Я уже через десять минут выезжала из посёлка, мчась в сторону центра. Мне будто кто-то помогал, потому что пролетела я все на зелёные сигналы светофора. Припарковавшись у гостиницы «Барбадос», я заглушила двигатель и закурила, напряжённо наблюдая за массивными дубовыми дверями ресторана «Бродский».
Какого черта я здесь делаю? Если Крылосов уже все для себя решил, то разве мое появление разубедит его? Как короткое вязаное платье и чулки заставят думать, что я нормальная? Скорее, наоборот… Мысль оборвалась, потому что в дверях показалась до жути красивая брюнетка.
Алена кокетливо держала ворот шубы, шагая по лестнице своими изящными ножками, выныривающими в высоченном разрезе длинного вечернего платья. Максим что-то эмоционально рассказывал, а она заливалась фальшивым смехом, то и дело касаясь его плеча ладонью.
Открыла окно, чтобы попытаться услышать, о чем они там треплются, но ветер был явно против, донося до меня лишь смех и нечитаемые обрывки фраз.
Алёна остановилась возле своего белого BMW, но руки Крылосова не отпустила. Наоборот, обхватила ее своими ладонями, поднесла ко рту… Она что, греет его там? Когда он успел отморозить свои крылья, ведь только вышел из ресторана! Руки от него прочь!
Потеряв бдительность, я шлёпнула рукой по рулю, но промазала. И тишина взорвалась громким гудком клаксона. Ныряя под руль, я все же успела зацепить пристальный взгляд, направленный в мою сторону. Дура! Таня! Какого фига ты прячешься? Это все тараканы! Родненькие, ну, куда вы меня втянули опять?
В приоткрытую форточку тянуло сквозняком, а двигатель был заглушён, поэтому я и моя голая задница довольно быстро стали замерзать. Проблема вся была в том, что отсюда совершенно было не видно, уехала ли сладкая парочка восвояси или до сих пор милуются.
Как вспомню, в жар бросает, а челюсти смыкаются так, что голова от боли взорваться готова. Крылосов… Провокатор! Нет, чтобы сходить на свидание с Зиной Тишиной, милой библиотекаршей, так нет! Он выбрал себе модель, с которой мне в жизни не конкурировать. Во всяком случае, честно, без тюнинга, липосакции, удлинения ног, губ… и сумасшедшего доктора, что сотворит меня Франкен-Таню 2.0.
Интересно, о чем они болтали? Наверное, эта коварная Игнатьева заманила его к себе в норку. Сейчас обхаживать будет. Так и вижу, как она в своём шикарном платье стоит у плиты и борщ ему варит с пампушками. Хотя… с её-то пампушками можно сексом одним питаться, не думая о голоде физическом…
– Кхм… кхм…
От неожиданности я вздрогнула, ударяясь головой о рулевую колонку. Но не это страшно, а то, что я прекрасно знала, кто это… А вдруг он там с ней? Стоят там и ржут над чокнутой, что, сложившись в три погибли, прячется в своей машине. Ну что? Доказала, что нормальная? Конечно, ведь залезть под руль – прекрасный способ! Молодец!
– Долго ещё прятаться будешь? – голос его был спокоен, холоден, как в самом начале нашего знакомства.
Я перестала дышать, сама не понимая, что творю. Уткнулась в согнутые колени, боясь столкнуться с Максимом взглядом. Понимала, что, стоя так близко, он прекрасно меня видит. Но даже осознавая весь идиотизм сложившейся ситуации, продолжала вжиматься в пустоту. Черт, на что я рассчитываю? На то, что он решит, что я уснула или со стыда сгорела, осыпавшись пеплом в собственные трусы?
– Заведи машину, Таня. Замёрзнешь… – вздохнул он, впуская в салон авто аромат своего парфюма, и стукнув костяшками кулака пару раз по стеклу, ушёл, скрипя свежевыпавшим снегом.
– Дура ты, Таня, не заводи машину. Отморозь себе вдобавок к сердцу и жопу, – закрыла глаза и медленно стала вылезать из своего укрытия. Рядом никого не было. Вздохнула… но волна возмущения снова перекрыла меня.
Весело ему там было! За локоток он её держал, ручонки свои позволял греть… Стоп! А где он? Я выскочила из машины, застыв на парковке. Слева от меня заурчал двигатель, а потом зажглись фары. Это его машина! Но за рулём было пусто, лишь с заднего сидения сквозь плотную тонировку окон пробивался тусклый свет.
