращением! — Весёлое приветствие Мартисы только ещё больше омрачило его лицо. — Почему вы не вошли через парадную дверь?

Шилхара услышал недоумение в её голосе. Его глаза расширились, когда слуга провёл свою спутницу на кухню. Тихий вздох Мартисы усилил его собственное удивление.

Гарн привёз не просто гурию. Шилхара уставился на самую прекрасную женщину, которую когда-либо встречал. Длинные чёрные волосы, искусно уложенные и заколотые шпильками с драгоценными камнями, были зачёсаны назад и спадали на спину густыми локонами. Гладкая медовая кожа молила о ласке. Тонкий нос, ярко накрашенные губы изогнуты в соблазнительную улыбку, делающую акцент на изящные скулы. Зелёные глаза искусно очерчены чёрным карандашом, что подчёркивало их экзотическую форму. От её миниатюрного скульптурного тела у мужчин текли слюни. Множество ярко-прозрачных шарфов драпировало фигуру. Если не считать роста и изящного телосложения, она была полной противоположностью Мартисы. И, должно быть, эта девушка стоила целое состояние.

Гурия поклонилась, сложив маленькие ладони, словно в молитве.

— Для меня огромная честь быть призванной служить вам, повелитель Нейта. — Голос у неё был прелестный, высокий и нежный.

До его ушей донёсся сдавленный стон. Когда Шилхара отвёл взгляд от гостьи, Мартиса была занята тем, что убирала со стола посуду. Голова опущена, лицо отвёрнуто. Привычная грация покинула её, и она сложила миски с неуклюжим грохотом. Он посмотрел на Гарна, чей грозный взгляд обещал испепелить его на месте.

Шилхара кивнул гурии в знак приветствия и жестом пригласил Гарна отойти вместе с ним в дальний угол кухни.

— Ты что, с ума сошёл? — прошипел он шёпотом. — Я послал тебя в храм Луны за гурией, которая точно не заразна оспой. Ты что сделал, попросил самую дорогую проститутку в борделе?

Ехидная улыбка Гарна подтвердила его подозрения.

Шилхара покраснел.

— Ты наглый ублюдок. Меня так и подмывает погрузить её в телегу и заставить тебя везти её обратно. Но ведь именно этого ты добиваешься? Ну, сегодня вечером можешь просто сидеть на кухне и пережёвывать мысль о том, как я на верху резвлюсь, пуская на ветер наш двухмесячный запас провианта.

Он не думал, что на языке жестов можно произнести дерьмовое-оправдание-ублюдка-портовой-крысы, но каким-то образом Гарн справился. Последовавший за этим рык Шилхары был прерван Мартисой, которая обратилась к гурии:

— Я — Мартиса, адане, слуга и ученица в этом доме. Давайте покажу подготовленную для вас комнату.

У Шилхары внутри все горело, как от её вежливого обращения с гурией, так и от того, что она привела в порядок комнату, не зная, для чего та предназначена. Низкое рычание Гарна подчеркнуло его отвращение. Слуга прошёл мимо женщин и вышел из кухни. Гурия улыбнулась и кивнула Шилхаре, когда Мартиса повела её к лестнице. Мартиса даже не взглянула на него.

Оставшись один на кухне и чувствуя себя полным ничтожеством, Шилхара побежал в рощу и выместил своё разочарование на укрытых в деревьях осиных гнёздах, замораживая или сжигая их заклинаниями, от которых у него начала раскалываться голова.

Когда подали ужин, он сел за стол и уставился на кулинарный «шедевр» на своей тарелке. Только его еда была кошмаром, почти несъедобной смесью свинины, сожжённой до куска чёрного угля, и водянистой зерновой каши со вкусом куска дерева. Гарн сидел на скамье как можно дальше от своего господина, стараясь не свалиться с края, и уставившись на него так, словно тот насекомое, которое он хочет раздавить ботинком и размазать по полу. Мартиса не поднимала глаз с тарелки. Она методично поела, расспросила гостью о поездке в Нейт и замолчала.

Лишь одна гурия, представившаяся Аньей, не относилась к Шильхаре как к парии. Она улыбнулась, похвалив древнюю красоту Нейта, уют выделенной ей комнаты и заботливость его слуг.

Прежде чем сдаться, Шилхара размазал ножом жалкое подобие еды на тарелке. Он встал и встретился взглядом с Аньей.

— Когда закончишь, иди в свою комнату. Встретимся там.

Вернувшись в свои покои, он приготовил хукка и выкурил чашу до последней капли.

Мартиса…

Улыбающаяся девушка, вышедшая из кокона осторожной пассивности, дабы посмеяться и пошутить вместе с ним, коснуться его руки и предложить огонь своего поцелуя, исчезла. Вместо неё напротив него восседал осколок льда и ел свой ужин, как будто мир за тарелкой перестал существовать. Она не поднимала головы, чтобы не увидеть жалость во взгляде Гарна, но сам Шилхара видел глаза слуги, и его грудь сжалась.

