Предатель. Моя сестра от тебя беременна

Глава 22

Я делаю несколько шагов назад, опасаясь, что меня с ребенком на руках просто собьют с ног в попытке прорваться первыми, но к счастью, оперативно реагирует медсестра, который вышла со мной.

— А ну всем стоять! — гаркает она во всю мощь горла и встает передо мной, выставив вперед ладони.

На удивление, ее приказ действует, и все останавливаются. Даже Агафья Давидовна ничего не говорит, хотя ее недовольное лицо я даже с такого расстояния прекрасно вижу. Настроения мне это не добавляет, и я перевожу взгляд на Андрея с Верой Трофимовной, единственных, кого я рада видеть.

— К мамочке подходим строем, не создаем никакого шума, иначе не выпишем!

Конечно, медсестра шутит, но голос у нее до того серьезный, что они верят. Она отходит и смотрит за нами поодаль, так что никто не решается под ее грозным взглядом галдеть или выказывать недовольство.

Фотограф делает снимки, и мне приходится улыбаться, чтобы не испортить снимк, которые в будущем я буду показывать своей дочке. Так что приходится терпеть прикосновения бывшей семьи. Глеб вообще не отходит от меня, стоит, как приклеенный, улыбается во все свои тридцать два, а остальные всё пытаются заглянуть ребенку в лицо, откинув накидку. Это и бесит меня еще сильнее, так как они все ведут себя так, будто только и ждали моих родов, хотя на самом деле всем было абсолютно плевать.

— Вы рассказали им? — спрашиваю я у Таисии Семеновны, когда настает ее очередь сфотографироваться со мной отдельно.

— Я тебе обещала держать это в тайне, Варя, а я слов на ветер не бросаю, так что нет, ищи говорливого в другом месте. Кому еще ты рассказала?

Я перевожу взгляд на молчаливого Кольку, который сразу же опускает голову, словно ему стыдно. Когда представляется возможным, и он оказывается ближе, я снова смотрю на него требовательно, чтобы он признался.

— Я не хотел, Варь, правда. Просто мама подслушивала наш разговор, а у меня динамик на телефоне давно глючит, слишком громкий, ты же знаешь. Прости меня, это я виноват.

Я вздыхаю и качаю головой. Вижу, что он не врет, да и сама мысль, что он мог меня предать, так остро резанула по сердцу, что меня мигом накрывает облегчением.

— Всё хорошо, Коль, ты не виноват.

Как только Глеба отвлекают, я наконец вырываюсь к Андрею с Верой, которые стоят в сторонке, словно бедные родственники, и меня это совершенно не радует.

— А вы почему не подходите? Всякие тут пользуются тем, что вы наняли фотографа, а самые важные снимки еще и не сделаны, — говорю я и встаю между ними, громко подзываю фотографа, чтобы не снимал кого попало, а подошел к нам.

— Да не хотели мешать мы, Варь. Какая-никакая, а семья для доченьки твоей. Вдруг ты потом захочешь с ними общаться, будешь жалеть, что в такой важный день нет будет снимков.

Вера Трофимовна в очередной раз предстает передо мной мудрой женщиной, и я не прикусываю язык, хотя так и хочется сказать, что общение с такой семейкой для моей дочери будет пагубным.

— Вы извините, что вам пришлось терпеть их оскорбления, пока я спускалась. Я не знала, что они приедут. Знала бы, перенесла бы выписку.

— Не переживай, Варя, — хмыкает Андрей. — Мы с матерью себя в обиду не дадим. И тебя тоже, ты только скажи, если они тебе мешают, можем сразу же ехать домой.

— Тогда они устроят тут концерт, если я буду их игнорировать. Лучше я сама разберусь, Андрей.

Мне приятно, что он предлагает свою помощь, но вместе с тем я понимаю, что тогда они всей толпой кинутся машине наперерез.

— Если что, у нас с собой есть подмога, в машине сидит.

Я перевожу взгляд в ту сторону, куда он кивает, и вижу черный джип с тонированными стеклами. Что-то мне подсказывает, что там сидят мужчины в черном. Я же вдруг задумываюсь о том, кем же работает Андрей, что может себе позволить то, чего не может директор филиала банка, то есть Глеб.

Только я думаю о муже, как он снова появляется передо мной, а за ним и всё семейств, включая Зину, которая всё время держится в стороне, словно боится засветиться перед моими глазами.

