Развод. Мне теперь можно всё

Глава 18 Лидия

Когда тороплюсь в универ, думаю, что первой проверка коснётся тех кафедр, которые являются для университета основными, теми, которые выпускают специалистов. Каково же моё удивление, когда я обнаруживаю на кафедре человек пять чужих. Все они сосредоточенно изучают документы, которые предоставил заведующий кафедрой.

Уже с порога ощущаю, какой воздух густой и искрит напряжением. Коллеги сидят тише воды, ниже травы. Даже самые громкие болтушки ссутулились, делая вид, что поглощены бумагами, хотя на самом деле ловят каждое слово проверяющих.

Я поспешно ставлю сумку на стул, краем глаза замечаю, как проверяющие синхронно переводят на меня взгляд.

— Доброе утро, — киваю, хотя внутри всё холодеет.

— Лидия Николаевна, — поднимает глаза женщина в строгом костюме. Видимо, старшая в проверочной группе. — Присаживайтесь, пожалуйста. Нам понадобятся ваши рабочие программы и отчёт о проделанной нагрузке за прошлый семестр.

Я уже собираюсь кивнуть, как мужчина в очках, сидящий рядом, деликатно уточняет:

— Скажите, вы всегда приходите на работу в такое время?

Я замираю, чувствуя, как щеки заливает жар.

— Сегодня… я немного задержалась, — стараюсь говорить спокойно. — Обычно я прихожу вовремя.

— «Обычно» — понятие растяжимое, — негромко замечает он, делая пометку в своём блокноте. — Нам важно понимать, насколько часто у вас бывают опоздания.

— Не часто, — отвечаю резко, может, даже слишком, и тут же кусаю себя за язык. Теперь звучит так, будто я оправдываюсь.

Снова этот удушливый холод под кожей. Ладони становятся влажными, в груди что-то тянет. Я опоздала всего на пятнадцать минут, но именно сегодня это выглядит как приговор.

Иду к шкафу, достаю аккуратную папку с программами. Ещё вчера вечером я проверяла всё до мелочей, всё было в порядке. Но когда женщина раскрывает папку, сердце у меня пропускает удар.

— Это… старая версия, — шепчу, не веря собственным глазам. На титульном листе дата трёхлетней давности.

— Старая? — женщина поднимает бровь. — А почему у вас в документации устаревшая программа?

— Этого не может быть. У меня дома в ноутбуке свежая версия, я… я вчера проверяла!

— Но в папке, предоставленной кафедрой, мы видим именно эту, — холодно отрезает проверяющая.

Я глотаю воздух, как рыба, выброшенная на берег. Сердце стучит где-то в горле.

— Произошла ошибка… — выдавливаю.

— Ошибка, которая повторяется второй раз? — вмешивается мужчина в очках, листая другую папку. — Вот, сертификат о повышении квалификации… срок действия закончился два года назад. У вас есть новый?

Я едва не роняю ручку, которой нервно постукиваю по блокноту.

— Есть! Конечно есть. Я же проходила курсы в прошлом году. Но… — слова вязнут в горле.

— Но здесь мы видим совсем другое, — сухо подытоживает он.

В голове крутится только одна мысль: кто-то это сделал специально. Но доказать? Как?

Коллеги опускают глаза, никто не вмешивается. Атмосфера такая, будто все боятся даже лишний вдох сделать.

— Лидия Николаевна, а что у вас с ведомостью по группе ИВТ-31? — вмешивается третья женщина, подвигая ко мне бумаги. — Тут указано на двадцать часов занятий больше, чем стоит в расписании.

— Этого… этого не может быть! — вскакиваю, чувствуя, как голова кружится. — Я никогда… никогда не приписывала себе часы!

— Мы лишь фиксируем то, что находим, — пожимает плечами проверяющая, снова делая пометки в своей папке.

Гул в ушах становится сильнее. Я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Руки трясутся.

— Лидия Николаевна, присядьте, — кто-то из коллег шепчет, но я отмахиваюсь.

Именно в этот момент дверь открывается, и в комнату входит Толмацкий. Все сразу напрягаются.

— Как идёт проверка? — голос у него спокойный, но в глазах я вижу тревогу.

Главная в комиссии, женщина в сером костюме с идеально уложенными волосами и выражением лица, от которого сразу делается не по себе, поправляет очки и поднимается.

— Дмитрий Сергеевич, — начинает она вежливо, но сухо, — в целом документация кафедры в порядке. Однако у нас возникли вопросы к работе некоторых сотрудников.

Я уже чувствую, куда дует ветер.

— В частности, к Лидии Николаевне, — продолжает она, смотря не на него, а прямо на меня. — Во-первых, отмечены неоднократные опоздания. Сегодняшнее — лишь подтверждает слова студентов. Мы провели выборочный опрос, и, как выяснилось, задержки случаются чаще, чем хотелось бы.

Меня будто обухом по голове ударили. Какие опоздания? У меня? Я всегда приходила вовремя, кроме этого утра!

— Во-вторых, — продолжает она, не обращая внимания на мой вид, — мы обнаружили неточности в отчётных документах за прошлый семестр. Часть часов не подтверждена. И, к сожалению, это не единичный случай: копии заявлений на пересдачи студентов оформлены с нарушениями, подписи не совпадают с образцами.

К горлу подкатывает тошнота. Я точно знаю: я проверяла эти бумаги. Всё было чисто.

— В-третьих, — делает она театральную паузу, — к нам поступила жалоба от группы студентов. Они утверждают, что Лидия Николаевна не всегда объективна в выставлении оценок и может повышать голос на занятиях.

У меня трясутся руки. Жалоба? На меня? Студенты? Это невозможно.

Толмацкий смотрит пристально, и от этого взгляда хочется провалиться сквозь землю. Не обвиняет. Но требует объяснений.

— Поймите нас правильно, — женщина переводит взгляд на заведующего, — при таком наборе нарушений меры придётся принять обязательно. Боюсь, что мы будем вынуждены рекомендовать руководству увольнение Лидии Николаевны. Нам очень жаль, но… мы люди подневольные.

Я сглатываю воздух, но он будто застревает где-то посередине.

Со вчерашнего вечера, после истории с Лёшей, я и так на пределе. Всю ночь ворочалась, то вскакивала от любого шороха, то смотрела в телефон каждые полчаса, будто от этого могла что-то изменить. Даже яблоки, единственное, что сейчас держит меня на плаву, остались на столе дома.

Стресс, бессонница, пустой желудок и тошнота делают своё дело. Лоб покрывается холодным потом. Сердце колотится в висках, а перед глазами начинает плыть картинка.

Хочу объяснить, сказать, что это подлог, что это неправда, что я вчера всё перепроверяла. Вдруг малыш внутри реагирует на мой стресс — в животе тянет, тошнота подкатывает к горлу.

— Я… я… — начинаю, но ком подступает к горлу. В глазах темнеет.

Толмацкий делает шаг вперёд:

— Лида?

И в следующий миг земля уходит из-под ног. Всё растворяется — голоса, лица, бумаги…

Последнее, что успеваю почувствовать — чьи-то руки, подхватившие меня.

Лава Сан "Развод. Обойдусь без тебя"