— Ты — Конклав, — пробормотал он сквозь струйку дыма. — Служишь воле священников. Я твой учитель. Ты моя ученица. Ничего более.

Если он повторит эти слова достаточное количество раз, то может начать верить в это.

Он сбросил одежду, принял ванну и переоделся в свободную тунику. Босиком прошествовал в гостевую, приготовленную Мартисой. Увидев его, гурия улыбнулась. Задрапированная в прозрачные шелка, она откинулась на кровати в позе, которая была заготовлена для того, чтобы показать свои немалые прелести с наибольшей эффективностью. Девушка поднялась, подошла к нему, соблазнительно покачивая бёдрами, и положила тонкие руки на плечи.

— Чего желаешь? Сегодня я всецело твоя.

Она была мягкой и гибкой в его объятиях. Несмотря на беспокойство и громкое неодобрение его действий со стороны остальных членов его маленькой семьи, в нем пробудилось желание. Шилхара обнял гурию, скользнув руками по спине и обхватив округлые ягодицы.

Неожиданный запах сурьмы и киновари ударил ему в ноздри. Шилхара ожидал цветок апельсина и мыло. Он замер. Длинные волосы Аньи касались его рук, и он представил себе, что они рыжие, а не чёрные. Она пошевелилась в его объятиях, мягко касаясь его паха, раздвигая ноги так, чтобы его член прижался к шелку, покрывающему её лобок. Низкий стон застрял у него в горле, когда маленькая ладошками скользнула между ними, чтобы обхватить. Ловкие пальцы играли с его эрекцией, яйцами, лаская через длинную тунику.

Он уткнулся носом ей в шею, оставляя следы поцелуев на подбородке. Её округлые и твёрдые ягодицы заполнили его руки. У неё пышные изгибы, мягкие груди и умелые пальцы. И все же холодок пробежал по его телу — отстранённость, как будто его разум действовал независимо от тела и наблюдал за их игрой с будничной скукой. Его член возжелал её, а разум — нет.

Разочарованный, ища огня, который охватил бы пламенем конечности, когда он сжимал в объятиях другую, Шилхара отстранился. Ему пришла в голову мысль, которая могла заставить гурию взирать на него удивлённо. Неважно. Ей платили за то, чтобы она доставляла ему удовольствие, повинуясь любой прихоти.

Прислонённое к стене треснувшее зеркало было огромным — роскошь, купленная предыдущим повелителем Нейта несколько поколений назад. Несмотря на повреждения, оно все ещё впечатляло и отражало свет свечей в чистой поверхности. Он проигнорировал озадаченное выражение на лице Аньи и повернул её лицом к зеркалу.

Они составляли поразительную пару, оба темноволосые и раскрасневшиеся от жара объятий. Он возвышался за её спиной, высокий и аскетичный. Напротив, она была маленькой и чувственно красивой. Она напомнила ему о благоухающих цветах, цветущих на побережье оттенками розового, оранжевого и ярко-пурпурного. Озадаченный взгляд сменился тревогой, когда Шилхара махнул рукой, и воздух вокруг неё задрожал.

Он положил руки ей на плечи.

— Я не желаю тебе зла. Это временно. Смотри.

Его рука скользнула по её лицу, оставляя за собой серебристую ауру. Она мерцала вокруг гурии, преображая, осветляя волосы Аньи до красновато-коричневого оттенка, изменяя черты лица, пока её красота не исчезла, и она предстала странно неказистой в ярких шелках. Гурия коснулась своего лица. Её глаза, теперь уже медные, а не изумрудные, расширились от ужаса. Она всхлипнула.

Шилхара погладил её волосы.

— Тише, женщина. Это не более чем маска. Иллюзия. Она исчезнет через несколько часов или ранее, если я разрушу чары.

Её плечи облегчённо опустились, а изменившиеся глаза на мгновение закрылись. Когда она открыла их и улыбнулась, весь его сдерживаемый голод вырвался на свободу. Она была Мартисой. Шилхара обхватил руками тонкий стан и притянул к себе. Его загорелые руки лежали на её украшенном драгоценными камнями корсаже, и ему не терпелось сорвать с неё одежду. Анья встретилась с ним взглядом в зеркале.

— Она ведь не знает, правда? Что ты её жаждешь? Больше всех остальных.

Она повернулась к нему, и он приложил палец к её губам.

— Тсс. Ничего не говори. Есть красота, которую не может воссоздать даже моя магия.

Она выгнулась в его объятиях, гибкая и грациозная, пока он снимал с неё шелка и позволял стянуть с себя тунику. Её руки были натренированы касаться только нужных мест и только так, чтобы доставить наибольшее удовольствие. Он погладил её грудь, ягодицы и скользнул пальцами по гладкому изгибу бритого лобка. Он не целовал её в губы, а она — его. Он знал неписанные законы гурий. Своими губами они могли поражать или ужасать воображение, но никогда не целовали в губы мужчин — или женщин, — которым служили.

