Развод. Мне теперь можно всё

Глава 3 Лидия

Марианна брезгливо смотрит на мужа и выискивает взглядом, куда бы поставить кофе. Видно, как ей не терпится убраться подальше отсюда из этой комнаты. Она держит чашку на вытянутых руках.

Дима делает шаг назад, хватается за рубашку и тянет её вверх, чтобы достать полы из брюк. Всё это делает резко, раздражённый тем, что я не бросаюсь ему помогать.

— Лида… — кидает в мою сторону укоризненный взгляд. Такой знакомый, такой домашний. Будто мы поссорились из-за соли, не из-за того, что он предал меня самым грязным способом.

Мне же в этот момент даже не стыдно. И это, наверное, самое страшное. Потому что в любой другой момент моей жизни я бы кинулась к нему, схватила салфетки, стянула с него рубашку, побежала в туалет, чтобы тут же застирать её. Я бы делала это машинально, по накатанному сценарию хорошей жены. Ведь если на официальной одежде Толмацкого есть хоть какое-то несовершенство — пятно, отсутствует пуговица, застиранный ворот — она из его гардероба пропадает навсегда. Я знаю это. Я следила за этим. Я была хранителем его идеального образа.

Внешний вид — главное. Для него. Для всех. Но не для меня больше.

Причём речь идёт не только и не столько о внешности, сколько о том впечатлении в комплексе, которое производит он и его семья. Прилежный ректор, сильный управленец, надежный муж, человек с идеальной биографией. Человеку с запятнанной репутацией в губернаторы путь будет закрыт. Он всегда смотрел выше, дальше. Университет — только ступень.

И вот я стою в этой комнате, где он предал меня. Наблюдаю эту вялую попытку оправдаться. Ловлю этот укоризненный взгляд, как будто я в чём-то виновата.

Не представляю даже, на что будет готов Дима, чтобы слухи не поползли дальше. А они будут. Уж Марианна постарается. Я вижу, как она внимательно смотрит на нас, как в её голове складывается чёткий план, как рассказать об увиденном так, чтобы получить максимум бонусов и внимания. Её губы поджаты, но глаза блестят.

Кстати, о ней. Едва избавившись от кофе, она разворачивается на каблуках и направляется к двери, оставляя нас наедине. Её спина выражает почти оскорблённое достоинство. Уверена, она слышит, как за её спиной разлетается в клочья наша семейная жизнь.

В этот момент Дима стягивает с себя рубашку и оказывается передо мной голым по пояс. Его тело — как из глянцевой рекламы дорогих часов: широкие плечи, чёткий рельеф груди, крепкий пресс, который не исчез, несмотря на возраст. Кожа чуть загорелая, ровная, без единого изъяна — видно, что он регулярно ходит в спортзал. Невольно скольжу взглядом по его рукам — сильные, с выступающими венами, мужественные. Тёмные волосы на груди и ниже по животу подчёркивают его природную брутальность.

Фигура у него всегда была что надо. Что в тридцать, когда я зелёной студенткой влюбилась в него без памяти, что сейчас, в его сорок. И да, он по-прежнему красив. По-мужски. Всё же теперь мне противно на него смотреть.

Это тело, которое я знала, любила, хотела — теперь кажется чужим. В нём больше нет тепла. Только холод и измена.

Дима разворачивается и подходит к небольшому шкафу в углу, где всегда хранит сменную одежду на случай форс-мажора. Его движения резкие, резче обычного — он напряжён, раздражён, и, кажется, не может справиться с этой новой для нас обоих реальностью. Переодевается в новую рубашку и возвращается ко мне, делая глубокий вдох, словно набирается терпения.

— Лида, давай поговорим, как взрослые люди. Без истерик.

Я едва удерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Истерик? Он действительно думает, что я сейчас начну рыдать, кричать, ломать мебель? Да я стою на обломках нашей жизни и держу спину ровно, как никогда.

— Кто сказал, что я собираюсь закатить истерику? Мне это не нужно. Я всего лишь хочу, чтобы ты понял, что с этой секунды мы с тобой больше не муж и жена.

— На этот счёт я с тобой готов поспорить. Паспорт скажет тебе совсем другое.

— Ты сейчас не в том положении, чтобы заговаривать мне зубы, — говорю, удерживая в голосе сталь, хоть внутри всё дрожит, как лист на ветру.

— Даже не пытался, — поднимает руки вверх. — Всего лишь хочу рассказать, как всё было на самом деле.

— Дай угадаю. Ничего не было, я всё не так поняла?

— Ты всё не так… Да твою мать! — внезапный взрыв ярости, и его кулак с глухим звуком ударяет в стену.

Я вздрагиваю, инстинктивно отшатываюсь назад, сердце колотится в груди.

— Не бойся. Я никогда не подниму на тебя руку, — произносит он уже спокойнее, глядя на меня с тем усталым взглядом, который я раньше считала тёплым. Теперь он просто чужой.

— Я прекрасно это знаю. Такого тебе не спустят с руки СМИ. В этом причина?

Он молчит. Пауза тянется. И когда он, наконец, говорит, голос его звучит глухо:

— Причина в том, что я тебя люблю.

Это должно бы тронуть меня. Но я не чувствую ничего, кроме отвращения и злости.

— Сомнительно, Дим. Скажу банальную вещь, но любящий муж ночевал бы дома. И любящий муж не изменил бы жене.

— Я что, не могу расслабиться по полной раз в год? — бросает на меня тяжёлый взгляд исподлобья, будто обвиняет меня в том, что я смею чувствовать боль.

— Ни в чём себе не отказывай, дорогой. Теперь у тебя на один сдерживающий фактор меньше. Ты ведь свободен, — змеёй шиплю в ответ, но не позволяю слезам взять верх.

Кто бы знал, как мне сейчас хочется вцепиться ему в горло, вонзить ногти, оставить на нём следы. Пусть хоть где-то отпечатается моя боль. Не замечала за собой такой кровожадности раньше. Но и ситуация не рядовая. Мне никогда не изменяли. Никогда так не предавали.

— Ты сейчас в состоянии аффекта. Перенервничала. Ещё и не здорова. Я предлагаю не пороть горячку. Отправляйся домой, пар у тебя сегодня нет. Отдохнёшь, а вечером я приду и мы всё обсудим.

— Как удобно спихнуть всё на меня! — отрезаю. — Я с тобой не хочу разговаривать. Ни сейчас, ни потом. Единственная причина, по которой я всё ещё тут, — это то, что я до сих пор такси не вызвала.

С этими словами демонстративно достаю смартфон, вызываю машину. Пусть видит. Пусть знает: я ухожу. И не оглянусь.

***

Когда я захлопываю за собой дверь квартиры, ноги буквально подкашиваются. Я хотела… нет, я была уверена, что сейчас соберу ему чемодан. Все его вещи — костюмы, носки, галстуки — швырну в чемодан, как он швырнул мою жизнь в пропасть. Но я не могу. Сил нет совсем. Как будто воздух вокруг стал вязким, как кисель, и даже двигаться в нём трудно. Меня бросает в дрожь, ноги подкашиваются.

Я дохожу до спальни и просто падаю на кровать, в обуви, в одежде, даже не раздеваюсь.

Дрожащими пальцами тянусь за телефоном. Захожу в чат с девочками. Они мои подруги, моя опора.

Пишу только одну фразу:

"Мне изменил Толмацкий"