Разлучница между нами (СИ)

Глава 8

Тимофей выгоняет Семена из дома, несмотря на его сопротивление, а я битый час пытаюсь успокоить истерику свекрови. Она ничего толком не говорит, лишь завывает, а вскоре успокаивается и сама. Вот только наотрез отказывается говорить о том, что тут недавно произошло.

– Евгения Петровна, смерть Игоря – это несчастный случай, – говорю я, вспомнив ее последние слова перед уходом Семена, но она смотрит на меня таким режущим взглядом, что я осекаюсь и решаю больше не лезть.

– Хватит кудахтать надо мной, словно наседка, Дина. Принеси мне воды и мой телефон. Мне нужно позвонить.

Я даю знак Тиму, который стоит неподалеку, и вскоре он возвращается со стаканом воды, а я беру с подлокотника дивана ее смартфон.

– Кому? – спрашиваю я, впрочем, догадываясь и без ее ответа.

– Сыну своему. Мать при смерти, а он шляется не пойми где.

К счастью, она не просит меня сделать это самой, так как, видимо, понимает, что мне он не поверит и не приедет, а вот ее послушать может.

Я стискиваю челюсти, так как видеть Антона сегодня снова у меня нет никакого желания, но и выгнать свекровь из дому в таком состоянии я не могу. К тому же, она в этой ситуации на моей стороне, и я элементарно чувствую стыд, лишь подумав о том, что ей бы уйти к себе домой и там привечать своего великовозрастного сынка.

Когда она подносит телефон к уху и ждет ответа с той стороны, я надеюсь, что Антон проявит благоразумие и просто не примет вызов, но мои надежды тщетны.

– Антон, быстро приезжай. У меня поднялось давление из-за Семена. Он устроил мне безобразный скандал.

Несмотря на ее строгий тон и требовательность в голосе, в нем есть и жалобные нотки, которые всегда действовали на ее сыновей безотказно. Вот и сейчас, когда ее губы слегка подернулись в полуулыбке, я понимаю, что ее манипуляция сработала.

Я оставляю Тима рядом с бабушкой на случай, если ей, действительно, поплохеет, и ухожу к дочерям в бассейн. Адель с тревогой смотрит на меня, а мне нечем ее утешить. Она с детства была папиной дочкой, так что предательство отца ударит по ней сильнее, чем по мне или Свете с Тимом.

Я сажусь на шезлонг и бездумно смотрю на то, как резвится в бассейне Света. Вскоре к нам присоединяется Маша, а за ней следом и Кеша.

– Тетя Маша, смотри, что я умею, – хохочет Светка и прыгает с мостика в бассейн солдатиком.

Она всегда была храбрая, но мое сердце всё равно делает испуганно кульбит при виде ее трюков.

– Умница, Светуль, – улыбается ей Маша, а затем кладет руку мне на колено. – Ты в порядке, Дин? Может, тебе чаю успокаивающего заварить?

– Да толку. Сейчас Антон приедет, так что покой мне только снился.

Я прикрываю ненадолго глаза и не понимаю, как так вышло, что с утра мы были любящей крепкой семьей, а сейчас от нас прежних остались лишь ошметки. И я даже не знаю, с чего начать эту новую пресловутую жизнь. Словно прошлое не желает меня отпускать.

– Машунь, вы, наверное, домой езжайте, а то боюсь, если Антон с Кешей еще раз столкнутся, беды не миновать. Ты же знаешь, что они оба довольно конфликтные. Еще и Тима бы в комнате запереть.

– Может, Антон заберет мать и уедет? – с надеждой спрашивает Маша, и я качаю головой, даже не надеясь на подобный исход.

– Ты думаешь, Евгения Петровна позвонила ему лишь бы увидеть его или чтобы он отвез ее в больницу? Ее здоровью нам с тобой остается только позавидовать, ее бы даже в космонавты приняли. Я вижу ее насквозь, она просто хочет нас помирить. Не понимает, что Антон – не ее теленок, который не может оторваться от вымени.

Я морщусь, так как сама мысль о том, что мы снова будем вместе, так коробит меня, что я осознаю, что моя любовь к нему испаряется буквально за несколько часов. Словно и не бывало ни нашего брака, ни наших чувств. Нет. Только моих чувств, с горечью признаю я и сглатываю вязкую слюну.

– Ладно, Дин, мы и правда пойдем. Кеша уже не в том возрасте вот так драться, лучше уведу я его, пока он делов не наворотил. Ты мне позвони к вечеру, что и как, а завтра я приду, приготовлю вам что-нибудь вкусненького.

Я знаю, что спорить с Машей бесполезно. Она фанат готовки, и это ее способ поддержать близких, так что я просто киваю, и вскоре мы с Адель и Светой у бассейна остаемся одни.

