Путь к разгадке

Глава 13

Но на охоту первым вышел Отавиу. Разговор с Сан-Марино очень тяжело подействовал на него. Ждать от Сан-Марино какой-то порядочности было просто глупо. Отавиу и не ждал ее. Его коробило, но не удивляло, что после Евы Сан-Марино решается посягнуть на Жулию. Но сама Жулия! Неужели он настолько запудрил ей мозги, что она готова была ехать с этим подлецом на край света, как когда-то Ева? Как предупредить ее? Как открыть глаза? Ведь она ему не поверит! Подумает, что это его очередная мания, и только.

Вот когда Отавиу всерьез пожалел о взятой на себя роли сумасшедшего. Всеми силами он жаждал спасти дочь и не знал, как это сделать.

Широким шагом он расхаживал по гостиной, сжимая руками виски, ища выход и не находя его.

Алекс наблюдал за другом молча, но когда тот с выражением отчаяния на лице застонал, он счел возможным вмешаться и сказал:

— Жулия узнала, чего стоит Сан-Марино, он больше не представляет для нее опасности. Можешь больше не переживать.

— Она узнала о его связи с Евой? — уточнил Отавиу.

— Да, — не вдаваясь ни в какие подробности, буркнул Алекс.

— Бедная девочка! Как же ей сейчас тяжело, — посочувствовал Отавиу, вспомнив мучительные дни расставания с прошлым. — Но так лучше, гораздо лучше. Правда о прошлом удержит ее от ошибок, которые ей трудно было бы себе простить.

Происходящее с Жулией подстегнуло Отавиу. Ему тяжела, стала надетая на себя личина дурака, не терпелось расправиться с Сан-Марино, отправив его в тюрьму, узнать правду о Еве. Он не сомневался, что она жива, а где она, может быть, знает, возможно, только Тиао, а значит, нужно как можно скорее искать к нему подход.

Отавиу стал лихорадочно собираться. Он, разумеется, помнил настоятельную просьбу Шику, который просил его ни во что не ввязываться и не предпринимать никаких самостоятельных шагов, но усидеть на месте не мог.

— Меня никто не узнает, — твердил он Алексу, водрузив на голову неимоверную шляпу и нацепив какой-то балахон, — я просто понаблюдаю за ним, составлю свое собственное мнение.

— Посиди лучше дома, — настаивал Алекс. — Ничего хорошего из твоей выходки не будет, а напортить ты можешь много. Спугнешь того, кого хочешь найти, снимутся они с места, и поминай, как звали. Сейчас у нас в руках, хоть какая-то ниточка есть, а что мы тогда делать будем?

— Не бойся, ничего я не напорчу! И вообще, хватит со мной обращаться как с малым ребенком. Это же мое прошлое, оно в первую очередь касается меня, поэтому нечего указывать, как мне поступать!

Против этого Алексу возразить было нечего, и он покорно отошел в сторону.

Стоило Отавиу войти в бар, как Тиао с первого взгляда узнал долговязую фигуру и добрые синие глаза младшего Монтана. Он был в курсе всех злоключений несчастного, и поэтому странный наряд вошедшего нисколько не удивил его. Он встретил его веселой шуткой и предложил отменно угостить.

— Треска по-коркуэльски, что вы на это скажете? — с лукавым видом, как знаток знатоку предложил он.

— Скажу, что помогу вам ее приготовить, — отозвался Отавиу, вспомнив аппетитное блюдо и прикинув, что лучший способ сойтись с хозяином — это повозиться вместе на кухне.

— Не откажусь от помощи, тем более, если есть шанс перенять какие-нибудь тонкости рецептуры, — любезно согласился хозяин, приглашая клиента на кухню.

Но тонкости рецептуры ему перенять не удалось: Отавиу вел себя нарочито бестолково, считая, что сумасшедшинка дает ему право задавать вопросы впрямую.

— А почему это вы назвались немцем? — спросил он.

— Потому что перебрался сюда из Германии, и жена у меня была немка.

