— Они тебе докучают, милая?
От вопроса Андрея выпадают в осадок не только родители, но и я сама. И лишь Глеб сжимает кулаки и выдвигает от злости челюсть, явно желая начистить Андрею лицо. Вот только его кривоватый после прошлой драки нос до сих пор помнит тяжесть чужих кулаков, так что он стоит на месте, всем видом показывая, что он еще с ним поквитается.
— Мы уже заканчиваем, — говорю я охрипшим голосом и касаюсь рукой горла.
В этот момент отмирают и родители, которые всё это время смотрят на нас с неприятным удивлением. Вот уж чего они явно не ожидали, так это того, что у меня есть ухажер. В их понимании ни я, ни Зина никому не нужны, и никто приличный на нас уже не посмотрит. И если уж Зину они спасут тем, что скинут на меня ее ребенка, то меня — тем, что сохранят мне брак, который мне больше не нужен.
— Что это такое, Варвара? Ты объяснишь нам, что это за мужчина и почему он тебя обнимает? — прищуривается мама, неверяще разглядывая руку Андрея на моем боку.
Мне немного непривычно, что он меня вот так касается, так как мы вообще практически никогда так близко друг к другу не находимся, да и о таком не договаривались, но опровергать их сейчас будет глупо. Его появление мне на руку, так что хоть так я надеюсь избавить родителей от их тщетных надежд, что им удастся вернуть одну из овечек в стойло. Я больше овцой оставаться не собираюсь.
— Это мой мужчина. Андрей, — представляю я его и вижу, каким негодованием горят глаза матери, в то время как отец краснеет, а на его скулах играют желваки. Ростом он значительно ниже как Глеба, так и Андрея, полноватый, с двойным подбородком. Даже захоти он кинуться на мужчину, победу одержать не удалось бы.
— Говорил я тебе, потаскуха из нее вырастет. Вон, не успела от мужа уйти, уже себе хахаля завела. Тьфу, бесстыдница!
Отец сплевывает на землю, а мне становится обидно и неприятно.
— Держите себя в руках. Еще одно слово, и я не посмотрю на то, что вы отец Вари, — предупреждающе говорит Андрей и слегка задвигает мне себе за спину.
— Нашелся защитничек, — ворчит отец, но сжимает зубы. Это на словах он боец, а в реальности на такие подвиги не способен. Только мать и поколачивал по молодости, пока силы были.
— Варя! — выдыхает мама и хватается рукой за грудь со стороны сердца. — Ты в могилу хочешь меня загнать, Варвара? Неужели ты изменила Глебу?!
Несмотря на ее возмущение, она не кричит, находится в слишком большом потрясении, даже дар речи на время после теряет. Я же пожимаю плечами, не собираясь оправдываться.
— Это Глеб мне с Зиной изменил, мама, если ты не забыла. Я подала на развод и теперь строю свою личную жизнь. Хотите считать меня блудницей — считайте. Мне всё равно. Если это всё, о чем вы хотели со мной поговорить, то вы с отцом только зря потеряли время. К Глебу я никогда не вернусь. Идем, Андрей, я что-то подустала.
К счастью, нас никто не останавливает. Кажется, им нечего сказать, но я не обольщаюсь. Они скоро придут в себя и начнут терроризировать мой телефон звонками, но к этому времени я уже буду готова к разговору с ними. Это сейчас они застали меня врасплох, но больше этого не произойдет.
— Что они от тебя хотели? — спрашивает меня Андрей, когда мы отъезжаем подальше.
— Чтобы я вернулась к Глебу, что же еще. Хотят, чтобы Зина тайно родила, а мы с ним усыновили этого ребенка.
— Ты не шутишь? — удивленно спрашивает Андрей.
— Не удивляйся. Мои родители — люди своеобразные. Кольку, братишку моего, только жалко, как он будет в этой семье расти.
