Эйс с Тором о чем-то говорили, но я не слышала ни слова. Все звуки стерлись, образы тоже. Не было ни празднующих жителей Брейви-Бэй, ни мерцающих камней, ни гудящего подо мной алтаря. Даже небо и то больше не пугало своей чернотой и грохотом.
Остался только он. Призрак, ставший видимым благодаря дождю.
Вода обрисовывала каждый изгиб, серебрила грани чешуи, сплошным полотном укрывала его крылья, стекала с изогнутых клыков.
Зверь был прекрасен. Настолько, что хотелось разрыдаться от восторга.
Он был сплетен из дождя. Он сам был дождем.
И он смотрел на меня. А я на него, испытывая вместо страха, щемящую нежность. Мой, родной. Часть мужчины, бывшего дороже всех на свете. До дрожи в руках хотелось притронуться к нему, почувствовать, как под грубой шкурой бьется дикое сердце, обнять.
На душе вдруг стало так тихо и спокойно, будто я вернулась домой после долгого изматывающего путешествия. Пусть грязная, мокрая, раненая, но именно сейчас жизни во мне было больше, чем во все остальные годы.
Зверь беззвучно фыркнул и тряхнул головой, как большой пес. Ждал.
Мне так хотелось, чтобы он подошел ближе, но он стоял на месте, не пересекая невидимой линии.
Вслед за восторгом пришло смятение. Почему он не подойдет? Не поможет? Ему же по силам разорвать веревки, вызволить меня из жестокой западни и остановить беснующийся беспредел на Брейви-Бэй.
И потом подкралось запоздалое осознание того, что не может.
Он здесь, рядом, но на цепи, в клетке, которая крепче моей собственной. Безвольный призрак, время которого на исходе.
Его отчаяние воплотилось в ливне, хлещущем по земле. Он смывал горькую пыль, укрывавшую листья, кровь вершителей с травы и копоть с алтаря…А еще телесного цвета краску с моего плеча, обнажая то, что все это время пряталось под ней. Причудливый узор, словно выведенный тончайшей кистью искусного мастера, темнел на том месте, где когда-то был страшный синяк, который с упоением и болезненной настойчивостью пыталась вылечить добрая Роззи, а на самом деле прятала, чтобы мы не заметили и не поняли.
По лицу текли капли, но я чувствовала среди них обжигающе горячие слезы.
Зачем все это? Так нельзя.
Мне было не жалко себя, никому ненужную девочку из приюта, но душа захлебывалось агонией оттого, что сделали с ним. С ними.
Невозможно дышать. Невозможно смириться. Невозможно пересилить ту боль, что рвалась наружу.
— Я принимаю тебя… — прошептала, давясь горечью.
Молния полыхнула над Поклон-горой, но я даже не зажмурилась, боясь упустить из виду призрачного дракона. Грянул гром, но я его практически не слышала за грохотом собственного сердца.
— Всего полностью без остатка…
Массивная фигура подобралась и напряженно вскинула крылья. Его взгляд был почти осязаемым, будто десятки игл прошлись по телу, пронзая его насквозь.
— Я твоя, ты мой.
Я не помню, откуда взялись эти слова, но они рвались наружу, обжигая своей искренностью. В них была вся я. Моя душа, моя жизнь. И мне было не жалко сложить их к ногам того, кого любила.
— Вернись и останься со мной…
Тяжелые плиты алтаря содрогнулись, раскалываясь изнутри. В раненый бок остро кольнуло обломком, но боли не было. Я только почувствовала, как зажгло в том месте, и по коже мазнуло горячим, а ритуальные камни засветились ярче. Их мерцание совпадало с моим пульсом – надрывным и заполошным.
Плевать на камни, на жителей, на вероломного Тора. Плевать на то, что вокруг раненного бока расползалось онемение и холод. Это все неважно.
— Я принимаю тебя, всего полностью без остатка, — повторила, едва шевеля губами, — Я твоя, ты мой. Вернись и останься со мной…
Дракон дернулся, натягивая невидимую цепь. Рванул вперед, силясь сокрушить преграду на своем пути.
— Я принимаю тебя, всего полностью без остатка. Я твоя, ты мой. Вернись и останься со мной, — упрямо твердила я, не отрывая от него взгляда.
Звала, тянула, отдавала все, что у меня было, не прося ничего взамен. Пусть просто вырвется из западни, этого будет достаточно. О большем я и не прошу.
Перед глазами плыли голубые огни, перемежаемые алыми вспышками, воздуха не хватало, а дождь лил так сильно, что можно было захлебнуться.
В мире больше ничего не существовало. Только я и он. И наша связь, наливающаяся силой с каждой секундой. Я его чувствовала. Я в нем тонула.
— Я принимаю тебя…
Тяжелые крылья взмахнули, поднимая ветер такой силы, что во все стороны полетели брызги. Дракон рванул вперед зло и с остервенением. Я услышала тонкий звон рвущейся струны…а потом он исчез.
В тот же миг мир обрушился на меня многоголосым шумом, красками, болью. Налетел, выбивая воздух из легких и забирая остатки сил.
Я хотела позвать на помощь и не могла. Голос не слушался меня. Я лишь сумела повернуть голову на бок. Как раз в тот момент, когда Эйс замертво рухнул на землю.
Рядом с ним стоял взбешенный Виктор и, яростно сжимая кулаки, оглядывался по сторонам, будто искал кого-то. И не найдя, обернулся ко мне.
— Ты! — прорычал, в два шага оказываясь рядом, — что ты сделала?
А я смотрела на него и улыбалась.
Оков больше не было.
Мужские пальцы сомкнулись на моей шее. Сдавили с такой силой, что в голове запульсировало красным. Я открывала рот, чтобы поймать хоть каплю воздуха, но не могла сделать и глотка, вцепилась в его руки, но он не замечал моего сопротивления. Только повторял, содрогаясь от ненависти:
— Это все ты. Ты. Ты!
Мне было все равно. Я сделала то, что должна, теперь не жалко уходить.
Когда перед глазами все поплыло и окружающий мир утонул в серой дымке, давление на шею исчезло, и сквозь пелену мне почудился мимолетный крик, полный боли и неверия.
Я кое-как открыла глаза. Ничего не поняла. Закрыла.
Снова открыла.
Молнии все так же разрывали черное нутро туч, но прямо передо мной, закрывая собой все остальное, возвышалась исполинская фигура цвета, цвета свинцового неба. Огромная морда склонилась ко мне, шумно втягивая воздух, а я смотрела в светящиеся серебром глаза и тихо плакала от радости:
— Ты больше не призрак.