Птичка для пилота

Глава 15

Федька опаздывал всегда. Сколько его помню, столько он и опаздывал: в школе, в универе, странно, что на осенний призыв он не опоздал. Вот и теперь, Мне приходилось топтаться в здании незнакомого вокзала, ожидая непунктуального братца. Благовещенск встречал меня ранним утром и каким-то нереальным ветром, занося облако снега в терминал каждый раз, когда открывалась дверь. Я попробовала сдвинуть свой чемодан в сторону, но бессилие и сорок килограмм гостинцев явно были против, поэтому ничего не оставалось делать, как кутаться в шубу, на которой настояла Лина, забраковав мой короткий пуховик, и продолжать сидеть на чемодане.

– Дорогой способ продолжить разговор, – раздалось прямо надо мной, но приближение господина Крысолова я почувствовала раньше. Запах горелой карамели, табака и бархата достиг меня раньше, обозначив его приближение ещё до того, как он решил заговорить.

– Не обязательно было подвозить меня, чтобы извиниться, – буркнула я в ответ, даже не поднимая головы.

– Вставайте, – Максим подал мне руку, затем ловко поднял чемодан и перенёс его ближе к мягким диванам, где меня уже не сможет достать жуткий сквозняк.

– Спасибо, Максим Витальевич, – я присела на диван, с удовольствием откинувшись на спинку. Максим сейчас был другой… не могла рассмотреть его лица из-за маски, но взгляд… куда делись молнии гнева, негодование и возмущение, что грозились испепелить меня ещё утром? Где все это? Лишь спокойствие мутно-зелёного моря, пересилившего бурю, плескалось в его глазах.

– Всегда пожалуйста, Танечка Николаевна, – он подмигнул мне и, махнув экипажу, вышел в снежную бурю.

– Птичка! Вот ты где!!!! – через весь вокзал кричал Федька, несясь ко мне со всех ног. Брат раскинул руки в стороны и уже через мгновение сгрёб меня в свои крепкие объятия. – Прости! Я – великий опоздун, но ты же сама видишь, что на дороге творится?

– Федька, – вдохнула родной запах, и вся злость исчезла. Так и стояла бы в его объятиях, ощущая крепкую защиту и опору. – Ты неисправим.

– Каюсь, но что-то же в идеальном человеке должно быть не идеально?

– Может, – рассмеялась я. Федька натянул мою ангоровую шапочку на уши, поднял капюшон и, как в детстве, потащил за собой.

Стоило мне только выйти из вокзала, как дикий порыв ветра с колючими льдинками с силой ударил меня в лицо, лишив возможности вдохнуть. Снежная буря переметала дороги, образуя живые барханы прямо под ногами, ориентироваться было сложно, в этой белой мгле просматривались лишь высокие столбы дорожных знаков, крыши машин со снеговыми шапками и бесформенные людские фигуры, укутанные в тёплые пуховики. Ветер уносил все звуки жизни и после шумного вокзала казалось, что я очутилась в вакууме.

– Привыкай, – рассмеялся Федька, забрасывая мой чемодан в багажник. Брат отряхнул меня от снега и, ловко приподняв, усадил в свой внедорожник.

– Вот это приём, – с облегчением вдохнула прогретый воздух.

– Ты такая красотка, – Федька снова сгрёб меня в объятия, попутно осыпав снегом.

– Ты тоже изменился, – слёзы сами катились, я практически захлёбывалась счастьем. Казалось бы, современные технологии сильно упрощали нашу жизнь, подарив возможность видеться с родными каждый день с помощью телефона, но именно сейчас, я поняла, что все это фантик. Нет ничего лучше, чем увидеть искреннюю улыбку и ощутить тепло родного человека.

– Семейная жизнь, знаешь ли, делает из мальчишки мужчину, – Федька чмокнул меня в макушку, пристегнулся и аккуратно выехал с парковки. – Город небольшой, далеко не столица, но уютный. Завтра увидишь набережную, лучше бы, конечно, летом, но зимой тоже неплохо.

– Федь, я только на два дня, – сказала почти шёпотом.

– Да, я догадывался. Но и этому рад. Скоро праздники и мы сами. Приедем к вам в гости, и вот там уж ты от меня не отделаешься двумя днями, сестрёнка!

