Призрак дождя

Глава 1.2

Тот, кто на меня напал, провонял сивухой и горьким потом. Его движения были грубы, но неуверенны, как и у всех выпивох, а еще он пыхтел, словно старый боров, который с трудом переворачивался с боку на бок в грязной луже.

— Тащи ее в подвал, — проскрипела старуха, — а я отвлеку ворону из приюта.

И меня потащили. Я упиралась как могла, цеплялась за косяки и мебель, попадавшуюся на пути, мычала, пытаясь укусить ладонь, заживающую мне рот. Мне удалось свалить на пол тяжелую вешалку, нагруженную пыльной одеждой и опрокинуть стойку с инструментами. К сожалению, грохота оказалось недостаточно — снаружи меня не услышали.

Я до крови расцарапала вцепившуюся в меня лапу и даже пару раз смогла лягнуть своего похитителя, за что тут же поплатилась увесистой оплеухой, но вырваться так и не смогла. Он стащил меня по каменным ступеням в душный погреб, зажал в углу и, обдавая зловонным дыханием, зло прохрипел на ухо:

— Угомонись, иначе пожалеешь! — сдавил так сильно, что не получалось вдохнуть, — поняла?

Я замерла. Противопоставить жуткому мужику мне было нечего. Он сильнее, злее и настроен решительно. Все, что я могла – это ждать удобного момента.

Откуда-то сверху доносились приглушенные голоса, в которых с трудом узнавалось скрипучее ворчание старухи и требовательные ноты наставницы. Сегодня я как никогда прежде полюбила Матушку Тэмми и молилась всем богам, чтобы она меня не оставила на растерзание этим ненормальным.

Увы, чуда не случилось. Спустя некоторое время голоса затихли, а потом послышалось проворное шарканье, и к нам в погреб спустилась вероломная бабка.

— Перрин, ты совсем идиот или притворяешься? — рубанула она, едва оказавшись рядом.

— Я держу ее, — обиженно просопел мужик, — чтобы не сбежала. Устал уже!

— Связать ее надо было! И кляп в рот, чтобы не мычала, — брюзгливо выплюнула она и сняла с крючка старую, растрепанную веревку, — родила дурака на свою голову, теперь всю жизнь мучаться.

Меня связали. Больно. Содрав кожу на запястьях и стянув петли так сильно, что руки начали неметь. Рот завязали грубой тряпкой, насквозь провонявшей чужим грязным телом.

— Давай прямо здесь, — безумно сверкая осоловевшими глазами, мужик сдернул с полки тяжелый ржавый топор, — сейчас!

От страха я едва не провалилась в обморок, забилась в угол и истошно завизжала. Но рот был завязан, поэтому истошный визг превратился в надрывное мычание и хрип.

— Тихо ты, — прикрикнула бабка, толкнул меня носком грубых ботинок, а потом накинулась на своего непутевого сына, — точно дурак! Не здесь это надо делать! Что толку, если мы ее в нашем погребе порешим? Кому лучше от этого станет?

Перрин тяжело дышал, и топор в его руках изрядно подрагивал:

— Да отдай ты его, недоумок! — старуха выдернула у него оружие, — ночи дождемся, оттащим на гору и там все сделаем.

Кажется, эти двое всерьез задумали со мной разделаться. Страшно было до одури, и так не хотелось оказаться на горе, с топором между ребер, что на глаза накатили слезы.

— Пореви мне еще тут, — грубо одернула жестокая хозяйка, — расплодили приблудышей на свою голову. Кормим их, поим всем поселением, а толку никакого!

Какого толка они хотели от сирот, я не понимала. Но если надо, я и в поле могу, не разгибаясь весь день, и на кухне посуду мыть и полы драить. Что угодно! Я не ленивая, грязи не боюсь, отработаю!

Взглядом умоляла выслушать, но похитители оказались глухи к моим мольбам. Они по очереди сторожили погреб вплоть до позднего вечера, и когда на улицы Брейви-Бэя, опустилась непроглядная тьма, приступили к выполнению своего плана.

Меня замотали в холщовую колючую тряпку, такую же пыльную и вонючую, как и все остальное. Перед тем, как накинуть мне на голову мешок бабка проскрипела:

— Только пикни и пожалеешь о том, что на свет родилась.

Я уже не сопротивлялась. Поняла, что бесполезно, и берегла силы для последнего рывка, когда окажусь за пределами этого страшного дома.

Перрин закинул меня себя на плечо и грубо выругался:

— Тяжело!

На что бабка едко ответила:

— Девка мелкая и худая, как сопля, а ты стонешь! Мужик ты, в конце концов, или нет? Или ничего кроме бутылки тебе поднять не по силам?!

Он оскорбился. Бесцеремонно подкинул меня, поудобнее укладывая на плече, и трясущейся лапищей ухватил за зад, чтобы обратно не съехала.

Меня чуть не стошнило и, болтаясь вниз головой в такт неровной походке Перрина, я умоляла судьбу, чтобы хоть кто-то выглянул в окно, понял, что происходит что-то жуткое и пришел на помощь.

К сожалению, улицы были пустые. Я не услышала ни единого голоса, пока меня, как мешок с капустой тащили на плече. Даже собаки и те молчали.

Вскоре топот грубых ботинок по мощеным улицам сменился шорохом камней и шелестом травы. Дорога пошла в гору, и Перрин, не привыкший к работе и тяжестям, начал задыхаться.

— Тише ты, обормот! Тебя за милю слышно!

— Не нравится? Тащи сама!

— Я-то дотащу, — фыркнула старуха, — но тогда ты свалишь из моего дома и больше порога моего не переступишь.

Испугавшись угрозы, он заткнулся и продолжил путь. Я же была занята тем, что по-тихому, зубами тянула веревки, ослабляя неумелый узел.

Подъем показался бесконечным. И когда меня скинули на сухую, колючую траву, я не смогла сдержать глухой стон. Больно! Зато от падения мешок съехал с головы, и я увидела перед собой бабку и ее полоумного отпрыска.

Крохотный фонарь, который они с собой прихватили, едва подсвечивал мрачные ритуальные камни, полукругом стоявшие вокруг древнего алтаря.

— Да что за напасть! — надсадно прошептала старуха, — эти бездельники весь жертвенник завалили. Надо расчистить.

Пока они переругивались и убирали подношения, мне удалось дотянуться до веревки, стягивающей щиколотки. И, как назло, узел оказался тугим. Я дергала его, дергала, сдирая кожу и ломая ногти, но он никак не хотел поддаваться. А когда у меня начало получаться, старуха обернулась, прищурилась, пытаясь в потемках рассмотреть, что я делаю, и завопила:

— Ах ты зараза окаянная!

На ее крик обернулся Перрин, как раз набивший рот булками, принесенными кем-то из жителей в качестве дара богам. Он возмущенно зарычал, но тут же подавился и закашлялся, выплевывая фонтан крошек.

— Хватит давиться! Хватай ее пока не сбежала! — противно взвизгнула старуха, указывая на меня своим скрюченным пальцем.

Перрин с головой не дружил и не понял, что надо делать, поэтому схватил с земли топор и ринулся на меня, рыча словно дикий зверь.

Вот и все…

Я не успевала избавиться от пут, а он несся на меня, как разъяренный медведь.

Но когда между нами оставалось с десяток шагов, прогремел зычный голос:

— Стоять!

И вокруг святилища зажглись огни.