— И дочь — немка, беленькая-пребеленькая, — подхватил Отавиу, поглядывая на Ханну, которая тоже, в свою очередь, смотрела на него с большим любопытством.

Тиао замолчал, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до разговоров, настал миг священнодействия — тот самый миг, когда опытный повар ни на секунду не может отвлечься от своего творения — от этого мига зависит все: поджаристая корочка, вкус, аромат.

Отавиу прекрасно знал, что минут восемь Тиао не отойдет от плиты, и со спокойной совестью выдвинул ящик в баре и занялся его изучением. Внимание его сразу привлек конверт, он открыл его и понял, что обнаружил клад. В конверте была фотография развороченной машины с надписью: «В день автокатастрофы машина Евы. Я знаю, что это сделал ты, Тиао!»

Потрясенный Отавиу мгновенно спрятал фотографию в конверт, а конверт в ящик, и очень вовремя, потому что, оглянувшись, увидел вошедшую Ханну. Он принялся перебирать рюмки на стойке, поднимая и глядя сквозь них на свет.

— Отличная работа, — бормотал он, — сверкают как бриллиант.

Ханна неожиданно рассмеялась:

— У вас сейчас такой же чудной вид, как у папы, когда он отвечает на странные звонки по телефону, — сказала она, и это Отавиу тоже намотал себе на ус.

Треской по-коркуэльски он все-таки полакомился, а по дороге домой все размышлял, кто же такой Тиао на самом деле и какова его роль в жизни Евы. В том, что Ева жива, он не сомневался ни секунды и хотел только знать, где она сейчас находится и не имеет ли на него каких-нибудь видов. Честно говоря, он не хотел бы ни видеть ее, ни встречаться с ней, он хотел только знать правду.

Как только Отавиу сообщил результаты своей вылазки Шику, тот мгновенно подобрался и пообещал заняться прошлым Тиао с удвоенным вниманием.

Но как взяться за дело? С какого конца?

— Нужно получить доступ к полицейскому архиву, — посоветовал ему Раул.

— Придется опять действовать через Серафима, — кивнул Шику.

— Запросим документы по делу автокатастрофы Евы Монтана, и дело с концом. А там видно будет.

Шику немедленно связался с Серафимом, и тот пообещал ему свое содействие.

Теперь Раул с Шику встречались в баре Тиао и не спускали глаз с хозяина. Ловили каждое его слово, каждый жест. Но Тиао был таким же, каким был всегда, добродушным, гостеприимным хозяином бара, всегда готовым пошутить с посетителем.

Серафим сразу же предпринял необходимые шаги, чтобы достать Шику и Раулу пропуск в полицейский архив, и через несколько дней они должны были получить туда доступ.

Мало-помалу в голове у Шику возникала картина, для которой ему и нужно было найти весомые подтверждения. В справедливости ее Шику нисколько не сомневался. По его версии, Тиао непременно имел какое-то отношение к смерти Евы, и, скорее всего самое непосредственное. В архиве им предстояло проверить, появлялась ли его фамилия в деле по этой автокатастрофе, где он был и чем занимался в момент, когда так трагически погибла Ева Монтана.

И вот они с Раулом оказались среди бесконечных рядов стеллажей, заполненных папками. Они переглянулись. Без опытного проводника им тут не справиться. Хорошо, что Серафим прислал им своего помощника.

— Оставьте запрос и через час вы получите необходимые сведения, — пообещал расторопный молодой человек.

Шику написал на листочке всего два слова: Бенедиту Ассумпссон, и они с Раулом вышли из душного, пахнущего пылью помещения на улицу и с удовольствием вдохнули свежий воздух.

Неужели что-то получится? Неужели они сейчас что-то узнают?

Друзья сели на террасе кафе и заказали по стакану апельсинового сока.

Час тянулся как век, но вот они опять в архиве, и молодой человек протягивает им учетную карточку, правда, без фотографии.

Посмотрев эту карточку, Шику с Раулом выяснили для себя, что в 1981 году, когда Ева погибла в автомобильной катастрофе, а с Отавиу случилось несчастье, Бенедиту Ассумпссон работал в полиции и был даже награжден за отвагу. Вдобавок он считался лучшим стрелком среди полицейских.