– Конечно. Как наша Маша?????

– Наша Маша спит и видит, когда меня переведут. Ей работу предложили в другом городе.

– А она?

– А что она, – Федька поджал губы, как делал всякий раз, когда был чем-то расстроен. – Она мне даже не сказала, чтобы не огорчать.

– А ты как узнал?

– Сестрёнка, я все знаю.

– Ах ты! Пользуешься служебным положением?

– Не совсем. Короче, это неважно.

– А тебе?

– А мне тоже нравится моя работа. И если я хочу и дальше двигаться, то нужно немного потерпеть. И её, получается, заставляю. Заваливаю подарками, в выходные выезжаем за город, меняем обстановку. Когда была жива её мама, было проще. Пока я работал, Маня была у неё дома, а летом на даче. А теперь она совсем одна, ни родственников, ни подруг, все уехали. Эх, все образуется, Танька. Уверен. Ты мне зубы тут не заговаривай, о себе расскажи лучше. Мама сказала, что у тебя подруга появилась?

– Подруга… – я прилипла к стеклу, чтобы попытаться рассмотреть город, ну, и не светить взглядом перед проницательностью брата. – Я вычеркнула это слово из своего словаря. На физическом уровне становится дурно. Соседка. Мне с ней как-то хорошо.

– Это же хорошо, Тань. Ты не обязана дружить, просто попробуй помимо работы ещё чем-то заняться. Жизнь, она не заканчивается, просто вьётся пружинкой. Сегодня один виток, где плохо, завтра другой, где хорошо. Дай себе возможность жить?

– А я живу, Федь. Просто выбрала виток, где все понятно и стабильно. Есть график, есть работа и перспектива, к которой хочется доползти, несмотря ни на что.

– Это зона комфорта, и комплекс отложенной на завтра жизни. Ты живешь там, где спокойно, аргументируя тем, что когда-то потом будет все иначе. Это как бабушкин сервиз, помнишь?

– Конечно, – прыснула смехом я, вспомнив Бабулин сервиз, который охранялся не только молитвами, но и УК РФ, причем судьей, прокурором и дознавателем было одно лицо – милая Марья Михайловна, мамина мама. Ей этот сервиз достался от её бабушки, причем в первозданном виде. Сколько себя помню, мимо серванта, где гордо стоял Бабулин сервиз, даже бегать было нельзя, а его стеклянные двери были заперты на уродливый навесной замок.

– Мы же как раз были у неё, когда услышали треск, – Федька тоже рассмеялся, вспомнив эту историю. – Дубовый сервант тоже был старым, но о нем бабушка не заботилась, вот в один прекрасный день ножка его подломилась, и он стал медленно заваливаться набок.

Я погрузилась в детские воспоминания. Вспомнились голубые обои в мелкий цветочек, запах пирожков с щавелем, чай с Мелиссой, который непременно следовало пить из маленькой железной кружечки с рисунком ёжика. Это было идеальное утро, мы с Федькой завтракали, а бабушка раскатывала тесто на пельмени. За этим нас и застал грохот из столовой. Бабушка, ничуть не думая, бросилась на спасение наследственного раритета, но у тяжелённого серванта были другие планы, поэтому он продолжал заваливаться, несмотря на потуги сухонькой старушки под звон падающих кофейных чашечек, блюдец и тарелочек. Осознав, что сил недостаточно, она достала ключ и пыталась открыть замок, чтобы успеть спасти хоть что-то… В этот момент ножка шкафа окончательно сломалась, и он рухнул рядом с успевшей отпрыгнуть старушкой. Мы часа два сидели с Федькой на диване в столовой, наблюдая за тихой скорбью бабушки. Потом она встала, отряхнулась и буркнув: «Так и не попила чай», медленно поковыляла дальше месить тесто.

– Вот и ты можешь не успеть попить чаю, – вконец развеселился брат, щёлкнув меня по носу.

– Федь, жизнь стала другая. Быстрая, яркая, местами неразборчивая. Тут ты или принимаешь эти правила, или гребёшь против шерсти…

– Все гребут против шерсти, Тань, – отмахнул он. – Если бы все плыли по течению, принимая реальность, то обезьяна бы никогда не превратилось в человека!

– Так, ты меня не напугаешь регрессом, милый братик?

