Развод. Да пошёл ты!

33 Саша

— Какие-то проблемы? — Вик встаёт во весь рост, и теперь я замечаю, насколько он внушительный: намного выше Жени, шире в плечах, и стоит спокойно, уверенно, будто не сомневается, что в этой комнате — он главный.

Я вздрагиваю. Не потому что боюсь — скорее потому что резко возвращаюсь в реальность. Я только собиралась присесть, отдышаться после суматошного дня, а теперь стою между двумя мужчинами, и воздух в подсобке кажется наэлектризованным.

— Ты кто вообще такой? — Женя делает шаг вперёд, губы сжаты, взгляд колючий.

— Жень, успокойся. Это просто знакомый, — поспешно вставляю я, протискиваясь между ними. Сердце колотится в горле, ладони вспотели, и я чувствую, как воздух вокруг становится вязким от напряжения.

Оба напряжены до предела, как два кота перед схваткой — только и ждут сигнала. Я вся сжимаюсь, будто могу физически оттолкнуть от себя происходящее.

— Ах, знакомый. Что-то не припоминаю такого, жена, — последнее слово звучит с нажимом.

Я чувствую, как волна гнева поднимается от живота к груди. Хочется швырнуть в него что-нибудь тяжёлое. Вместо этого делаю глубокий вдох и говорю спокойно, почти ледяным тоном:

— Если ты забыл, напомню: я перед тобой больше не отчитываюсь. Где я, с кем, зачем — не твоё дело. И вообще, ты меня преследуешь? Это я у тебя должна спрашивать, что ты тут забыл.

Голос дрожит от сдерживаемой ярости. Он смеет врываться в мою жизнь после всего, что сделал — как будто имеет на это право.

— Вик, можешь, пожалуйста, дать нам время? Буквально десять минут, — прошу я, не глядя на него. — Не думаю, что задержимся дольше.

— Подожду снаружи. Зови, если что, — отвечает он спокойно, и легко, почти невесомо, касается моей талии, прежде чем выйти.

Я чувствую, как этот жест будто обволакивает меня теплом, которое тут же исчезает, как только дверь за ним закрывается. И в этот момент я особенно ясно осознаю, кто здесь чужой.

Женя всё это время сверлил взглядом его спину. Теперь переводит глаза на меня. Зрачки сужены, губы искривлены в недовольной усмешке.

— Повторяю вопрос: что ты тут делаешь? Как узнал, что я здесь? — скрещиваю руки на груди, стараясь держать оборону.

— Совесть взыграла. Хотел понять, как ты. В каких условиях живёшь. Уж не к себе ли на Дальний Восток свинтила, к мамочке с папочкой? — усмехается.

— Даже если бы так — тебе-то что? Мы подали на развод. Ты согласился. Значит, всё, до свидания.

Он хмыкает, качает головой, медленно осматривая помещение. Я замечаю, как его взгляд задерживается на инструментах, на краске, на коробках с продукцией. Не просто любопытство — интерес. Анализ.

И тут холодок пробегает по позвоночнику. Неужели он хочет… что-то забрать?

— А вот теперь я уже не уверен, — будто невзначай бросает он, снова обводя помещение взглядом.

— В чём именно ты не уверен? В том, как нашёл меня? Я всё ещё жду ответа.

Он усмехается краем губ.

— Поспрашивал. Где-то услышал, где-то подсказали. Сказал, что подам в розыск — и вдруг начали говорить.

— Ага. Те же самые добрые люди, которые шептали тебе, когда я просто сходила в магазин или задержалась на работе.

— Им просто не всё равно. А ты, кстати, стала нервная. Они за тебя волновались. Я — волновался.

— Не надо. Не ври себе.

Голос мой становится громче, несмотря на все попытки сохранить спокойствие.

— Говори, зачем пришёл. Я хочу доесть ужин и закончить этот день без лишних драм.

— С этим вот прилизанным? — презрительно кивает он на дверь, за которой скрылся Вик.

— Это стильно. И в отличие от тебя, он ведёт себя как взрослый человек.

— Разве что для тех, кто долбится в зад, — с гадливой ухмылкой бросает он.

Я резко поворачиваюсь к нему спиной, сжимаю кулаки. От боли, унижения, от той ярости, которая рвётся наружу. Молчание становится тяжёлым, липким.

Он делает шаг ближе.

— Ладно, не обижайся. Я не просто так пришёл. Кристина в больнице.

Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне. Ради неё значит прискакал сюда, нашёл меня буквально из-под земли?

— И?.. — разворачиваюсь, смотрю в упор. — Что это должно значить для меня?

— Она говорит, ты её довела. Угрожала, обвиняла. Из-за тебя — угроза прерывания. Ты этого хотела? Сама мечтала о ребёнке — и вот, теперь мстишь.

Слова его как удары. Он будто сам верит в эту ложь, сам себе её повторял, пока не поверил. Я отступаю на шаг.

— Ты… серьёзно? — выдыхаю. — Я пришла к ней только потому, что она этого хотела. Я ничего толком ей не сказала. Она сама начала. И я ушла, когда ей стало плохо. Это всё, Женя. Хватит вешать на меня вину за вашу грязь.

— Это мой ребёнок. И если ты хоть пальцем её тронешь — я тебя уничтожу, — голос его становится холодным, жестким.

— Угрожаешь мне? — делаю шаг вперёд. — Серьёзно?

— Просто предупреждаю. Держись от неё подальше. За сто метров.

— Не волнуйся. Добровольно точно не подойду.

Он окидывает меня ещё одним долгим взглядом, потом вдруг говорит:

— И да. Я передумал насчёт развода. Обоюдного согласия не будет.

Мир качается. Всё внутри проваливается в холодную пустоту.

— Ты... что?

— Появились обстоятельства. Так что теперь всё будет по-другому. На моих условиях, — бросает он, и, не дождавшись ответа, разворачивается и выходит.

Дверь за ним хлопает. Я стою, как вкопанная, потом медленно опускаюсь на пол, сползаю вдоль стены, обхватываю колени руками.

В груди жжёт, внутри всё клокочет от обиды, усталости и отчаяния. Почему? Почему нельзя просто отпустить? Почему я не могу начать сначала без того, чтобы кто-то снова и снова тащил меня в прошлое?

Разве я не заслужила хоть каплю уважения?

Я сижу, не двигаясь, наверное, минуту. Или десять. Всё сливается в какой-то вязкий туман. Голова гудит.

И вдруг я вспоминаю, как недавно мы с Виком ели лапшу в этой самой комнате. Я тогда подумала, что, может быть, у меня наконец появится кусочек жизни, который не разрушится в пыль.

Дверь приоткрывается.

Вик не говорит ни слова. Просто садится рядом. Не близко, но достаточно, чтобы я почувствовала — он рядом.

— Он ушёл? — спрашиваю у него тихо.

Он кивает. Горло перехватывает.

— Мне не нужно объяснений, Саш. Просто скажи, что ты в порядке.

— Пока не уверена, — шепчу, и чувствую, как по щеке катится слеза.

Он тянет со стола салфетку и молча протягивает. Я беру, утыкаюсь в неё носом, и впервые за долгое время позволяю себе просто — быть слабой. Хотя бы на минуту.