— Ты чувствуешь? Нет, ты чувствуешь? — сразу заволновался Шику. — Мне кажется, что я был прав.

— В чем прав? Что ты имеешь в виду? — не понял Раул.

— Полицейский вполне мог стать наемным убийцей, — высказал свое подозрение Шику. — Мы знаем такие случаи. Не будем далеко ходить, вот тебе пример — Таварес.

— Ну, положим, это неудачный пример, не он был убийцей, а его убили, — возразил Раул.

— Но он был продажной шкурой, — стоял на своем Шику.

— Что было, то было, — согласился его приятель.

— А теперь мы знаешь, что сделаем? — хитро прищурившись, Шику торжествующе посмотрел на своего верного помощника.

— Снова обратимся в полицейский архив и поднимем документы, касающиеся экспертизы, которая всегда проводится в случае автомобильных катастроф, — отрапортовал Раул.

— Правильно, — несколько разочарованно сказал Шику. — И откуда ты взялся такой умный? — Ему было бы куда приятнее самому сообщить осенившую его догадку.

Помочь им в этом мог только комиссар Серафим, и Шику опять обратился к нему. Серафим, покопавшись в служебных списках, направил его к человеку по фамилии Журбас, в прошлом полицейскому эксперту, а в настоящем служащему склада старых машин.

К Журбасу Шику отправился вместе с Отавиу, тот встретил их не слишком доброжелательно.

— Я бы не стал встречаться с вами — откровенно сказал он, — но уж очень меня просил комиссар Серафим.

Шику мысленно еще раз поблагодарил комиссара и спросил, что помнит Журбас о деле Евы Монтана.

— Помню, помню это дело, — кивнул тот, — хорошо помню потому, что меня от него отстранили, так что ничего сказать вам не могу.

Шику и так и этак обхаживал упрямца, и, наконец, тот нехотя сообщил:

— Шины у машины были прострелены, и на ней были следы керосина. Все говорило за то, что это был не несчастный случай, а покушение.

Шику кивнул: так он и думал — Бенедиту прекрасно стрелял, он прострелил шины, а керосин понадобился для того, чтобы Ева наверняка погибла.

— Так, во всяком случае, можно было предположить после экспертизы, — продолжал Журбас, — но меня отстранили, так что никому эта экспертиза не понадобилась.

— Но разве само по себе это не свидетельствует о том, что были заинтересованные лица, которые организовали это покушение? — спросил Шику.

— Может, и свидетельствует, — нехотя признал бывший эксперт.

— А вы смогли бы засвидетельствовать перед судом все то, о чем нам сейчас рассказали? — деловито осведомился напористый журналист.

— Вы что, с ума сошли? Оставьте меня в покое! Я же сказал, что ничего не знаю, потому что меня отстранили от этого дела!

Шику открыл рот, чтобы продолжить уговоры, но понял, что только потеряет время. Он поблагодарил Журбаса, попрощался с ним, и они с Отавиу ушли. Если бы они вернулись через четверть часа и услышали интонацию, с какой Тиао спрашивал Журбаса: «Что ты там им прочирикал, старина?» — может быть, и Отавиу склонился бы к версии Шику.

Но они этого не слышали. Зато, рассказав все Алексу, они отправились в бар Тиао. Шику теперь был интересен каждый жест, каждый шаг патентованного убийцы.

— Понеси-ка нам по рюмочке «Христовой крови», — попросил он хозяина.

— Всегда, пожалуйста, — добродушно усмехнулся Тиао. — У меня этой «Христовой крови» хоть залейся!

Шику с Отавиу невольно переглянулись, уж больно красноречиво прозвучало это признание.

«Придется мне за ним последить повнимательнее», — подумал Шику.

«Нужно будет хорошенько порыться в кабинете Сан-Марино: Бенедиту Алемау не мог действовать по собственной воле», — подумал Отавиу.