Адель почти сразу выходит из бассейна, периодически поглядывая на Свету, и садится на соседний шезлонг.

– Мам, это правда? Вы с отцом разведетесь?

Ее голос дрожит, а глаза на мокром месте, и я чуть наклоняюсь вперед, прижимая ее к своей груди. Несмотря на то, что она всё знает, она никак не желает принять реальность.

– Правда, цветочек, но вас это никак не коснется. Вы всё равно наши дети.

Дочь у меня довольно чувствительная и вряд ли примет наш развод с Антоном. Вот только вместо ожидаемых с ее стороны слез ее плечи напряжены, а сама она отстраняется и отводит виновато взгляд, словно ей есть что скрывать.

– Уже коснулось, – как-то странно усмехается она.

Воцаряется недолгая тишина.

– Когда вы разведетесь, нам придется выбирать между вами, верно?

– Вы с Тимом совершеннолетние, так что…

– Я подслушала ваш разговор с отцом через камеры, пока вы недавно говорили с бабушкой, – говорит она и опускает взгляд. – Я знаю, что он сказал по поводу нас. Что оплатит нам учебу и на этом всё. А вам со Светой только алименты.

Я застываю и хмурюсь. Мне не нравится, что дочь лезет не в свое дело, но затем она говорит то, что заставляет меня оцепенеть.

– Отец обещал купить мне студию звукозаписи. Ты сильно обидишься, если я перееду к нему?

Когда Адель была маленькая, меня умиляла ее любовь к прекрасному. Она с детства была тем еще эстетом и модницей, любила петь и танцевать, и я всегда знала, что из нее вырастет творческий человек, склонный к эпатажу.

Но и в самом страшном сне я не могла и представить, что ее стремление к славе затмит ей разум.

– Отец обещал купить мне студию звукозаписи. Ты сильно обидишься, если я перееду к нему? – говорит она и хлопает глазами так невинно, словно ей пять, а не двадцать лет.

Я же замираю и молчу, даже не зная, что в такой ситуации я должна сказать.

Ни одна мать не обрадуется, услышав подобное от своей плоти и крови.

Будь ей тринадцать, и в суде бы она сказала, что любит больше отца и потому хочет остаться после развода родителей с ним, это бы задело меня не так сильно, как ее нынешнее предательство.

Как бы я не хотела оправдать ее или закрыть глаза на обиду, вызванную ее жестокими словами, они проникают мне в самое сердце. И сказаны они так просто, словно мы говорим о погоде, оттого и ранят сильнее, буквально вспарывая все мои внутренности, ведь она даже не понимает, что сейчас делает. Не осознает, какую боль мне причиняет.

– Адель, – произношу я, наконец, когда горло перестает резать от горечи, а глаза уже не слезятся.

Всё это время я смотрю в глаза старшей дочери и понимаю вдруг, что не вижу там своего отражения. Будто в ее душе и сердце для меня нет места. Всё уже занято другими.

– Мам, там отец пришел, – раздается сзади голос Тимофея.

Он подкрадывается так незаметно, что я вздрагиваю. Так сильно погрузилась в себя, что ничего не замечала вокруг.

Я оборачиваюсь и поднимаю взгляд на сына. Тот замечает мой вид, хмурится и переводит взгляд на Адель. Мрачнеет, словно видит что-то, что его беспокоит, но я не хочу его вмешательства. Достаточно и того, что нам предстоит серьезный разговор насчет видео.

– Присмотри за Светой, чтобы она не зашла в дом, – говорю я Адель, не оборачиваясь к ней, так как видеть ее мне сейчас слишком больно. Она наносит мне рану, от которой я вряд ли скоро оправлюсь. Одно дело, когда изменяет муж, и совсем другое – когда твоему ребенку всё равно на твои страдания.

– А ты, Тим, завари чай в гостевом домике, там всё есть, горничная вроде оставляла, и принеси его девочкам. Уже вечереет, скоро будет прохладно. Долго в бассейне не плавайте.

Я хочу отвлечь сына, чтобы он не вмешивался в наш разговор и не лез к Антону. Опасаюсь, что на этот раз придется разнимать драку между отцом и сыном.

– Лучше я составлю тебе компанию, мам. Хочешь, выгоню отца. Ему тут больше делать нечего.

Голос сына звучит напряженно, да и сам он источает гнев, который грузом ложится на мои плечи, и без того загруженные моими собственными растрепанными чувствами.

– Прекрати, Тим. Это между родителями, не вмешивайся, – неожиданно говорит ему Адель, пока я надеваю тапочки.