Рванула на себя дверную ручку, оказавшись лицом к лицу с Крылосовым, роющимся в черном чемодане.
– Вылезла всё-таки? – безразлично бросил он, даже не взглянув на меня.
– Нагулялся? – зашипела я.
– Подумала?
– Отдохнул?
– Наигралась? – а вот это слово он буквально выплюнул в меня, накрыв еле сдерживаемой энергией гнева. Застегнул молнию и медленно поднял голову.
– Я? – очумела, увидев выражение его лица.
Эмоции театральными масками сменялись одна за другой. Было видно, что сейчас он проживает все и сразу: гнев, облегчение, непонимание и нежность… На лбу проявилась выпуклая венка, крылья носа напряглись… Но спустя миг он расслабился и начал озираться по сторонам, оценивая обстановку, затем зарычал и дернул меня за руку, практически затягивая в салон.
– Ты, кто же ещё? Ты, Танечка!
– А я не играла, – смотрела, как Максим медленно снимает пальто, вешает его на подголовник и перекладывает чемодан в довольно широкое пространство между передними сидениями.
Я будто в домике оказалась. Как в детстве, когда строили шалаши или баррикады из одеял, табуреток и стульев. Ощущение темного укромного пространства успокаивало. Максим выключил верхний свет, приоткрыл форточку и закурил, прижавшись к двери, словно нарочно увеличивал расстояние между нами.
– Возможно, ты и не играешь, – тихо произнёс Максим, рассматривая тлеющий кончик сигареты, что оказался интересней, чем я. – Но это даже хуже. Потому что в противном случае, получается, что ты сама не понимаешь, чего хочешь. Лучше бы ты играла, Птичка. С взбалмошностью проще справиться, чем с непробиваемым и абсолютно слепым упрямством. Ты же не видишь. Вернее, попросту не хочешь видеть!
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Ничего, – дернул он плечами, докурил и закрыл окно, погружая салон в мрак. – Это ты приехала, поэтому ты и говори.
– Пф-ф… Может, я случа…
Договорить я не смогла, потому что каким-то невообразимо резким жестом, он схватил меня за правую руку и подкрутив на весу, усадил себе на колени. Я ахнула, рассматривая растопыренные в стороны ноги и ботинки, оказавшиеся прямо на светлом диване.
– Ты же врешь, Птичка, – тяжело задышал он, шаря по моему лицу взглядом. – Врёшь, пернатая моя…
Словно пытался понять, о чем я думала. А я ни о чем не думала. Ей Богу! Тело затрясло, по голове побежали мурашки, путались в волосах и небрежно рассыпались по шее. Мысли вылетели, злость и страх растворились, остался только он. Мужчина с бурей в глазах, в которых кипела страсть и сверкала какая-то беспредельная мудрость.
Он улыбнулся краешком рта, обхватил руками лицо и поцеловал. Реальность взорвалась тысячами осколков, в нос ударил аромат его кожи с горьким привкусом ванили и табака.
Целовал медленно, мягко лаская сначала губами, потом едва касаясь языком, словно дразня. Выманивая. Пробежался пальцами по щекам, шее, опустился к пуговицам пальто. расстегнул, стащил, забрасывая на свой чемодан.
Он прервал свой поцелуй, медленно опустил взгляд, и выдохнул со свистом, глядя на кружево чулок, что призывно торчали из-под задравшегося платья.
Дальше все было как в тумане… Его руки начали путь мучительной ласки с коленок, двинулись по внутренней стороне бёдер, пока не нашли шёлк белья.
Смотрела в глаза и упивалась. Слова были лишними. Дыхание, биение сердца и дымка в чуть прикрытых глазах – вот язык любви. Любви? Я вздрогнула от собственной мысли. Не от его слов, нет. А от своего признания самой себе… Влюбилась? Попалась в клетку? Опять? Ведь обещала себе!
Максим напрягся, губы изогнулись в ухмылке. Он будто услышал то, что крутилось в голове заевшей пластинкой. И всё понял. Руки перестали скользить лаской по телу, движения стали рваными, резкими. Рука его в одно мгновение оказалась под моими трусиками, пальцы заплясали в медленном танце по складочкам, а ещё через мгновение треск ткани заглушил наше дыхание.
Смена настроения не пугала. Я с интересом наблюдала за ним. Чуть нахмуренные брови, напряженные крылья носа и плотно сомкнутые губы – он сдерживался. Вот только от чего?