Но поиск документов был для Отавиу, скорее, предлогом. В бывший дом Сан-Марино его тянуло совсем по другой причине. Встречаясь с Гонсалой, он был рад своей личине сумасшедшего и откровенно говорил ей то, чего никогда бы не решился сказать, не прикидываясь сумасшедшим.

— Ты настоящая Ева, — сказал он ей на этот раз, — чуткая, чудная, восхитительная. Ты же любишь меня, правда. Ева?

— Меня зовут не Ева, а Гонсала, — ответила она.

— Ты мечта каждого мужчины о Еве, — отозвался Отавиу, глядя на нее с тонкой улыбкой, и Гонсала вдруг поняла: да он вовсе не сумасшедший, он выдает себя за безумца.

— Отавиу! Ты здоров! — воскликнула она.

— Нет, я безумен, потому что нам с тобой просто необходимо безумие, — отвечал он.

И Гонсала с ним согласилась, и приникла к нему, и одарила таким безумным поцелуем, каким не целовала, наверное, никого и никогда.

Сан-Марино, пришедший в этот день навестить внука, с удивлением уставился на перепачканного помадой Отавиу.

— Неужели это твоя жена? — спросил тот, указывал на Гонсалу. — Я уведу ее у тебя.

Сан-Марино только стиснул зубы: этого шута и идиота он ненавидел так, что мог бы задушить его собственными руками, но приходилось его терпеть, и его, и его дурацкие шуточки.

Он кипел ненавистью, как вдруг у него мелькнула мысль:

Жулия! Пока этот дурак общается с Гонсалой, он выяснит отношения с Жулией. Она сейчас одна, я им никто не помешает. Выдавив из себя любезную улыбку, Сан-Марино простился и торопливо зашагал к машине.

Гонсала даже не посмотрела ему вслед.

— Я рада, что отношения наших молодых налаживаются, — сказала она, усалив возле себя Отавиу. — Не так-то просто притереться друг к другу, но мне кажется, Бетти сейчас довольна Арналду, он не задерживается на работе, торопится к жене и сыну, возится с малышом.

— Да, я думаю, что она довольна, — подтвердил Отавиу, вспомнив, как на днях Бетти навещала его с маленьким Шику, и к ним вдруг пришел Раул с кучей игрушек. Он снова объяснялся в любви Бетти. И она снова отшила его.

— Подумай обо мне и о моем браке, — звучал голос дочери в ушах Отавиу.

— Да, я думаю, она довольна, — повторил он.

Но сам он не был доволен выбором Бетти. Сердце его не лежало к Арналду. Неглупый. Красивый и бессердечный. Другое дело, Раул — отзывчивый, чувствительный, прячущий свое щедрое сердце за насмешкой и иронией. Когда же его Бетти поймет, что жить ей не с нарядами и не с удобствами, а с человеком?

Гонсала между тем рассказывала ему об успехах своего салона. Дела пошли замечательно. Онейди и Флора работают, не покладая рук. Она улыбнулась про себя, вспомнив Патрисию. Вот уж кто не был приспособлен к работе, так это она. А сейчас она и вовсе не появлялась в салоне, прощебетав: «Такого мужика отхватила, девочки, такого мужика!»

— Я наслышан о ваших успехах от Алекса, — улыбнулся Отавиу. — Он так ревнует Онейди к работе, да и не только к работе, боится, что она познакомится с кем-нибудь, скажется их разница в возрасте, и она уйдет от него.

— Онейди — прелесть и, кроме своего Алекса, ни о ком не думает, — ответила Гонсала. — другое дело, что работы так много… — Она приостановилась, задумалась. — А почему бы и нет? Если получится, нужно подыскать работу в нашем салоне и Алексу.

— Это было бы самое лучшее, — согласился Отавиу. А Гонсала пристально смотрела на него: куда девался сумасшедший с сумасбродными выходками? Вот уже час они сидят и мирно беседуют, обсуждая свои и чужие проблемы.

Отавиу поймал ее взгляд и спохватился: кажется, пора что-то вычудить, а то его разжалуют из больных в здоровые.

