Глава 12


Может быть, Сан-Марино и не повел бы себя так грубо с Жанетой, приди она к нему в другой период его жизни. Вполне возможно, он был бы даже доволен, что у него есть взрослая дочь, хорошенькая девушка. Он вполне мог начать баловать ее, развлекать, покупать подарки.

Мужчины хоть и стремятся всегда иметь сыновей и наследников, привязаны больше к дочерям. Дочери вызывают у них неизъяснимую нежность, они не могут устоять перед их капризами и прихотями.

Да, все могло бы быть совсем по-другому, если бы Жанета пришла к нему еще год назад. Но сейчас… Сейчас Сан-Марино мечтал о совсем других законных наследниках. Он мечтал жениться на Жулии, надеялся иметь детей, и, кроме всех осложнений с наследством, ему совсем ни к чему был скандал, появление взрослой дочери, словом, пятно на его безупречной, в глазах Жулии, репутации. Поэтому он с таким чувством и послал Жанету к черту: более неподходящего момента для появления она выбрать не могла.

А от Жулии он все ждал и никак не мог дождаться ответа. Но чем дольше она отмалчивалась, тем ярче разгорались надежды Сан-Марино. Он уже неплохо знал Жулию, и если бы для нее это был вопрос решенный, она сразу же ответила бы. Ее молчание говорило о том, что она думает, взвешивает, что он, Сан-Марино, существует для нее и как мужчина тоже. Понятно, что ей трудно преодолеть возрастную дистанцию, сложившиеся привычные отношения старшего и младшей, начальника и подчиненной, но, очевидно, она преодолевала их. Очевидно, она хотела их преодолеть.

Сан-Марино не торопил ее, но слегка подталкивал, создавая удобные для возможного интимного разговора ситуации, приглашая Жулию то поужинать в ресторан, то на небольшую автомобильную прогулку проветриться. Жулия чаще всего охотно принимала приглашения. А главное, она приняла то, на которое Сан-Марино возложил все свои надежды, которое он тщательно подготовил, прежде чем выговорить вслух. А предложил он ей небольшой совместный отдых в очень живописном месте.

— У тебя такая напряженная работа, тебе необходимо отдохнуть, — как бы, между прочим, говорил он ей во время их производственных совещаний.

— Однажды я побывал в удивительном месте и помню его до сих пор, — рассказывал он в другой раз. — Оно находится в горах, и я очень хотел бы туда вернуться. Я пережил там незабываемые ощущения.

Постепенно, мало-помалу он создал как бы их общую мечту о райском местечке в горах, лесном запахе, чистом воздухе.

И однажды вдруг сообщил:

— Нечего откладывать! Я взял билеты. Мы летим в наш рай!

И Жулия, широко открыв удивленные глаза, потому что она никогда особенно всерьез не принимала эти разговоры, кивнула: да, конечно, она с удовольствием побывает в этих необыкновенных местах вместе с Сан-Марино. Пусть он покажет ей все достопримечательности.

Получив согласие, Сан-Марино не сомневался, что согласие получено и на многое другое, и лихорадочно принялся ждать заветного дня. Вот именно в эти дни напряженного ожидания и вклинилась со своими откровениями и требованиями Жанета! До нее ли было Антониу Сан-Марино?!

Но и для Жулии эти дни были мучительными и напряженными. Она всячески держалась за свой душевный комфорт и не допускала до сознания происходящее. Комфортнее всего ей было воспринимать Сан-Марино как старинного мудрого друга семьи Монтана, который взял на себя заботу о ее тяготах в память о дружбе со старшим поколением, взял совершенно бескорыстно, и поэтому она может со спокойной совестью пользоваться его помощью.

Но такому пониманию ситуации мешал, во-первых, сам Сан-Марино, которого перестала удовлетворять роль друга семьи, и он стал претендовать на роль возлюбленного.

И, во-вторых, Шику, который изо всех сил старался превратить Сан-Марино из друга семьи Монтана в ее врага.

Жулия сопротивлялась и тому и другому.

Она пропускала мимо ушей все многозначительные речи сеньора Антониу и принимала все его предложения, делая вид, что они совершенно невинны и в них нет никакой подоплеки, кроме дружелюбия.

На Шику, стоило тому завести речь о смерти Тавареса или вспомнить адвоката Элиу Арантеса, она просто кричала и прогоняла его, не желая знать, что он там думает и какие делает выводы.

В общем, до поры до времени Жулии удавалось справиться со всеми внешними посягательствами на ее покой. Внешними, но не внутренними. Все, что она подавляла и изгоняла на сознательном уровне, стало проявляться на подсознательном. Она снова стада видеть сны, от которых просыпалась с криком, вся, дрожа, в холодном ноту. Спутником этих снов был липкий мучительный ужас, хотя, припоминая их потом, она не могла понять, что же вызвало это ощущение ужаса. Одно она могла сказать точно: все эти сны были из детства. Детство не отпускало ее, там было спрятано что-то такое, до чего ей страшно было добраться, и она просыпалась раньше, чем эта тайна открывалась ей.

Однажды, проснувшись от все того же липкого ужаса и чувствуя, что больше не в силах заснуть, Жулия спустилась вниз и увидела сидящего за столом отца. Только что она видела его во сне, и вот он с доброй улыбкой вопросительно смотрит на нее, ожидая объяснения неурочному появлению.

