Предатель. Моя сестра от тебя беременна

Глава 2

— Аппетитная ты девка, Зина, давно надо было тебя из деревни привезти.

Голос Глеба, словно удар под дых.

— Тише вы, Глеб Родионович, — шепчет Зина, но в полной тишине ее голос бьет по барабанным перепонкам. — Варя спит, ей нужно отдыхать.

Мое сердце колотится, руки дрожат, а в коленях возникает слабость.

Ни муж, ни младшая сестра не замечают моего присутствия, до того увлечены друг другом. Глеб продолжает двигаться, прижимая Зину к постели, а я не могу оторваться от этого уничтожающего меня морально зрелища.

Их ладони соприкасаются, пальцы переплетены над головой Зины, а скрип кровати отзывается в моей голове шумом и головокружением.

Всё перед глазами кружится, и я теряю координацию, когда делаю шаг вперед и толкаю дверь сильнее, чтобы увеличить себе обзор. Не знаю, хотела ли я, чтобы они опомнились, увидев меня, и прекратили причинять мне боль, но мое тело делает выбор за меня.

Ноги меня держат, и я опираюсь телом о косяк, а вот дверь шумит, привлекая, наконец, внимание этих сластолюбцев, которые замерли на кровати, словно застуканные за непотребствами кролики.

— Варя? Ты должна была спать, — вскрикивает Зина и испуганно застывает, глядя на меня расширенными глазами.

В ее комнате горит ночник, и мне прекрасно виден проступивший на ее щеках румянец стыда. Или это от учащенного дыхания и возбуждения? Мне не хочется об этом думать, но мой разум снова и снова фиксирует детали, чтобы после смаковать их и ковырять мои эмоциональные раны раз за разом, не давая забыть о том, чему я стала сегодня свидетелем.

— Варя, зачем ты пришла? — хмурится Глеб и со вздохом встает, освобождая мою сестру от своего немаленького веса.

Комплекцией и ростом он пошел в своего отца. Метр девяносто, косая сажень в плечах — природа-матушка при рождении его не обидела, а усердные тренировки сделали и вовсе похожим на гладиаторского бойца.

Рядом с ним я всегда чувствовала себя, как за каменной стеной. Никто и никогда не смел даже косо глянуть на меня, не то что оскорбить. Ведь рядом со мной был Глеб, который одним лишь взглядом мог поставить наглецов на место.

Многие опасались с ним связываться, и я никогда не думала, что когда-нибудь он посмотрит так и на меня. Брови нахмурены, сдвинуты к переносице, тяжелая квадратная челюсть выдвинута вперед, а трехдневная щетина делает его похожим на бандита.

— Как вы могли?

Я запинаюсь, еле выдавливая из себя слова, и не могу понять, почему они не оправдываются, а смотрят на меня, как на идиотку, прервавшую их усердные приятные упражнения.

— Тебе нельзя нервничать, Валюш, иди в постельку, а я закончу и позже подойду, — произносит Глеб и смотрит на меня, как на душевно больную.

— А я тебе молоко подогрею с маслом, — улыбается Зина и кивает.

Я долго смотрю в глаза предателям, а затем медленно отвожу взгляд, прерывая зрительный контакт. Покачиваю головой, словно пытаясь отрицать только что увиденное. И больше всего меня удивляет не их странная реакция на мое появление, а то, что они делают вид, что заботятся обо мне. Прикрывают так свое гнусное предательство.

— Варя, иди-ка ко мне, что происходит вообще?

Глеб делает шаг ко мне, и я действую рефлекторно. Выставляю руку вперед, чтобы он стоял на месте и не приближался.

— Не прикасайся ко мне! Не подходи!

Я пытаюсь проглотить рыдания, но дыхание застревает в груди, и вырываются всхлипы. Прикрываю рот кулаком и снова смотрю на мужа и сестру, которая подрывается, наконец, с кровати и переводит взгляд с меня на Глеба, словно не понимает, почему я плачу.

— Варя, ты чего? — спрашивает она удивленно и тянет ко мне руку. — Я же приехала помочь, ты ведь знаешь.

— Помочь? — выдыхаю я ядовито, опасаясь, как бы самой не захлебнуться от собственного яда. — По дому помочь, Зина! Но никак не ложиться в постель к моему мужа и исполнять мои супружеские обязанности?! Не смей сейчас перекладывать с больной головы на здоровую и прикрываться заботой обо мне. Имей совесть признать, что ты легла под моего мужа из собственной прихоти!

— Но это правда, Варь, меня мама к вам отправила, чтобы я мужа твоего ублажала, пока ты в больнице будешь, сестра. И мужик сыт, доволен, и из семьи не уйдет. Ты извини, что так вышло. Надо было подождать, когда тебя на сохранение положат, но Глеб Родионович такой голодный ходил, что я решила его успокоить. Послушай…

Она несет ахинею с таким серьезным видом, что к горлу подкатывает дурнота, а в желудке возникает тяжесть. Я сглатываю, пытаясь избавиться от тошноты, а затем смеюсь на грани истерики.

— Глеб Родионович? Серьезно? После того, что он вытворял с тобой в постели, ты до сих пор называешь его по фамилии-отчеству, Зина? Я, конечно, всегда знала, что ты недалекая, но не думала, что настолько. И я ни за что не поверю, что это мать надоумила тебя переспать с ним!

— У нас порядки такие в деревни испокок веков, Варя, — отвечает как ни в чем не бывало Зина. — Думаешь, когда мамка затяжелела, почему отец не ушел из семьи? Наша тетя Глаша тогда к нам переехала и помогала ей во всем. И вместо нее роль супруги исполняла. Вот теперь и моя очередь ответить вам добром на добро. Благодаря тебе и Глебу Родионовичу мы зиму пережить в деревне смогли и скот сохранить.

Она продолжает что-то говорить, а я едва не теряю сознание, начиная осознавать, что Зина не притворяется, а действительно верит в то, что совершает благо.

Глеб молча слушает, а затем, когда я чуть снова не падаю, кидается ко мне, поддерживая за уже давно поплывшую талию.

— Уйди! Видеть тебя не могу! — кричу я, не желая, чтобы он ко мне прикасался.

В тех местах, что он тронул своими пальцами, кожа словно горит, а я отступаю, желая сбежать из этого дурдом и забыть обо всем, как о страшном сне.

— В чем дело, Варь? Ты же сама одобрила на днях, чтобы я успокоился с твоей сестрой и дала зеленый свет.

Глеб хмурится, а вот я неверяще смотрю на него в ответ. Что за бред он несет?