Очевидно, в глазах его что-то мелькнуло, потому что Гонсала, посмотрев на него, взяла его за руку:

— Нам очень нужна капелька безумия, — повторила она его слова. — В наши времена иметь сердце — тоже безумие.

И они так и остались сидеть, не отнимая рук, наслаждаясь покоем и душевной близостью, боясь спугнуть это драгоценное ощущение.

У Отавиу был душевный покой, а у Жулии его не было. Она осунулась, побледнела, хотя по-прежнему очень много работала, писала большую серьезную статью, но дома. Представить себе, что она едет в редакцию и обсуждает рабочие вопросы с Сан-Марино? Нет уж, увольте! Ночные кошмары больше не мучили ее, но вместо кошмаров началась бессонница. Сан-Марино поразился, как болезненно выглядит Жулия, которую он не видел несколько дней. Нет, это не женский каприз. Она и вправду заболела. Что с ней?

Глаза Жулии смотрели отчужденно враждебно. Еще секунда — и она выставит его вон. Сан-Марино почувствовал необходимость сказать хоть какие-то слова в оправдание своего визита.

— Ждал тебя в аэропорту, на работе ты не появляешься, на звонки не отвечаешь, я решил приехать сам.

— Как ты смел? Ты был любовником моей матери! — с болью, гневом, горечью выкрикнула Жулия эти слова. А потом слова уже полились потоком, она не могла удержать их. Как она могла забыть, что этот человек был кошмаром ее детства? Из-за него она болела, впадала в депрессию, мучилась кошмарами. После той ночи, когда она сумела досмотреть свой сон, она вспомнила много больше. Вспомнила не только поцелуй в подвале, но и ссору, страшную ссору, когда она не узнала собственной матери, так она страшно кричала на Сан-Марино. Только теперь, уже став взрослой, Жулия сообразила, что было это в день свадьбы с Гонсалой, что мать боялась навсегда потерять своего любовника. Все это она высказала Сан-Марино, а он за это время успел собраться, сообразить, как ему лучше защищаться.

Поначалу он хотел увести Жулию в сторону, но когда понял, что это невозможно, отпираться не стал.

— Да, мы встречались с твоей матерью, но после моей женитьбы прекратили наши встречи, — покаянно произнес он.

— Да как же это возможно?! — с невыносимой болью выкрикнула Жулия. — Ведь отец считал тебя лучшим другом, почти братом!

— Нас с Евой это очень мучило, поверь, — все так же покаянно произнес Сан-Марино. — Но иногда страсть становится болезнью, с которой невозможно справиться. Ты взрослый человек и должна понять это. Я за все заплатил сполна! И Ева тоже. Не осуждай нас. А прости…

— Когда я слушаю тебя, все кажется возможным, но внутри я не могу, не могу примириться, — со слезами говорила Жулия.

— Прости меня за все: за кошмары твоего детства, за твою теперешнюю боль — и разреши искупить свою вину, любить тебя, беречь, исполнять все твои желания, все капризы, — смиренно молил Сан-Марино, и Жулия верила ему, не могла не верить.

— Дай мне срок, мне нужно все обдумать, — попросила она. — В бедной голове моей все смешалось, я не могу понять, где свет, где тьма, что хорошо, что плохо.

— Думай, сколько считаешь нужным. Я готов ждать хоть вечность. Думай, но не сомневайся, что я люблю тебя так, как никого еще не любил…

Жулии было тяжело выслушивать эти признания. После того как она выговорилась, выкричалась, выплакалась, у нее наступила страшная слабость и пустота. Ей хотелось одного — лечь, заснуть и не просыпаться. Она махнула рукой Сан-Марино, и этот жест означал: уходи!

Он покорно направился к выходу, но уходил уже не с надеждой, а с уверенностью. Никогда еще он не был так твердо уверен в счастливом исходе своей любви, как сегодня. Если уж сегодня Жулия ему не отказала, то, значит, они останутся вместе навсегда!

Обессилевшая Жулия повалилась ничком на кровать и, проваливаясь — наконец-то! — в спасительный сон, успела подумать: «Шкатулка! Нужно отыскать в подвале шкатулку!»