Развод затягивается, так как адвокаты Антона пытаются решить всё полюбовно, но я не иду на уступки, не ведусь на обещания мужа выплачивать мне достойное содержание, если я откажусь от своих претензий.
В иной ситуации я бы всеми способами ускорила развод, но пока мне на руку эта отсрочка. С тех пор, как я озвучила Антону свои угрозы, что лишу его компанию всех своих наработок, я об этом больше не заговариваю, но мои адвокаты занимаются параллельно тем, что собирают все доказательства, что эскизы мебели и самых успешных продаж компании Лазарева – результат моего труда.
Мне хочется щелкнуть его по носу в момент заседания суда по делу о нашем разводе, но я не тешу себя иллюзиями, что всё произойдет так, как я хочу. Речь не о покраске или ремонте, а о правах и оспаривании авторских прав, так что я осознаю, что всё это займет достаточно много времени.
Сын часто звонит мне и интересуется, как продвигается наш с Антоном развод, но я никогда не вдаюсь в подробности, чтобы лишний раз его не волновать. А вот Адель не звонила ни разу. Словно вычеркнула меня из своей жизни. Я бы могла позвонить сама, но пока между нами тишина, могу позволить себе закрывать глаза на неприглядную правду.
За всей дневной рутиной я забываю про то, что случилось на дне рождении Светы, а вот люди вокруг нет. В первую же неделю учебы дочки в лицее я сталкиваюсь с несколькими женами компаньонов и клиентов Антона. Только двое были гостями на торжестве в нашем доме и видели то самое видео, и я замечаю, с какой жалостью они смотрят на меня, когда я не вижу.
Наверное, именно это мне тяжелее всего пережить.
Жалость.
То, чего не желает ни один человек.
Все эти дни мне удается успешно не сталкиваться с Фаиной, но за время затишья вдруг закрадываются мысли, не перевести ли дочь и правда в другую школу. Туда, где мне не придется переживать, что у нее будут конфликты с Антониной. Всю эту неделю та, оказывается, находилась на больничном, но в первый же день, как выходит в школу, между ней и моей Светой происходит драка. Так во всяком случае мне говорит классная руководительница, вызывая меня к директору.
К счастью, дети в порядке, но на ковер я несусь на всех парах, всё равно переживаю.
– Прямо в кабинете, представляешь? Пока все гости внизу праздновали семилетие его дочки, – слышу я вдруг шепот позади, когда прихожу в школу. У первоклашек как раз заканчиваются занятия.
Я стискиваю челюсти, но не оборачиваюсь, делаю вид, что не слышу ничего.
– И ее дочка учится с нашими детьми в одном классе. Бесстыдница, – вторит первой женщине второй голос.
Я багровею, решив, что они осуждают меня и воротят нос от моей семьи, и уже было хочу развернуться и высказать им всё, что я о думаю об их мнении, но они меня опережают.
– Еще не хватало, чтобы всякие разлучницы по улицам с гордо поднятой головой ходили. И не стыдно ведь этой Фаине еще и в ту же школу свою девчонку устраивать.
– И не говори. Сейчас из отпуска Архарова вернется, узнает, что у нас тут за страсти творятся, так сразу на эту вертихвостку и ополчится. Скорее бы, а то уже сил нет всё это терпеть. Она сегодня дочь в школу привезла на машине с водителем, важная вся такая.
– А ты-то пешком у нас пришла, – усмехается собеседница.
– Ну я-то понятно, муж у меня не последний человек в городе, не бедствуем, а она-то, повертела задницей перед чужим мужем, вот так и устроилась по жизни.
– Так говорят, что любовница этого Лазарева – жена его младшего умершего брата. Не молоденькая, а даже его на два года старше.
– Серьезно?
В этот момент я вхожу в здание школы и показываю охраннику свой паспорт, а после уже прохожу через турникет. Поскольку мужчина спрашивает мою фамилию вслух, женщины моментально замолкают, глядя на меня во все глаза и с любопытством, и до меня доходит, что они даже не подозревали, кто стал свидетельницей их разговора.
Мне нет до них дела, но при этом я не испытываю желаемого злорадства от того, что они поливают грязью Фаину. Я чувствую себя обваленной в помоях, ведь как ни крути, а разговоры крутятся вокруг моей семьи. И рано или поздно сплетни перехватят дети, а это неизбежно скажется на Свете. Я раздумываю, что делать, как уже дохожу до кабинета директора школы.