Младшего брата я и правда люблю, ведь в отличие от наших родителей и Зинки, он был таким же отщепенцем в семье, как и я. Хотел жить в городе, получить образование и найти работу в офисе, а не работать на свиноферме или ездить на тракторе, вспахивать поле. У него есть мечты, которыми он делится только со мной, так как никто в семье его больше понять не сможет.
— Ты могла бы его в город забрать.
— Куда? Я сама в твоем фургоне на птичьих правах живу. Скоро рожать, а я до сих пор не решила вопрос с квартирой. Глеб в чем-то прав, не на дачу же к тебе его приносить после родов. К счастью, подруга скоро из-за границы возвращается, обещала приютить меня.
— Кстати, об этом, Варь. У моей мамы квартира есть, доставшаяся ей от бабушки. Сдавать она ее не хочет, да и там ремонт делать надо. Лет тридцать не делался. Она предложила, чтобы ты там пожила, сколько понадобится. За квартирой присмотришь, а насчет оплаты не переживай. С тебя только коммуналка. И скажу сразу, возражения она принимать отказывается. Так и передала.
Я улыбаюсь, так как это и правда похоже на Веру Трофимовну.
— Я не могу, Андрей, я и так слишком много пользуюсь твоей добротой. Ты даже не обязан время мне уделять, не то что жилье. Мне элементарно стыдно.
— Мама так и предполагала, что ты скажешь нечто подобное, поэтому прислала тебе голосовое, которое, как она меня уверила, убедит тебя принять помощь. И кстати, мне слушать запретила, так что послушай в наушниках, держи.
Я не возражаю, когда на светофоре Андрей достает телефон с наушниками и протягивает их мне.
— Варечка, я знаю, что тебе гордость не позволит принять такую помощь. Ты, наверное, считаешь, что чужой добротой пользоваться нельзя, и что ты должна со всем справиться сама, но послушай меня, пожалуйста. Ты даже не представляешь себе, как мне это всё знакомо. Я ведь была когда-то на твоем месте. Беременная, без работы и денег, еще и Андрейка маленький был на руках. Родители мои умерли еще когда мне было десять, так что родных у меня практически не осталось. Податься было некуда, а домик в деревне был уже под снос. В моей жизни тогда случайно появилась Мария Олеговна, с которой я иногда сталкивалась в продуктовом магазине и перекидывалась парой слов. Когда нас выгнали со съемной квартиры, я сидела несколько часов на лавочке внизу, отправив Андрея играться на детской площадке, а сама плакала, думая, что мы обречены. Такой баба Маша и увидела меня, когда возвращалась от подруги, а как узнала, в каком мы положении, даже слушать не стала моих возражений и извинений, что стесняем ее. Так что Любочку, когда она родилась, я привезла в квартиру к бабе Маше. Мы жили у нее еще года три, пока я не встретила своего ныне покойного мужа Диму. Мы стали с ней друг другу семьей. Андрей и Люба всегда считали ее родной бабушкой, а я нашла в ее лице маму, которую потеряла давно. Она завещала мне свою квартиру и… Когда я благодарила ее за то, что много лет назад она не прошла мимо, она сказала мне то, что навсегда отпечаталось у меня в голове.
Вера Трофимовна делает паузу, так как ее голос дрожит и прерывается. Чувствуется, что бабу Машу она очень сильно любила и до сих пор по ней скучает.
— Она просила меня не проходить мимо чужой беды и помогать людям, как это старалась делать и она. И когда я встретила тебя, я… Я поняла, что это мой долг бабе Маше. Помочь такой же женщине, которая находится в беде.
Меня трогает эта история, и я опускаю глаза, так как они уже на мокром месте.
— Так что не отказывайся, для меня это очень важно. Баба Маша была бы рада, что сейчас в ее квартире будешь жить ты.
Аудио заканчивается, но я не спешу отдавать телефон обратно Андрею. Мои руку мелко трясутся, и я стараюсь выровнять дыхание, чтобы не расплакаться. Гормоны шалят, вынуждая меня реветь чуть ли не по любому поводу, а последнего в моей жизни сейчас хоть отбавляй.