Делаю это медленно, не особо горя желанием снова говорить с мужем, но с этого ракурса прекрасно видно, что Антон садится на диван около лежащей там матери и будто не собирается скоро уезжать.

Видеть его мне не хочется, но и сидеть около бассейна в ожидании, когда же он уедет, я не могу. В конце концов, это и мой дом тоже, так что прятаться я не собираюсь.

– Сама не лезь, Лина, – одергивает сестру Тимофей, повышая на нее голос, и я едва ли не стону, осознавая, что и между ними скоро возникнут очередные споры.

– Сколько раз говорила, не называй меня так! Я Адель! – шипит на него дочь, а я ухожу, оставляя их одних.

Антон замечает мое приближение и с невозмутимым видым наблюдает за тем, как медленно я иду в сторону дома. Чувство, словно мои руки одеревенели, и я неловко двигаю ими, не зная, куда их деть.

Перед самой дверью я спотыкаюсь о порог и чертыхаюсь, что не ощущаю свое тело своим, но быстро беру себя в руки и вхожу внутрь, тихо закрывая за собой дверь обратно. Ни к чему, чтобы дети что-нибудь услышали.

– Почему ты не вызвала скорую, Дина? – начинает разговор с наезда Антон. – Матери плохо, а вы все у бассейна прохлаждаетесь? Что, не напраздновались еще?

Его переполненный ядом тон вызывает у меня протест. Я сжимаю челюсти и приподнимаю подбородок вверх, глядя на мужа сверху вниз. Будь это правдой, его слова спровоцировали бы у меня стыд, но я прекрасно знаю, что ее здоровье – это ее провокация, чтобы вернуть сына в дом, к ней под бок.

– Не вали с больной головы на здоровую, Антон. Если не можешь уследить за матерью, то обвиняй в ее состоянии лишь себя одного. Это ты променял ее на свою любовницу и уехал. Это ты допустил, чтобы ее сын приехал и устроил тут скандал, кидаясь на Евгению Петровну.

– Семен уважает свою бабушку и не стал бы этого делать. Если к кому он и приезжал, так это к тебе, – оскаливается Антон, а вот я ухмыляюсь прямо ему в лицо, держа дистанцию.

Он никогда не поднимал на меня руку, но я боюсь подходить ближе.

– То есть, если бы Семен кидался на меня, то это было бы, по-твоему, нормально? Ничего страшного?

Я прищуриваюсь и складываю на груди руки, глядя на Антона невозмутимым холодным взглядом. В глубине души мне хочется лечь в кровать и свернуться калачиком, но я держусь из последних сил, не собираясь показывать ему слабости.

– Прекрати клеветать и переворачивать мои слова. Если имеешь что против Фаины и ее детей, говори мне всё в лицо, а их не трожь. Не падай так низко.

От обвинения Антона, брошенного мне в лицо, я буквально теряю дар речи. Изначально хотела выгнать его поскорее, чтобы он не мозолил мне глаза, а сейчас даже пошевелиться не могу, чтобы толкнуть его к выходу силой. И мне уже плевать на то, что на диване лежит притворяющаяся свекровь.

Пусть она и поддерживает меня, но я не дурочка и осознаю, что всё это – ширма, за которой она скрывает неприязнь к Фаине. И ей не важна я, просто она хочет, чтобы Антон остался в семье и не позорил ее тем, что бросает нас и уходит к женщине с нагулянным до брака ребенком, к тому же, вдове ее младшего сына.

– Уходи, – говорю я, наконец, не собираясь вести с ним какие бы то ни было беседы. И уж оправдываться я точно не буду, как и в чем-то его убеждать.

Евгения Петровна уже давно не лежит, а сидит и переводит озабоченный взгляд с меня на сына и обратно. А как только слышит, что я выгоняю Антона, резко встает, опровергая собственные же слова об инфаркте.

– Дина, что ты делаешь? – произносит она довольно бодро и недовольно. – Антон, не мели чепухи, никто не покушался на Семена. Это он приехал и устроил тут скандал.

– Мама! – рычит Антон, и даже я удивленно отступаю, так как он никогда не повышал на нее голос. – Не нужно выгораживать Дину и Тимофея. Я уже в курсе, что видео, выставленное всем на обозрение твоим внуком, уже в сети. Мои люди всё оперативно подчистят, но Семена я не виню. Любой сын поехал бы защищать свою мать.

Несмотря на то, что эти слова вызывают у Евгении Петровны отклик, она всё равно недовольно поджимает губы, так как агрессия сына, направленная частично в ее адрес, ей совершенно не нравится.