Афанасьева Ксения Львовна.
Мы ходим с ней в один салон красоты, и мне стоило немалых усилий, чтобы сблизиться с ней. И всё благодаря моей маникюрщице, которая замолвила за меня словечко. Никогда бы раньше не подумала, что можно получить место в элитном лицее посредством удачного выбора салона.
По ту сторону тишина, и я стучусь, после чего вхожу внутрь.
Первой замечаю Светочку, которая сидит на стуле у стены и болтает ногами, уставившись в пол, а через стул от нее – понурую Антонину.
– Ксения Львовна, – киваю я директрисе и подхожу к дочери, ощупывая ее на предмет увечий, но выглядит она такой же, как и утром, когда я ее приводила.
– Всё хорошо, мам, – говорит она, словно чувствует мое беспокойство, и пожимает плечами.
Взгляд у нее спокойный, так что меня немного отпускает.
Я уже было хочу подойти к Тоне, всё-таки она ребенок и не виновата в поступках своей мамы, но в этот момент дверь кабинета резко открывается, стучит о стену, а затем ураганом влетает мать Фаины, которую я видела в жизни от силы раза три, когда мы собирались все вместе у свекрови на значимых праздниках.
– Тонечка, ты в порядке? – едва ли не визжит она, а затем, толком не ощупав внучку, кидается на директора. – А вы куда смотрели? Жалобу на вас напишу, чтобы закрыли вашу богадельню! И что за ирод избил мою внучку?!
Валентина Леонидовна, насколько я помню, женщина громкая и активная, живет с новым мужем в пригороде, разводит скот и держит огород, так что ее присутствие здесь меня удивляет, но вопросов я задавать не собираюсь.
– Во-первых, давайте успокоимся. Вы кем приходитесь Антонине?
Спокойный и холодный голос директора должен был отрезвить женщину, но она еще больше распаляется, не привыкшая, когда над ней командуют.
– Я ее бабушка, мать Фаины. Дочка у меня мягкая, не стала бы с вами ругаться, а я ваш произвол просто так не оставлю. Кто обидел мою кровиночку?!
– У Антонины и Светы произошла легкая потасовка, никаких травм, но я вызвала родителей для проведения профилактической беседы. Девочки, подождите в коридоре, – последнее директриса говорит детям, и Света смотрит на меня вопросительно, а после моего кивка уходит.
Ксения Львовна продолжает, как только дверь за ними закрывается.
– Девочки – двоюродные сестры. Было бы лучше, если бы присутствовали оба родителя, так как в семье явно сейчас какие-то проблемы, и я бы хотела заострить внимание на том, что это сказывается на детях. Отсюда и их неприязнь друг к другу.
– Наша Тоня – добрая и не агрессивная девочка, а вот у Светланы – гены бракованные. С ее родителей и спрашивайте, а мою внучку не трожьте.
У меня дыхание перехватывает от этой лжи и провокации, и я не могу уже оставаться в стороне.
– Держите себя в руках, Валентина Леонидовна. И уж кому-кому о бракованных генах говорить, так это не вашей семье. Неудивительно, что моя Света подверглась нападению вашей Антонины, раз вы так настроены по отношению ко мне. Дети, как известно, копируют поведение своей семьи.
Мать Фаины резко оборачивается и будто дергается, услышав мой голос. Кажется, она была так переполошена, что не заметила меня, когда ворвалась в кабинет.
– Так, давайте успокоимся и… – начинает говорить Ксения Львовна, вставая со своего места, но ее слова уже не имеют значения.
– А ты ротик свой на старших не разевай, хамка! – скалится Валентина и делает шаг ко мне. – Лучше дочь свою воспитывай, а в нашу семью не лезь!
Женщина она крупная, может задавить меня одной массой, но я не намерена отступать.
– Это вы лучше своей дочери скажите. И нечего тут оценивать, как я воспитываю своих детей. Своими занимайтесь.
Она открывает рот, набрав в легкие больше воздуха, но в этот момент я слышу Светочкин крик. Моментально забываю о матери Фаины, выбегаю в коридор и успеваю заметить, как мою дочь толкают, и она падает спиной на пол.
Меня трясет, и не сразу я замечаю, что возле Антонины стоит сама Фаина, явно воспользовавшись тем, что рядом с моей дочкой никого нет. Ее рука до сих пор зависает в воздухе, а Тоня ликует, после чего пинает Свету по голени.
– Это теперь мой папка, а ты безотцовщина!