Повелитель воронов

Глава 21

Тишина нависла над Нейтом, смешиваясь с последними лучами света, когда день сменился ночью. Шилхара пересёк двор, огибая кладбище раздробленного камня и сорной травы. Сухие ветки и осколки хрустели под сапогами, когда он прошёл сквозь железные ворота. Они приветствовали его тонким воем скрипучих петель, легонько покачиваясь на горячем ветру, дувшем с окрестных равнин. Плащ развевался за спиной Шилхары, рваные концы нежно коснулись перил и ступеней разбитой лестницы.

Пока он жил здесь, в этой части Нейта всегда было тихо. Призраки строителей поместья мирно отдыхали, не потревоженные ходом времени и судьбы, превратившей это место в развалины. Разрушенный или нет, но Нейт — его дом вместе с проклятым лесом, сломанными стенами и апельсиновой рощей, полной драчливых ворон. Имение и прилегающие к нему земли — его убежище, вдали от кишащей грязи и нищеты причалов Восточного Прайма и холодной жестокости древней приморской крепости Конклава. Его душа всегда обретала успокоение в Нейте, острые края горечи притуплялись уединением этого места, открытого всем ветрам. До сих пор.

Шилхара остановился окинуть взором тенистый дубовый лес и полоску дороги, прорезавшей прямой шрам через его сердце к широкой равнине вдали. Гарн уже на пути к Восточному Прайму ведёт Комарика и телегу, груженную домашним скотом: единственным истинным богатством Нейта — через колышущийся океан травы. Каель энергично виляет кончиком хвоста, напоминающим хлыст — к его неухоженной шерсти нацеплялись семена травы — пока пёс семенит рядом с фургоном.

Шилхаре не пришлось ломать ноги Гарну, чтобы заставить его уйти, хотя дело чуть до этого не дошло. Грусть слуги при отъезде Мартисы сменилась замешательством, когда Повелитель воронов приказал ему упаковать всё ценное и отправиться в Восточный Прайм. Замешательство сменилось недоверием и яростью, когда великан поинтересовался, каковы истинные планы мага относительно священников.

Двое мужчин сидели за кухонным столом напротив друг друга. Шилхара отхлебнул из чаши огонь Пелеты, смакуя, как медленно жидкость обжигает его глотку и рёбра.

— Ты уже слышал о настоящих планах, Гарн. Через два дня я встречаюсь с Конклавом на Феррин Тор. Мы уничтожаем бога и спасаем мир.

Он пожал плечами и допил остатки огня. От запаха алкоголя на глаза навернулись слёзы, и он поднял теперь уже пустую чашу к своему слуге.

— И я умру героем, — прохрипел Шилхара.

Гарн сжал чашку чая в огромной ладони. От крепкой хватки поверхность чашки расцвела узорами трещин. С покрасневшим лицом он начал жестикулировать свободной рукой.

Шилхара отодвинул чашу и бутылку с огнём Пелеты на дальний конец стола.

— Мы нагрузим телегу и запряжем Комарика. Ты отправляешься в город. Возьмёшь с собой Каеля. Я уже договорился, что ты остановишься у своей подруги-гурии Аньи на неделю, а то и дольше, если захочешь. — Он улыбнулся, глядя на раскрасневшееся лицо Гарна. — Должно быть, ты настоящий зверь в постели. В ответном письме Анья выразила нетерпение по поводу твоего визита.

Гарн не ответил на улыбку, только хлопнул огромными ручищами по столу с такой силой, что тот закачался, и начал отчаянно жестикулировать.

Онемение в сердце Шилхары, возникшее после отъезда Мартисы со священниками, усилилось. Огонь клокотал в животе. Он потерял любимую, а теперь и славного друга. Гарн был скорее его компаньоном, чем слугой — тот понимал его потребность в одиночестве, но помогал скрашивать годы уединения своим тихим присутствием. Шилхара ценил его преданность и был благодарен ему за это. Как ему, портовой крысе, удалось зародить такую веру в слуге, ставшем ему другом?

