Разлучница между нами (СИ)

Глава 11

– Кеша не ругается, что ты почти дома не появляешься?

Я наблюдаю за тем, как Маша режет огурцы на салат, а сама не могу пошевелить и пальцем, не то что помочь ей. Помощь Маши в последние дни неоценима, и мы бы со Светой питались вредной пищей из доставки, если бы не невестка.

– А чего ему ругаться? По вечерам я дома, не гуляю где попало, не в клубах же зависаю, а тебе компанию составляю.

Маша буквально порхает по кухне, ставит разделочную доску в раковину и сразу же моет грязную посуду, скопившуюся после готовки.

– Он поди голодает уже несколько дней. Да и ты всё время на меня тратишь.

– Кеша не ребенок, сам себе приготовить может, не сравнивай с…

Маша осекается и оборачивается, глядя на меня с опаской и виной во взгляде.

– Прости, Дин, я не хотела на больное давить. Всё никак не могу привыкнуть, что вы не вместе, вот и вырвалось. Ты же знаешь, что я не со зла.

Я машу рукой, что всё в порядке, но мы уже немало копий в прошлом сломали на тему быта. Раньше я всегда была сторонницей того, что готовкой и уборкой в доме должна заниматься женщина, как хранительница очага, а мужик на то и создан, чтобы быть добытчиком и зарабатывать деньги.

Вот только за плечами Маши – крепкая семья и любящий муж, а у меня… А что у меня?

Рваные ошметки вместо сердца.

Зияющая рана в груди.

И разрушенные мечты.

– Хранительница ничега, – хмыкаю я и обвожу кухню взглядом.

Годы я провела тут, стараясь порадовать детей и мужа лакомствами, чтобы дождаться от них похвалы моим кулинарным способностям, а всё, что получила в ответ – неблагодарность и предательство.

– Что говоришь? – спрашивает Маша, закончив с мытьем посуды, и ставит чайник.

Всё это время на плите в сковородке жарятся кабачки, а в кастрюле закипает мясо для рисового супа, но впервые эти запахи не приносят мне удовольствия. Сейчас они напоминают мне о том, сколько часов я урвала у своего хобби, ущемляя себя в творческих порывах, и отдавала всё это кухне.

В последние дни к готовке у меня отвращение, из-за которого я даже кашу сварить не в состоянии, не то что что-нибудь посложнее.

– Завтра они прилетают домой, – говорю я вслух, а сама снова тянусь за телефоном и открываю соцсети.

Все эти дни Адель постит фотографии с моря, и вид у нее донельзя счастливый.

Я снова листаю сториз и замираю, увидев их совместную фотку.

Фаина, Антон с Антониной на руках, около него Семен, а вот Адель обнимает за талию Фаину, положив ей голову на плечо. Если до этого я утешала себя тем, что дочка просто полетела с отцом, чтобы отдохнуть от тяжелой учебной практики, то этот снимок, который она гордо выставляет на обозрение, подписав “мы с родными на отдыхе”, выбивает у меня почву из-под ног.

Моя рука дрогнула, а затем телефон упал на пол с громким стуком. Я вздрагиваю, но не встаю со стула и не наклоняюсь, чтобы его подобрать. Смотрю в одну точку и реву, больше не сдерживая слез.

Вот оно, истинное предательство, от которого может оправиться не каждая женщина.

– Дина? Дин? Что случилось? Тебе плохо? Скорую вызвать?

– Нет, мне просто больно, – шепчу я сквозь рыдания и всхлипы, а затем вбираю в себя с сипением воздух. Едва не задыхаюсь, пока Маша не подносит мне стакан воды к губам.

Я делаю несколько больших жадных глотков и начинаю дышать ровнее, но легче мне от этого не становится. Пока я отрывисто дышу, Маша поднимает мой телефон, кладет на стол экраном вверх и вдруг замечает то самое фото в ленте, которое Адель выставила на постоянной основе.

– Что это? – бормочет Маша, не веря собственным глазам, а затем выдыхает, после чего кидает на меня осторожный взгляд. – Ты не принимай это так близко к сердцу, Дин. Она еще маленькая и не понимает, что творит. Она тебя любит, ты ведь ее мама.

– Мама, – усмехаюсь я с горечью, чувствуя, как от слез раскалывается голова. – Может, и любит, Маш, но другая семья для нее ценнее, раз она вытирает об меня вот так ноги.

– Она не… – пытается успокоить меня невестка, но я качаю головой, пресекая ее жалкие потуги, в которые даже она сама не верит.

– Давай называть вещи своими именами, Маш. Я тебе не говорила, но я подозревала нечто подобное еще до того, как они все вместе уехали на отдых. Папа, мама, я – дружная семья, – фыркаю я, а сама прикрываю ладонью глаза, опираясь локтем о стол.

– Давай я заварю зеленый чай. Тебе нельзя так нервничать, и так со здоровьем в последнее время не всё ладно.

Маша споро находит второй заварочный чайник, заварку и вскоре кладет передо мной чашку с горячим успокаивающим чаем.

– Помнишь, тот самый день? – говорю я после того, как сделала три глотка. – Адель спросила у меня после, не буду ли я против, если она будет жить с отцом. Он пообещал ей купить студию звукозаписи. Я тогда обиделась, конечно, на дочь, но ничего не сказала ей, когда она с отцом уехала. Думала, она просто в шоке и вскоре передумает, поймет, что это того не стоит, но на следующий день ее чемодан пропал. Мне Тим сказал, что она заезжала рано утром и забрала его, даже не предупредила, словно понимала, что я буду сердиться. А теперь вон что. И что мне делать прикажешь, Маш, когда даже родная дочь принимает сторону Антона? Неужели я ее так плохо воспитала, что для нее подобное – нормально?

– Дин, – произносит с сочувствием мое имя Маша и гладит меня по плечам. Но правда в том, что даже ей меня не понять и не осознать, каково это в моем возрасте остаться у разбитого корыта, без поддержки старшей дочери.

– Мне искренне жаль, что мои дети втянуты в процесс нашего развода, но я не могу повлиять на то, чтобы они были в стороне. Им с Тимом ведь не по семь лет, как Свете, да и запретить общаться с Фаиной я Адель не могу, но здесь болит, Маш, понимаешь?

Я бью себя сжатым кулаком по груди в области сердца и едва снова не реву, пытаясь остановить силой воли новый поток слез.