— Ну так что? Куда едем? — спрашивает Андрей, когда видит, что я задумчиво смотрю вдаль, отложив наушники.
— На дачу.
Он мрачнеет, услышав мой ответ, а я слегка улыбаюсь, чувствуя, как внутри всё теплеет. Кто же знал, что мне помогут чужие люди, в то время как родная семья будет вставлять палки в колеса.
— Ты уверена? — спрашивает он расстроенно, сворачивая на трассу.
— Уверена. Нужно же вещи забрать, как я буду в квартире твоей мамы без них. Ни зубы не почистить, ни переодеться. Да и сумку для роддома мне всегда при себе надо держать.
Настроение Андрея меняется с минуса на плюс моментально. Он веселеет, и от расстройства не остается и следа. Даже морщинки на лбу разглаживаются. А затем он снова слегка хмурится, но уже обеспокоенно.
— А когда тебе рожать, Варь? Какой у тебя срок?
Он опускает тревожный взгляд на мой живот, а я в этот момент чувствую, как сиденье подо мной становится мокрым.
— Ой. Кажется, я рожаю!
Лицо Андрея бледнеет, и я касаюсь его руки, пытаясь успокоить. Это я была готова к такому исходу рано или поздно, а он ведь даже не отец ребенка, так что совсем не знает, что делать.
— Давай сначала на дачу, Андрей, мне нужно вещи взять, а потом в больницу. Время есть.
Кажется, моя уверенность приводит его в чувство, а я всю дорогу молюсь, чтобы поскорее оказаться в больнице. Это на вид я кажусь уверенной, а вот в реальности это моя первая беременность, о которой я знаю только из интернета. И кажется, в конце концов это доходит и до Андрея. Так что на обратном пути в город он вызванивает мать и просит ее приехать, поддержать меня на родах.
Я же едва не плачу от боли, которая накатывает на меня волнами, с интервалом.
Еще пару недель назад я мечтала, что рядом со мной в этот момент будет находиться мой любимый муж Глеб, а в коридоре нас будут с нетерпением ждать остальные члены семьи, включая моих родителей, которые, конечно, отложат свои дела в деревне и примчатся на мои роды по первому зову.
Реальность же оказывается совсем не такой. И единственными, кого я рада видеть рядом — это Вера Трофимовна и Андрей. Так что когда на свет появляется моя долгожданная сладкая девочка, осознаю, что мне даже некому позвонить из родни и обрадовать, что роды прошли успешными.
Разве что… Таисие Семеновне, которая не сделала мне ничего плохого.
И Коленьке, ведь он так сильно ждал появления на свет племянницы, что я просто не могу его огорчить.
— Какая хорошенькая, — единогласный вердикт Веры Трофимовны и Андрея, когда они впервые видят мою дочь.
— Детскую я подготовлю, Варюш, ты не переживай. Мы с Андреем всё устроим к выписке, — уверяет меня Вера, за что я ей безмерно благодарна, даже не представляя, как сумею ей отплатить за добро.
А когда наступает долгожданный день выписки, всё идет совершенно не по плану. Пока я пеленаю ребенка и жду медсестру, на улице в это время разгорается нешуточный скандал. И когда я слышу знакомые голоса, не сомневаюсь, что всё семейство Бахметьевы и Агафоновых объединилось, чтобы выгнать с крыльца больницы Веру и Андрея, так как им тут делать нечего.
Меня трясет, когда я спускаюсь вниз с дочкой на руках, но настроена я решительно. Теперь, когда я отвечаю не только за себя, но и свое маленькое родившееся чудо, никому больше не позволю диктовать мне, что и как мне делать.
Выхожу на улицу и на секунду зажмуриваюсь от слепящего солнца, и крики вокруг наконец ненадолго замолкают. А когда я открываю глаза, вижу, как все начинают ломиться ко мне, создавая толкотню. О боже…