Сбитый с толку, перечитываю сообщение ещё несколько раз. Почему Лида вдруг вспомнила об Ольге? Они даже не виделись с тех пор. Я не давал поводов тоже. В голове роятся догадки, каждая хуже предыдущей. Не просто же так она вдруг отсылает меня и отказывается встретиться, значит, какие-то новости до неё дошли, а я не в курсе.
Не хотел я лишний раз к Ольге ехать, но придётся. Хочу поставить точку в нашем с ней сотрудничестве. Слишком далеко всё зашло. Самоуправство с её стороны серьёзно подставило меня. Додонов не из тех, кто забывает сказанное. Я накопал досье по нему, что смог, и то, что узнал, мне совершенно не понравилось. Он использует грязные методы.
Теперь мне нужен куда более влиятельный покровитель, если не хочу, чтобы меня размазали по стенке просто потому, что я не соглашаюсь на неподходящие условия.
Чёрт, Оля, ну можно же было включить голову. Это ведь не благотворительность. Никто не расстанется со своими кровными по доброте душевной. К сорока пора уже начать соображать, взрослая ведь женщина.
В окнах её квартиры горит свет. Прекрасно, не спит, значит. Выхожу из машины и нажимаю кнопку домофона.
— Да?
— Оля, открывай. Толмацкий.
Когда поднимаюсь на этаж, она стоит в дверном проёме, специально одетая провокационно: короткий халатик, шёлковая ночнушка, яркая помада. Хочется крепко выругаться, но держу эмоции под контролем.
— Это что? — показываю на её внешний вид холодно.
Её лицо мгновенно принимает кокетливую маску.
— Дим, когда мужчина приходит к женщине на ночь глядя, то явно не для того, чтобы чай пить. Я взрослая девочка, понимаю намёки.
Мне противно уже от того, что она пытается использовать меня сейчас.
— Оденься, — говорю коротко. — Я подожду.
Её обида видна невооружённым взглядом: губы сжались в тонкую ниточку, глаза прищурены.
— Дим… Ты не в настроении что ли?
— Угадала. Давай быстрее, не трать моё время.
Она покачивает бёдрами, демонстративно удаляется в спальню. Откуда в ней эти типичные женские замашки по отношению ко мне? Я не давал повода думать, что она может на что-то рассчитывать. Сама придумала, сама обиделась, так что ли?
Прохожу на кухню, сажусь за стол. Минуты тянутся, но даже спустя пять она не возвращается. Наконец слышу шелест, и она появляется в коротеньком платье, едва прикрывающем всё, что нужно прикрывать.
— Оля, для меня можешь не прихорашиваться. Мне плевать, в чём ты будешь. Моё терпение заканчивается, — говорю прямо, с нажимом.
Она делает вид, что огорчена, но глаза её бегают.
— Мне любопытно, что за новость ты для меня приготовила. Торопился узнать. Так что, расскажешь?
Её пальцы нервно играют с подолом. Она не ожидала такой прямоты, её это выбивает из колеи.
— Я не хотела говорить тебе вот так сразу, не убедившись, — начинает она, тихо. — Я беременна.
— И каким боком я тут? — выдавливаю сухо, с явным вызовом.
— Ну как же…
Я не даю ей договорить. Не допускаю мысли, что кто-то может повесить на меня чужого ребёнка и при этом рассчитывать, что я молча проглочу.
— Повесить на меня ребёнка у тебя не выйдет. Если ты в самом деле беременна — делаем тест ДНК, — говорю без тени сомнения.
Я уверен на все двести процентов, что весь этот цирк либо искусственно разыгран, и Оля вообще не беременна, либо она пытается повесить чужого ребёнка на меня. Вот только ничего у неё не выйдет.
— О чём ты? — она вдруг срывается, глаза наливаются слезами, голос дрожит. — Ты что, мне не веришь? Ты правда думаешь, я стала бы о таком врать?
В груди поднимается холодная ярость, но вместо резкой, необдуманной вспышки стараюсь обдумать ответ. Меня бесит лицемерие.
— Тогда ты согласишься на тест, — говорю коротко.
Её губы дрожат.
— Это может быть опасно для ребёнка! — в её словах слышится отчаяние, у неё хорошо получается изображать жертву. — Я против.
Резко повышаю голос:
— Оля, вот не надо сейчас манипулировать мной. — Стук кулаком по столу звучит громко. — Ты меня за кого принимаешь, за дебила?
Она зажмуривается.
— Ни за кого я тебя не принимаю… — шепчет она, снова отступая, — Мне вообще обидно, что ты вот так отнёсся к этому. Я думала, ты будешь рад. У вас же нет общего с Лидой ребёнка.
— Кому ты сообщала о беременности, кроме меня?
Оля резко побледнела, в глазах — паника.
— Никому.
— Оля.
— Дим…
— Кому. Ты. Говорила. Быстро! — ударяю кулаком по столу и глаза у Оли становятся как блюдца.
— Ей, твоей жене… но я не специально, просто она была у нас, и я увидела её…
Поднимаюсь и подхожу к Оле.
— Если ты ещё хоть раз заговоришь с моей женой, я тебя раздавлю.
Она делает попытку взять себя в руки, вскидывает дрожащий подбородок и шипит:
— Ты мне угрожаешь?
— Нет. Предупреждаю. Не лезь в мою семью.
Внезапно её пальцы хватают лацканы пиджака, и она пытается прижаться ко мне, встаёт на цыпочки, глаза блестят. Это жалкая попытка давления, и я грубо отталкиваю её руки и отхожу на шаг назад.
— Попользовался и выбросил, да? Ну ты и козёл, Толмацкий! Ненавижу тебя! Готовься платить алименты!
Она уходит, топая каблуками, хлопает дверью. Я стою на кухне, и тишина кажется оглушающей. Чокнутая, и угораздило же с ней связаться. Сколько раз думал о том, что все дела нужно вести только с мужчинами, и нарушил свой принцип. Ответка больно щёлкнула по носу.
Теперь надо придумывать, как выпутаться из моей ситуации.
Подхожу к машине, достаю телефон. Никаких сообщений от Лиды. Но мне нужно с ней встретиться. Она наверняка накрутила себя, а ей нельзя нервничать. Только бы с ней было всё в порядке.
— Лёш, — набираю сына, — можешь позвонить Лиде?
— Сейчас. Перезвоню.
Через минуту он докладывает:
— Телефон выключен. Пап, что-то случилось?
Как знать. Но предчувствие у меня самое поганое. И оно редко меня подводит.