— Что с тобой? Ты вся дрожишь! — заговорил, обеспокоено Отавиу, прижимая к себе взволнованную дочку.

— Мне приснился сон, ты и мама, вы страшно ссоритесь, а я стою рядом, совсем маленькая, и дрожу от страха. Ты ничего такого не помнишь? Из-за чего вы могли так страшно ссориться?

Тень пробежала по лицу Отавиу, но, пожав плечами, он ответил:

— Понятия не имею! Мне не кажется, что мы с мамой ссорились. Не ищи причин в прошлом, Жулия, милая! Забудь и о своем сне, он не более чем сон, просто ночной кошмар, и только.

В Словах ее больного отца было много здравого смысла, но здравый смысл был ей не в помощь, он не успокаивал ее, не целил. Жулия чувствовала, что мучительно пробирается к какой-то тайне, что еще немного, и она откроется ей.

— Нельзя жить прошлым, доченька, — продолжал Отавиу, — прошлое так же подвластно смерти, как и все, присущее человеку.

Жулия пристально взглянула на отца. Не в первый раз закрадывалась в ее голову мысль, что он давно выздоровел и только какая-то странная инерция заставляет его совершать непредсказуемые поступки.

«Нужно будет посоветоваться еще раз с Лидией», — подумала Жулия и крепко поцеловала отца.

Она чувствовала себя гораздо лучше, она успокоилась, но благотворно подействовали на нее не рассуждения Отавиу, а его любовь и нежность, которые сквозили в каждом его жесте, в каждой интонации.

Жулия крепко прижалась к нему и замерла, им было хорошо вместе.

— Теперь я, пожалуй, засну, — сказала она, вставая и снова целуя Отавиу.

Эту ночь она проспала спокойно, зато в следующую перепугала Алекса, спустившись в гостиную в настоящей истерике.

Самым страшным было то, что она вспомнила… Все!

От Алекса она ничего не стала скрывать, и, наверное, он был самым лучшим для нее слушателем и советчиком.

— Понимаешь, на этот раз мне приснилось это, и я досмотрела сон до конца. Теперь я все помню. Когда я была совсем маленькой, я застала маму и Сан-Марино в подвале, — лихорадочно блестя глазами, торопливо говорила Жулия, — они целовались. Я онемела и целую неделю не могла говорить. У меня поднялась температура, я была без сознания, а когда очнулась, то все забыла. Но это и был тот ужас, который мучил меня всю жизнь. Правда пробивалась ко мне в ночных снах, но я так испугалась ее, что мой ужас мешал мне с ней встретиться. Какой же он подлец! Какая все это грязь! Как он смеет признаваться в любви мне после того, что у него было с мамой?! А папа! Бедный отец!

— Он все знает, Жулия, — с вздохом сказал Алекс. — В подвале он нашел шкатулку, а в ней письмо, оно открыло ему глаза. А потом уже кроха за крохой он восстановил всю картину. Думаю, теперь тебе не покажется безумием сожжение свадебного платья и фотографий, его агрессия против Сан-Марино, отказ от дружбы с ним? Но потом он махнул на него рукой, даже простил его, и сделал это ради вас, своих дочерей, чтобы не бросить тень на имя матери. Он очень любит вас, Жулия.

— Так же, как мы его. Он — самый замечательный отец на свете.

На миг ей стало спокойнее оттого, что она не осталась один на один с постыдной тайной, что рядом с ней отец. Теперь для нее совсем по-другому звучали его слова, сказанные о прошлом, которым не надо жить, которое смертно точно так же, как все остальное.

«Я постараюсь, папочка, последовать твоему совету, — сказала она себе мысленно, — но мне нужно время, чтобы все это переварить и убить это прошлое».

Она и не подозревала, как ей будет трудно это сделать, потому что прошлое стало ее настоящим. Куда она ни обращала свой мысленный взор, всюду она видела лицо Сан-Марино. Дом? Домом они обязаны его щедрости. Работа? И работой она тоже обязана его щедрости. И даже отдых…

Сан-Марино ждал Жулию в аэропорту, ждал терпеливо, с бьющимся сердцем. Стрелка приблизилась к критическому часу, еще четверть часа, и ждать будет бессмысленно. Что могло случиться? Что помешало ей приехать вовремя?

Сан-Марино бросился к телефону.

Отавиу ничего не мог сказать толкового, но, к счастью, трубку взял Алекс и объяснил, что Жулия приболела, и никуда не может ехать.

Сан-Марино был в ярости, он рвал и метал. Грохнуться с седьмого неба на землю любому человеку нелегко, а уж такому, который привык исполнять все свои прихоти, тем более.

Он порвал билеты и поехал в редакцию, наорал на ни в чем не повинную Мару и вызвал к себе Алвару. Ему необходимо было с кем-то поделиться. Иначе он бы лопнул от гнева и ярости.

Выслушав Сан-Марино, Алвару усмехнулся:

— Ох уж эти красотки! Узнаю женскую змеиную породу. Да она просто провоцирует тебя! Женщины обожают такие штучки! Бегут от мужика, а сами думают: не слишком ли быстро я бегу? Вот увидишь, завтра она будет кротка как лань и сама будет с тобой заигрывать.


— Ты так думаешь? — с сомнением, но уже гораздо спокойнее спросил Сан-Марино.

— Уверен, — хохотнул Алвару. — Сегодня дичь убежала, но завтра наступит день охотника! Вперед, Антониу! На охоту!


Загрузка...