– Черт, так долго эту пламенную речь репетировал!

– Я поняла тебя, но и ты пойми. Я обожаю свою работу. Когда вижу сверкающие счастьем глаза новоиспеченный парочек, то… то… Это не описать, хочется это испытывать вновь и вновь. Я переполняюсь счастьем, Федь. Это так круто!

– Круто – это когда ты переполнена своим счастьем, потому что оно твоё, а не подсмотренное и не позаимствованное на пару минут. Твоё!

– Было у меня уже такое счастье, а оказалось позаимствованным. Пришлось вернуть, – я натянула шапку, укуталась поверх капюшона шарфом, приготовившись нырнуть в мороз, так как мы уже пару минут стояли на парковке у его сонной многоэтажки. – Идём, братец. Я хочу есть и спать. Или спать и есть. А можно и одновременно.

Федька не стал спорить, поэтому молча заглушил двигатель, достал мой чемодан и, взяв за руку, повёл к подъезду.

В этой квартире, конечно же, не спали. На кухне был накрыт стол, дымился чайник, стопка блинов и терпение мамы, потому что мы с Маней слишком долго обнимались в коридоре, игнорируя многократные приглашения матери и свекрови в одном лице.

– Ну, все, а то сейчас мало не покажется, – папа расцепил нас, словно сиамских близнецов, снял с меня шубу, шапку и сапоги.

– Ну, что ты, как с маленькой?

– А ты у меня теперь единственная маленькая, – папа обнял и подтолкнул к ванной, где, очевидно, мне следовало помыть руки. – Брат твой совсем большой, поэтому готовься к повышенной дозе любви.

– Как бы передозировки не вышло, папенька, – хихикнула я в кулак, но ощутив лёгкий щипок за попу, поняла, что слух родителя все так же остёр, как и раньше.

Мама аж разрумянилась в предвкушении долгожданного семейного завтрака, а папа даже успел побриться, несмотря на раннее утро…

Сломавшись под тяжестью коллективных уговоров, я осталась, решив поехать в гостиницу только вечером, и теперь со стыдом слушала, как за дверью активно шепчутся мои домочадцы, стараясь меня не беспокоить. Но ещё больше я ужаснулась темноте за окном.

– Вы почему меня не разбудили? – взвизгнула я, мгновенно спрыгивая с дивана.

– А так тебе и надо! – всунул в комнату голову брат, на случай мое наготы, зажмуривший глаза.

– Я одета!

– А то бы села за свой компьютер и стала отвечать на миллион смс и писем! – Федька довольно помахал моим телефоном в руке и исчез.

– Ты наглый воришка, – выскочила за ним. Благо в небольшой однокомнатной квартире бежать было некуда, а ванная была занята, поэтому я загнала его в кухню. – Отдай!

– Ты чокнутая! Почти пятьдесят смс, четырнадцать пропущенных звонков и два десятка электронных писем. И это за восемь часов сна! – Федька округлив глаза, рассматривал экран телефона, прячась за спиной отца. – Ты когда успеваешь есть?

– Вот! А ещё ты мне допросы устраиваешь по утрам. Пожалей сестричку!

– Сама себя пожалей для начала, – скорчил моську брат, но телефон всё же отдал.

Все же я не стала раздражать своих родных телефоном, поэтому убрала его в сумку, решив провести этот выходной только с ними, потому что завтра с утра будет не до разговоров, ну, а из ресторана я сразу отчалю в аэропорт. Отец оценил мой жест, поэтому сейчас улыбался, как довольный котяра.

Федька, конечно, был в чем-то прав. Счастье, хоть оно и едино, но все же делится на своё и чужое. Своим будто насытиться невозможно: взгляды, шуточки, мимика и желание постоянно прикасаться к близкому – все это делает нас зависимыми. Чем дольше ты находишься в счастье, тем труднее представить, как будешь обходиться без него. Порой люди даже не представляют, насколько им повезло, воспринимая своё счастье, как данность, как что-то рутинное и обычное. Контраст был поразительным. Я сидела на мягком диване, поджав ноги, наблюдала за битвой века – игрой отца и сына в нарды, за мамой, перепачканной в муке, за Маней, заваривающей чай, и в данный момент чувствовала счастье. Своё счастье.