Он подвёл её к кровати и лёг. Она поднялась над ним, наклонилась и стала ласкать языком и руками, поглаживая и облизывая. Несколько минут он терпел её прикосновения и смотрел, как длинные каштановые волосы струятся по его животу и бёдрам, пока она проводит дорожку из поцелуев к члену. Первый всплеск желания, когда он изменил её черты, угас. Он неплохой иллюзионист, но этого недостаточно. Гурия могла носить лицо Мартисы, но не стать ею. Она иначе пахла и ощущалась, по-другому двигалась. Даже молчание не помогало, и фантазия, которую он пытался разыграть в этой комнате, рухнула.

Шилхара подтянул колени и мягко оттолкнул голову Аньи от ослабевшей эрекции.

— Довольно, — сказал он и притянул гурию к себе, чтобы она легла рядом. — Я погиб.

Разочарование, похоть, желание — все это бурлило в крови, но не из-за женщины, разделившей с ним ложе. Шилхара уставился в потолок, гадая, не спрятал ли Гарн свою уже изрядно опустевшую бутыль огня Пелетты. Если он не может найти удовлетворения в доступном теле гурии, то обретёт забвение в очередном приступе пьянства.

Он перевёл взгляд на Анью, когда она приподнялась на локте и нависла над ним. Чем дольше он смотрел на неё, тем меньше она походила на Мартису, хотя заклинание все ещё действовало. Её глаза переполняло сочувствие, но душа за ними не принадлежала его милой.

— Можно ли мне молвить?

Он кивнул.

Она взяла его за руку и прижала ладонь к своей щеке.

— Она — больше, чем эта маска. Ты жаждешь того, что не может создать ни колдовство, ни мастерство гурии. Твои иллюзии и мои навыки здесь тщетны. Я не та, что тебе нужна.

Её слова утопили его во всей глубине отчаяния. Шилхара закрыл глаза, борясь с ужасом. Анья поцеловала ему ладонь. Он открыл глаза и провёл пальцем по её идеальным губам.

— Если ты проболтаешься, я отрежу тебе язык. — В его речах не было и следа злости, хотя каждое слово он произнёс серьёзно. Мартиса овладела им, а ведь даже не оказалась в его покоях. Он погиб, и Анья отправится на свидание со смертью, так как он не позволит своему унижению стать предметом смешков и пересудов на рыночных площадях.

Брови Аньи удивлённо изогнулись.

— Я бы не завоевала титул прайма, если бы трепала каждому встречному о происходящем в спальне.

Если фиаско неудавшегося желания ещё не убило эрекцию, то заявление Аньи по поводу её высокого статуса в храме окончательно его добило.

Шилхара застонал в агонии.

— О боги, во сколько ты мне обошлась?

Она назвала сумму, и он застонал ещё сильнее. Поднявшись, он оделся, разрушая иллюзию, и велел Анье накинуть шелка. Она ждала его у двери, пока он задувал свечи и гасил один из светильников. Шилхара взял оставшуюся свечу, вывел гурию в коридор и повёл вниз по лестнице, на первый этаж. Остановившись перед закрытой дверью комнаты, примыкающей к кухне, он резко постучал и стал ждать. Дверь открылась. На пороге их приветствовал обнажённый Гарн с широко раскрытыми глазами и дубинкой в руке.

Шилхара ухмыльнулся.

— Ну разве не чудесная картина? А я-то думал, что это мой дурной нрав и репутация отгоняет посетителей от Нейта.

Он не дал Гарну времени переварить его внезапное появление. Вместо этого Шилхара притянул Анью к себе и толкнул её через порог.

Глаза Гарна стали круглыми, как обеденные блюдца. Анья присвистнула, её восхищенный взгляд отметил все его щедрые достоинства.

Шилхара скрыл веселье за нахмуренными бровями.

— Вкуси её по полной. Она — твой ужин на ближайшие два месяца. — Его глаза сузились. — И если ты ещё когда-нибудь подашь мне помои, как сегодня, я вздёрну твою тушу на самом большом апельсиновом дереве и позволю воронам ободрать её до костей.

Он зашагал обратно в кухню, слабо улыбаясь. По крайней мере, один из них насладится столь дорогим подарком. Улыбка погасла. Он намеревался провести одинокую ночь в своих покоях, выкуривая чашку табака и проклиная ученицу, унизившую его перед гурией.

Шилхара всмотрелся в темноту лестничного пролёта третьего этажа и задался вопросом, спит ли сейчас Мартиса. Тени сгустились за его спиной, цепляясь за ноги, когда он поднялся по лестнице и прошествовал по коридору к своей опочивальне.