Пусть небеса падут

Глава 42 Одри

Тяжелый запах масла и соли цепляется за салон машины Вейна, и практически душит меня. Последние лучи утреннего солнца светят сквозь стекло, но Вейн держит окна плотно закрытыми, удерживая запах внутри.

Резкие спазмы сжимают мой желудок, но я игнорирую их. Во многом, я не обращаю внимания на влажный пакет с нетронутой пищей, стоящий на приборной панели передо мной.

- Ты даже не попробовала? - спрашивает он снова. Он протягивает картошку фри, пытаясь соблазнить меня.

Мой рот наполняется слюной, но я отрицательно качаю головой и сглатываю со стуком, я чувствую нутром, как я это делаю.

Честно говоря, я не знаю, почему он так удивлен. Это точно не открытие.

- Ты хочешь, есть, - говорит он, когда мой живот урчит. - Ты просто слишком упряма, чтобы признать это.

Я не могу не согласиться с этим. Таким образом, я вырываю страницу из книги утверждений Вейна и просто пожимаю плечами.

Ему, кажется, это не нравится, и он с силой забирает картошку фри обратно.

- Ты так голодаешь, чтобы смогла быть сильной через несколько месяцев, когда, вероятно, даже и нужно-то не будет. Ты не видишь тут несправедливости?

Мой живот урчит, и я снова прижимаю руки к талии, пытаясь удержать звук. Пустота в животе чувствуется, как будто она поглощает меня целиком.

Вейн фыркает.

- Так для чего ты это делаешь?

- Что?

- Ты живешь в дерьмовом сожженном доме в средине гребаной пустыни. Ты только спишь. Тебе не разрешают, есть или пить. Это похоже на чью-то попытку тебя наказать.

- Никто не наказывает меня. Я выбрала эту жизнь для себя, потому что это то, чего я захотела.

Это так, напоминаю я себе. И это то, что мой отец попросил меня сделать.

- Тогда почему ты хочешь наказывать себя?

Тишина между нами наростает. Некрасиво, неудобно, что я могу почувствовать, глядя на себя. Но я никак не могу ее сломать.

Вейн хватает меня за руку снова. Его прикосновение мягкое, нежное, но одновременно жесткое. Он не позволяет мне вырвать руку.

- Почему ты живешь так, словно не важна? Ты важна. Ты важна мне - и не, потому что ты свирепый воин, который собирается пожертвовать собой, с целью спаси меня. Ты важна, потому что ты - это ты.

Он бормочет последние слова, как будто он стеснялся сказать их.

Я стараюсь не смотреть на него, пытаясь сохранить это мгновение под контролем. Но моя голова, кажется, поворачивается самостоятельно, и мои глаза тянутся к нему.

- Ты единственная постоянная, которая была у меня в жизни. Я потерял все свое прошлое, кроме тебя. Ты оставалась со мной. И возвращалась каждыя раз, как я закрывал глаза, - его щеки горят, и он ерзает на сидении. - Я оборачивался, чтобы увидеть ту девушку с длинными темными волосами, обрамляющими лицо. Я оборачивался, чтобы увидеть тебя. Настоящую тебя. Не застегнутого на все пуговицы солдата, которым ты притворяешься.

- Я не притворяюсь.

- Возможно, нет. Но это не то, кто ты.

Я вздрагиваю, когда он тянется к моей косе, водит пальцами по запутанному переплетению.

- У тебя от этого голова не болит? - спрашивает он.

Да.

- Нет.

Он не выглядит убежденным, отпуская мою косу и проводя рукой по рукаву моего жакета.

- Неужели он не душит тебя на жаре пустыни?

Да.

- Нет.

Мы смотрим в окна, когда группа прогуливающихся подростков, смеясь и шутя, прыгают в машину рядом с нами. Они увеличивают звук какой-то пульсирующей песни, как и положено для нормального дня с друзьями.

Я ненавижу себя за то, что завидую им.

- Почему это так важно для тебя, ношу я форму или заплетаю волосы?

- Я просто пытаюсь понять тебя.

- Это легко. Я - защитник. Все, что я делаю - это выполняю клятву, которую я дала. Это жизнь, которую я выбрала. Жизнь, которую я выбрала бы снова.

Мой голос звучит громче, чем я хочу. Оборонительно.

Вейн остается спокойным и тихим, отвечая.

- Так ли это? Или это то, что ты сама себе сказала, потому что в другом случае вынуждена была бы признать, что вся твоя жизнь отстой? И что ты поклялась уже давно, потому что веришь, что заслужила наказание за что-то содеянное, и с тех пор должна себя мучить?

Даже если он прав, даже если я наказываю себя, я заслуживаю наказания. И он скоро узнает почему. Я должна просто сказать ему. Покончить с этим.

- Ты достойна, быть счастливой, - шепчет он. - Неважно, что ты думаешь или что ты сделала. Ты достойна счастья.

- Я...

- Ты достойна. И разве есть лучшее, чем сейчас, время - когда мы смотрим на бой и даже не можем поучаствовать - чтобы начать? Давай ты распустишь волосы. Выбрось этот ужасный жакет с мусор. Сделай перерыв.

- Я не могу, Вейн.

- Нет. Можешь. Тебе просто нужно отпустить это.

Мой живот снова урчит, и он ругается.

- Ну же, это безумие.

Он выглядит таким убедительным. Таким честным. И он заботится обо мне.

Никто не заботится обо мне... даже я сама.

Он тянется к своему пакету и вытаскивает другую картошку, протягивая ее.

- Ты можешь начать с малого.

Целый мир исчезает, оставляя просто меня, Вейна и ту французскую картошку фри. Ого, выглядит почти столь же заманчиво, как и мальчик, держащий ее.

- Твое тело голодно, Одри. Дай ему одну вещь, которую оно хочет.

Все мои годы обучения кричат, чтобы я сопротивлялась. Отпихнуть его руку прочь и отказаться продлевать дни слабости.

Но глубоко, в глубине душе, крошечный голос шепчет что-то еще. Те же самые слова, которые потом говорит Вейн.

- Чему это может навредить?

Только мне, когда мне придется вынести дополнительные месяцы лишений пищи.

Но я, наверное, погибну через неделю. Почему бы не дать себе маленькую вещь, которую я хочу?

Прежде, чем я могу передумать, я хватаю жареную картошку и пихаю ее в рот. Мой первый кусок реальной еды через десять лет.

И это лучшее, что я когда-либо пробовала.