Брякнула пряжка ремня, он подхватил под задницу и, приподнял. Скинул мои ноги с сидения, согнув их в коленях и, утянув в глубокий, полный страсти поцелуй, усадил на себя. Медленно… очень медленно… мучительно медленно! Контролировал, не позволяя даже дернуться, чтобы ускорить процесс. Я словно в космосе зависла. Лишил всего: возможности думать, двигаться. Заполонил собой все свободное пространство внутри. И как только я смирилась с этой бесконечной пыткой, он одним сильным рывком опустил меня, одновременно приподнимаясь бёдрами навстречу. И это было великолепно…
Я вскрикнула, похоронив звук в поцелуе. Бабочки, что в предвкушении удовольствия замерли в моем животе, вновь ринулись истерично биться, напоминая все оргазмы, что мы уже испытывали. Но сегодня все было иначе.
Максим разорвал поцелуй, откинулся на спинку, чуть сдвинув бёдра к краю дивана и начал очередной этап пытки. Приподнял и опять начал отвоевывать мое тело миллиметр за миллиметром, наслаждаясь предвкушением. Смотрел прямо в глаза. Чувствовала себя как на дознании. И, если честно, готова была признаться во всём… лишь бы он не останавливался.
– Я готов пойти за тобой на край света, – наконец заговорил он, выпуская наружу то, что сдерживал. Говорил, продолжая свою пытку. В этот раз столкновение было ещё более резким, сильным. Его пальцы с силой снимали меня за бёдра, почти до боли. – Но только если буду знать, что ты меня ждёшь…
– Максим…
– Хочешь соединять счастливые сердца, чтобы касаться счастья. Пусть чужого, но счастья. Так даже безопаснее, да, Птичка? – он начал ускоряться, усиливая наши столкновения, а я с ума сходила.
Тело было чужим. По венам текла обжигающая лава, страсть лишила права слова и разума, а сердце обрело свободу, повторяя запретные слова где-то на подкорках моего мозга. Не думала, что мы сидим в машине прямо в центре города, что нас могут слышать, видеть, осуждать. Ничего вокруг не существовало. Только я и он.
– Себе запрещаешь быть счастливой с кем-то. Питаешься чужим. Ты думаешь, так будет всегда? Нет… Твоё одиночество станет чужим, болезненным и невыносимым. Оно уже стало. Сердце рвётся, а мозг не даёт даже шанса допустить мысль, что счастье может быть твоим личным… Ты лживая, Птичка. Я вижу тебя насквозь, а вот врешь ты только себе. Тебе хорошо?
– Да, – по щекам потекли слёзы, руками сжала его плечи, приготовившись к очередному удару.
– Ты же настоящая, пока я в тебе. Мозг отключается, да Птичка? Перестаёшь анализировать, думать и придумывать. Чувствовать начинаешь, пока я трахаю тебя. Как сейчас. Глаза пьяные, дыхание рваное, в глазах слёзы, а тело такое податливое, мягкое, родное…
Он пропустил медленное вхождение и тут же опустил меня с такой силой, что я зарыдала. Внутри стали взорваться воздушные шарики, горло пересохло. Пальцы на ногах закололо, тепло двинулось выше, предвещая оргазм, но Максим вновь замер.
– Я не буду призраком прошлого, Танечка…
Удар…
– Если и совершу ошибку, то свою!
Удар…
– Если люблю, то от всего сердца. Если трахаю, то до потери сознания. Я! Я, Птичка… Все это буду делать только я…
– Любишь? – прошептала я, жадно шаря по его лицу нечетким взглядом.
Удар…Удар… и взрыв… Пелена накрыла меня, заключая в пузырь вакуума. Исчезли звуки, мысли, и лишь удовольствие принесло чувство полноценности, значимости…
– Максим, – выдохнула я его имя, падая на крепкую мужскую грудь. Руки перестали сжимать бёдра, обвились вокруг меня, прижимая к себе крепко. Он уткнулся мне в шею, покрывая кожу мелкими поцелуями.
– Я уезжаю.
– Куда?
– В командировку, чокнутая Галина Петровна все испортила. Но теперь я думаю, что все это не зря.
– Не уезжай, – всхлипывала, понимая, насколько ошибалась. Не обо мне говорил… не обо мне. Нет, не спрошу, потому что знаю. Чувствую. Он прав! Думаю, надумываю и специально выискиваю то, чего нет….
– Так надо…