– Так-то оно так, Антон, – спокойно говорит свекровь, и я поражаюсь тому, как быстро она берет себя в руки. Ничто в ней сейчас не выдает смятение, которое, я уверена, царит в душе. – Но я тут причем? Ты хотя бы представляешь, он назвал меня старухой! Мало того, что разорался тут, как у себя дома, так еще и нагло заявил мне в лицо, что его мать, дескать, его от тебя родила. Что ты его отец, Антон! Ты хотя бы представляешь, какими опилками мать ему голову задурила?

Несмотря на гнев, муж прислушивается к своей матери, но будто не верит. Даже головой отрицательно качает, не желая признавать то, что она говорит.

– О чем ты, мам? Семен мне не сын. Я проверял.

Последнее утверждение он говорит опрометчиво, сам того не желая, и явно чертыхается, и я прикусываю щеку, чувствуя солоноватый привкус во рту.

На языке так и вертится вопрос, когда он делал тест ДНК?

До нашей свадьбы?

Перед рождением близнецов?

Или после смерти брата, когда вдруг решил заменить его в постели Фаины?

– А Фаина-то знает, что ты проверял отцовство?

Свекровь щурится, а Антон кидает на меня взгляд, явно не желая обсуждать это при мне. Но я не проявляю чудеса такта и продолжаю стоять. В конце концов, это мой дом.

– Нет, – вынужденно отвечает Антон, когда его мать продолжает требовательно сверлить его взглядом.

– Ты бы рассказал ей, а то она уже Семену показала липовый тест ДНК, где черным по белому написано, что ты – отец Семена. Он в это верит и столько гадостей мне наговорил! Я воспитывала его, столько вложила в него, а он мне такой нож в спину?!

Ее голос повышается, и она уже экспрессивно машет руками, пытаясь дать понять, как сильно оскорблена, а вот я удивляюсь ее способности переворачивать всё с ног на голову. Но и поправлять ее не собираюсь.

Если бы я рассказала Антону о произошедшем, он бы не поверил и лишь обвинил бы меня в том, что я пытаюсь оговорить его Фаину и вернуть его в лоно семьи, но мама для него – святое, и к ее словам он хоть и не всегда, но прислушивается.

Но не в этот раз.

– И зачем ей это? – усмехается он и складывает на груди руки. – Семену уже двадцать четыре, так что это ничего не изменит. Я так и так ухожу к Фаине.

– Чтобы нас рассорить, Антон, зачем же еще? И ей это уже удается, – сразу же отвечает Евгения Петровна. – Семен уже выставил меня змеей, которая разрушила жизнь его матери. А я что плохого сделала? Я приняла ее с ребенком в семью и слова не сказала, что родила сына не пойми от кого, да еще и вне брака. За сына своего позволила выйти замуж! И что получаю взамен? Мало того, что сын ее на меня кидается, так еще и ты из семьи ради этой гюрзы уходишь. Завтра же пойдем к бабе Зине, и она посмотрит, не наложила ли эта Фаина на тебя приворот.

Мне всегда казалось, что свекровь – женщина разумная, но порой она меня весьма удивляет.

Антон злится и даже краснеет, так как все эти суеверия, знахарства и гадания он считает уделом невежественных неучей.

Я перевожу взгляд на задний двор и при виде Тима, который прыгает в бассейн с бортика, вдруг вспоминаю, что у меня есть железобетонное доказательство нашей правоты.

Снова смотрю на Антона и разом пресекаю его попытки осадить мать.

– Посмотри записи с камер видеонаблюдения, Антон, и сам всё увидишь. А теперь будь добр и проваливай. Не желаю больше выслушивать оскорбления ни в свой адрес, ни в сторону детей.

Хоть я и знаю, что всю эту кашу с публичным разоблачением организовал Тимофей, но это не значит, что я дам Антону наезжать на сына.

Он потерял право воспитывать его, когда четко обозначил свою позицию и дал понять, что обеспечивать старших детей более не намерен. Раз никакой поддержки от него им ждать не стоит, то и права на голос в этой семье он больше не имеет.

– Что ты такое говоришь, Дина? Это такой же дом Антона, как и твой, и он тут живет.

Свекровь снова вмешивается, и я начинаю раздражаться, понимая, что она не отступится и будет пытаться нас свести, действуя мне на нервы.

– Уже нет, – жестко отвечаю я и перевожу взгляд на нее. – Евгения Петровна, уже поздно, вызвать вам такси, или вас Антон довезет?

У нее такое выражение лица, словно я воткнула ей нож в спину, но я так устала за весь сегодняшний день, что очередной скандал просто не выдержу.

Но когда я замечаю за спиной свекрови движение, едва не стону, видя, что к нам идет Адель. Взгляд, который она кидает на меня, слегка виноватый, и я осознаю, что она понимает, что предает меня, и уповает на то, что чувства матери к ребенку ничем непоколебимы.