— Ты не можешь остаться и не можешь помочь. Не здесь. Если ты мой друг, как говоришь, то окажи мне последнюю услугу. Как доберёшься до Восточного Прайма, найди Мартису. Проследи, чтобы с ней всё было в порядке.

Ещё один сердитый взмах руки, и лицо Гарна побледнело и обратилось в мольбу перед неумолимой волей Повелителя воронов.

Шилхара нахмурился. Ответ прозвучал резче, чем хотелось бы.

— Я силен, Гарн, но не непобедим. Я всего лишь человек. Ты не видел, какой опасности я подверг Мартису под влиянием бога. Вопрос не в том, овладеет ли мной Скверна, а когда овладеет. Я не лучше приманки лича и не буду жить как марионетка. Я хочу, чтобы ты ушёл до заката.

Упрямое сопротивление Гарна поразило Шилхару, и тот в конце концов был вынужден наложить на него гейс[2]. Слёзы разочарованного гнева и горя текли по щекам великана, когда он стоял у нагруженной повозки и в последний раз смотрел на своего господина и друга.

Шилхара стиснул зубы, с трудом выговаривая слова.

— Я говаривал это бессчётное количество раз. Из тебя никудышный слуга. — Он сжал предплечье Гарна на прощание, словно пытаясь предотвратить объятие, которое могло переломить ему ребра. — Живи долго, друг мой. Живо хорошо.

Как и в случае с Мартисой, Шилхара не стал смотреть, как силуэт Гарна исчезает за горизонтом, а вернулся в свою комнату и принялся изучать полуденные тени, простирающиеся через апельсиновую рощу. Он выкурил две чаши хукка, прежде чем вышел пройтись по внутренним границам Нейта.

Огромная волна энергии пронеслась через Шилхару, когда он снял проклятие с дерева. Тёмная магия, больше не истощавшая его силы, била в крови, как штормовой прилив. Пошатываясь от внезапного наплыва силы, он тяжело задышал. Чёрная молния вырвалась из пальцев, опалив сухую траву у ног.

Освободившись от искажающего проклятия, которое удерживало посетителей на расстоянии от Нейта, лес засиял убывающим солнечным светом. Какая бы тьма ни наполнила его через час, сейчас закат, и ничего более. Шилхара сжал руки в кулаки, подавляя остаточные волны магии. Он нуждался в каждой её частице, которую мог собрать. Если такие средства требуют оставить парадный вход поместья без охраны, так тому и быть.

Шилхара покинул двор и вернулся в дом, шагая по пустым коридорам, пока не дошёл до двери, ведущей в рощу. Призрачное эхо преследовало его — манящий голос Мартисы, стук кастрюль и сковородок с кухни Гарна, отрывистый скрежет когтей Каеля по полу. Шилхара на мгновение остановился и прислушался. Тишина.

Он вздохнул и направился к роще. Как и лес у входа в Нейт, стены сада защищали мощные заклинания. И снова Шилхара ощутил пьянящий прилив силы, сняв чары. Теперь целые шайки воров могли взобраться на эти стены и обчистить его деревья. Гнев пронзил душу при этой мысли, прежде чем он подавил эмоции.

Дом приветствовал его прохладным полумраком и всепроникающим одиночеством. Шилхара закрыл дверь в свои покои и вышел на балкон. Низко вися в густеющем индиго наступающих сумерек, сегодня звезда Скверны сияла ярче всего. Повелитель воронов уставился на небесное проявление бога и обратил его магию в себя. Его мысли, эмоции, каждый аспект души были закрыты, заперты за эфирной дверью защитных петель и магических замков.

Скверна прорвётся, но не раньше, чем Шилхара заключит лжебога в скорлупу своего тела и свяжет со священниками, которые намеревались его изничтожить. Перед мысленным взором предстало бледное лицо Мартисы. На краю ночного горизонта вместе с сёстрами-звёздами неуклонно поднималось созвездие аль Зафира.

