При виде того, как Фаина с дочерью глумятся над Светой, нависая над ней, во мне моментально вспыхивает ярость.
Я кидаюсь к новой женщине моего мужа и хватаю ее за волосы, с силой оттягивая в свою сторону. Мне хочется сорвать с нее скальп и отпинать до потери сознания и гематом за то, что она посмела поднять руку на мою Свету.
Я многое могла простить ей, даже то, что она увела у меня мужа, но никак не посягательство на моих детей, мою кровь.
– Дрянь, только попробуй тронуть мою дочь, я тебя так отделаю, что мать-деревенщина тебя не узнает! – рычу я, дергая ее за волосы во все стороны, пока Фаина брыкается, пытаясь освободиться из моего хвата.
Вокруг нас собирается толпа детей, которая улюлюкает, жаждет дальнейшей драки. Вдалеке я замечаю даже тех мамаш, которые сплетничали о нас, но все зрители не играют для меня никакой роли.
– Отпусти мою маму! – кричит Антонина и зубами впивается мне в бедро.
Я кричу, так как несмотря на возраст, хват ее челюстей силен, и у меня сводит ногу, но я продолжаю бить Фаину, выплескивая, наконец, гнев, который скопился и не находил выхода.
– Не трогай мою маму!
На этот раз крик принадлежит уже Свете, которая вскакивает и даже не плачет. Видит, что я кидаюсь на ее защиту, и действует храбро, пытается оттащить от меня свою двоюродную сестру Антонину, которая украла у нее отца.
Пусть моя дочь и маленькая, но она отчетливо осознает, что ее папа выбрал себе новую дочь. Мне бы хотелось, чтобы она не была такой умненькой, ведь это заставляет ее страдать, но и как защитить ее от неприглядной правды, я совершенно не знаю.
Зубы Тони, наконец, разжимаются, и от облегчения я теряю бдительность. Забываю, что в кабинете осталась тяжелая артиллерия. Мне вдруг на спину кидается мать Фаины, Валентина Леонидовна, и практически орет мне в ухо, какая я стерва и никчемная городская, посмевшая обидеть ее дочь.
– Сама мужика не удержала, еще смеешь рот разевать на нас? – орет пожилая женщина и наседает на меня, пытаясь прижать своим немалым весом к полу. – Честной народ, вы только поглядите! Она сумасшедшая, напала на мою ни в чем не повинную дочь, и свое отродье на внучку мою натравила.
Я не вижу Свету, так как голова моя опущена вниз, а на шее я чувствую толстые грубые пальцы Валентины Леонидовны.
Мне удается удержаться на ногах лишь благодаря силе воли и характеру, и я делаю последний рывок, дергая локтем вперед, затем с оттяжкой назад. Слышу сдавленный вскрик пенсионерки, но мне ее не жаль. Пусть подавится своей желчью.
От моих телодвижений Фаина падает на колени, а в моих руках остается добрый клок ее волос. Нарощенные. Не свои. Я брезгливо отряхиваю руку и кручу головой в поисках дочери. К счастью, ее драку с Тоней разнимает директриса, удерживая их по обе стороны от себя за шиворот, а вот к нам поспевает охранник. Вот только предотвращать драку больше не имеет смысла, так как Валентина Леонидовна кряхтит на полу и не может встать, а Фаина кашляет, отхаркивая легкие. Ей драка дается тяжелее, чем мне.
– Почему не в классе? Для кого сейчас звонок прозвенел? – громко рычит Ксения Львовна на учеников, некоторые из которых снимали всё на телефон, и они с недовольством и разочарованными стонами разбредаются обратно по классам.
Остаются только учителя и мамочки первоклашек, одноклассниц Светы и Тони.
Последняя вдруг начинает плакать так жалобно, что даже у меня могло бы растаять сердце, но свою дочь я люблю сильнее и уже успела убедиться, что Антонина – та еще актриса и явно ненавидит Свету.
– Что здесь происходит? Фаина, почему ты на полу?
Когда я сквозь головокружение слышу обеспокоенный голос Антона, даже не удивляюсь. Только он мог прийти в самый неподходящий момент и застать совершенно не ту сцену, которая отражает правду.
– Папа Антон, папа Антон, меня Света побила! – сразу же жалуется и бежит к нему Антонина, вырвавшись из захвата директрисы.
Туман перед глазами рассеивается, и я будто в замедленной съемке наблюдаю за тем, как девочка прилипает к ногам Лазарева, а у Светы в глазах разрастаются разочарование и обида. Она не ревет и не издает ни звука, молча смотрит на то, как ее отец прижимает к себе Фаину, у которой с носа капает кровь, и не обращает ни на кого больше внимания.
– Бабуля, тебе в больницу надо! – восклицает Антонина, явно разыгрывая перед новоиспеченным папочкой драму, чтобы вызвать у него жалость и перетянуть на свою сторону.
Не одна я наблюдаю за этим с удивлением, но и Ксения Львовна, открыв рот, смотрит за тем, как расклад быстро меняется, и уже я и Света становимся в чужих глазах агрессорами.
– Папочка, мне больно, – вдруг пищит моя дочка и прижимает к груди расцарапанную руку.
Она ждет, что отец подойдет к ней, как раньше, и успокоит, пригрозив, что накажет тех, кто ее обидел, а я не могу двинуться с места. С болью смотрю на то, как в ней умирает любовь к отцу.
– Нужно обработать раны, солнышко, – шепчу я и подхожу к Свете, загораживая собой остальное семейство Лазаревых. – Сходим в медпункт, а потом я тебе всё, что хочешь, куплю.
Я понимаю, что сладостями и потаканием прихотям не смогу заполнить пустоту в ее сердце, но мне хочется подсластить пилюлю и утешить свою кровиночку.
– Я хочу домой, мама, – шепчет она и утыкается лицом мне в плечо.
Я крепко прижимаю ее к себе и взглядом говорю Ксение Львовне, что на сегодня разборок с нас достаточно. Моя кофта промокает насквозь от тихих слез дочери, и я сама едва сдерживаю собственные рыдания, пока мы едем домой.
Если до этого мне хотелось добиться своего любой ценой, то сейчас больше всего желаю поскорее избавиться от Антона Лазарева и сменить фамилию на девичью. Звоню адвокатом и прошу ускорить наш развод, чтобы навсегда вычеркнуть его, Фаину и остальных бывших родственников из нашей жизни.