— Ну всё, поехали домой, жена, — демонстративно называет меня так Глеб, отчего у меня аж зубы болят, но я пока молчу, опасаясь сказать что-то грубое при дочери. Она хоть и маленькая, а я убеждена, что всё равно понимает.

— Куда? — с притворным удивлением спрашиваю я, пока Вера Трофимовна отходит к фотографу. Остальные же настороженно наблюдают то за ней, то за нами. Не понимают, что пришли, как воры, и воспользовались тем, что подготовили не они. Даже врученные цветы были куплены Андреем, а не ими, что я видела в окне.

— Как куда, к нам домой, где мы жили. Детская не готова, но завтра привезут кроватку, мы ее расположим в нашей спальне.

— А детские вещи? — спрашиваю я вкрадчиво, чтобы убедиться, что даже такой малости Бахметьевы не учли.

Чувство горечи во рту усиливается, и я едва сдерживаю слезы досады, что они приехали и испортили мне такой прекрасный день. Но я держу себя в руках и не плачу, чтобы никому из них не доставить подобной радости.

— А зачем их покупать? — вдруг подает голос моя мама. — Мы по соседям пройдемся, кто чем сможет, тем и поможет. Дите ведь вырастет с вещей, нечего деньги на ветер кидать.

Агафья Давидовна, которая одно время возмущалась подобному мышлению моих родителей и критиковала их, утверждая, что ее внуки будут носить только всё новое, а не поношенное, на этот раз молчит. Ей не до меня и уж тем более не до внучки, которую она и своей-то не считает. Она буравит взглядом мужа, который не сводит глаз с Веры Трофимовны.

— Нет уж, спасибо, — прерываю я споры родителей и смотрю на Глеба. — То, что я родила, ничего не меняет. Мы всё равно разведемся, а к тебе я не вернусь. Тебе есть, о ком заботиться.

Я киваю в сторону Зины, так как надеялась, что он наконец переключится на нее и отстанет от меня, но даже спустя столько времени он никак не угомонится, словно не желает принять тот факт, что я больше ему не принадлежу.

— Дочь, не дури. Вот куда ты пойдешь? Глеб прав, ты этому мужчине не интересна, он наиграется с тобой и бросит тебя! — зло выпаливает мама, и я слышу, как пыхтит Вера Трофимовна, но молчит. Никому не понравится, когда о твоем ребенке говорят невесть что. Теперь я в какой-то степени ее понимаю.

Вот смотрю я на родителей и не понимаю их. Еще будучи беременной, я чувствовала к своему ребенку любовь и безграничную нежность, хотела для него самого лучшего, что только может предложить ему в будущем жизнь, а как она родилась, все мои эмоции усиливаются в стократ.

Мама, глядя мне в глаза, что-то, видимо, понимает, и взгляд отводит, так что я отворачиваюсь, больше не собираясь долбиться головой в стену. Никто из этих людей не понимает меня и не принимает моего решения, так что и я больше не собираюсь ничего им объяснять.

— Поехали? — говорю я Андрею и Вере Трофимовне, которые терпели ждут и не провоцируют конфликтов, хотя я слышала, как свекровь довольно громко обсуждает их с Зиной. Последняя, конечно, молчит, но и возмущений Агафьи Давидовны достаточно.

— Ты уверена, что это твое окончательное решение, Варя? — звучит мне вслед зловещий голос Глеба.

Я слегка веду плечом, чтобы сбросить с себя его негатив, который буквально обволакивает всё мое тело.

— Да. Я абсолютно уверена.

Сначала он пару секунд молчит, а заговаривает снова, когда я уже сажусь с кульком в машину.

— Не хочешь по-хорошему, Варя, будет по-плохому. Дочь моя по закону, а ты не работаешь, квартиры у тебя нет, так что я легко ее у тебя отсужу. А если захочешь быть ей матерью, вернешься к нам, как миленькая.

Андрей закрывает за мной дверь и толкает Глеба в сторону, чтобы отошел от машины, после чего садится на переднее сиденье. Водитель трогается с места, а у меня в ушах до сих пор стоит угроза Глеба. Он был серьезен и не шутил.

И когда я представляю, что он и правда может отобрать мою дочь, меня накрывает липким неприятным страхом.