Шилхара улыбнулся. Он поступил правильно, не рассказав ей о символе. Он заслужил пожертвовать собой ради мира. Никто не узнает, что Повелитель воронов сделал это ради себя и одной невзрачной рабыни.

Звезда бога запульсировала в знак признания их связи. Шилхара широко раскинул руки и посмотрел в лицо избранной им судьбы.

— Теперь мне стать шлюхой для тебя, Скверна? — прошептал он.

После этих слов он не помнил ничего, кроме мучительной боли, как будто огромная рука разломала каждую кость в его теле и раздавила остатки каблуком сапога. Темнота взорвалась в глазах, и он ослеп. Древняя злоба, порождённая тысячелетиями спящей ненависти, наполнила его, колотя в дверь, охраняющую душу.

Шилхара моргнул и увидел перед собой не апельсиновую рощу и не небо цвета индиго, а унылый пейзаж знакомого кошмара. Он снова оказался на чёрных берегах мёртвого мира, лицом к лицу с безжизненным океаном. В разломе посеребрённых волн поднималась и опускалась массивная тёмная фигура, выделяясь на фоне безлунной ночи. Монстр подплывал всё ближе, чтобы утащить в пучину.

Шилхара откликнулся на безмолвный призыв, нырнув в прибой. Прохладные волны лениво закружились у его ног, и он стал бороться с толчками и притяжениями, словно плыл не по воде, а по крови. Шёпот сзади заставил его обернуться, и он зашагал по воде, чувствуя приближение левиафана за спиной.

На куче пепла и обгорелой кости стоял призрак в белом платье. Он поднял руку, призывая к себе. Поверх глухого ритма волн, плещущихся в лицо, раздался женский голос — мольба, сплетённая из побеждённого света звёзд.

— Сойди на берег, любовь моя.

Шилхара хотел ответить, поплыть обратно, но прилив неуклонно тащил его прочь от берега и последнего бледного остатка надежды. Вода сомкнулась над головой, увлекая вниз, в зияющую пасть ожидающей твари.

Охваченный вихрем безумия, он сомкнул очи, но тут же распахнул. На этот раз Повелитель воронов снова стоял на балконе, глядя на странный, искажённый пейзаж. Он видел слои движения и цвета, изменение пространства и времени, словно сквозь завесу грязной воды. Его зрение, изменённое богом, показывало теплоту лета, лишённого жизни. Золотое стало выцветшей желтизной, зелёное — тусклым пеплом. Сумеречное небо не более чем серой тенью, усеянной болезненным блеском умирающих звёзд.

Сладко-ядовитое приветствие эхом отдалось в голове:

— Добро пожаловать, аватар. Я так долго ждал тебя.

Шилхара ответил голосом чистым и свободным от шрамов, нечеловеческим в своей чёткости:

— Я пришёл по доброй воле. Священники Конклава хотят уничтожить нас на Феррин Тор.

Бог рассмеялся.

— Тогда мы сыграем в их партию. Они обманули меня тысячу лет назад. Но не в этот раз.

Шилхара смотрел, как вороны устраиваются на ночь в роще. Скверна замер, и он ощутил божью длань.

— Я вознагражу тебя, аватар. Мир у твоих ног, царства под твоими перстами, вечная жизнь за пределами воображения. — Ужасный холод обжёг вены. — Но сначала — наказание за неповиновение.

Руки Шилхары поднялись, словно натянутые струны. Магия, более могущественная, чем вся сила, которой он когда-либо обладал, заревела в теле. Из ладоней вырвался белый огонь, каскадами рассыпаясь по земле и проникая в деревья. Апельсиновая роща — доказательство его триумфа над целой жизнью лишений и невзгод, то дорогое, что он окружил величайшей заботой, взорвалась столбом пламени из обуглившихся деревьев и кричащих птиц. За защитной дверью измученная душа Шилхары закричала от муки.