Встаю очень рано, потому что хочу застать Лиду до того, как она успеет исчезнуть из дома. Надо прояснить всё раз и навсегда: устал от домыслов, от её обиженных взглядов. Хочу, чтобы она перестала додумывать и придумывать сценарии, в которых я — злодей.
В нынешнем её положении она стала очень чувствительной. Мне не надо находиться с ней рядом постоянно, чтобы это понимать. Помню, как наблюдал беременность Лёшей все девять месяцев, и знаю, что женская ранимость в эти месяцы обострена в разы. А тут ещё эта Ольга со своими бредовыми новостями подлила масло в огонь.
Стоит только вспомнить Филисову, как кулаки сами непроизвольно сжимаются. Хоть она и женщина, но натворила в моей жизни такое, что желание понимать и прощать её испарилось в неизвестном направлении.
Я глушу мотор и направляюсь к нашей двери, уверен, что Лида будет дома, и что разговор получится быстрым. Но сюрприз: дверь не открывают. Сначала думаю, может, она ещё спит. Жду десять минут, двадцать, час — и никакого движения. Дверь никто не открывает. Телефон у неё выключен по-прежнему, а это уже звоночек.
Первое, что приходит в голову, Лида просто ночевала у кого-то из подруг. Это большая редкость, но тем не менее периодически она так делала. Но в любом случае она бы заглянула домой.
Спускаюсь по лестнице вниз и буквально натыкаюсь на Галю, которая идёт мне навстречу с пакетом из продуктового. Оба смотрим друг на друга крайне удивлённо.
— Где Лида?
— А ты чего тут? — произносим одновременно.
— Телефон у Лиды выключен, а мне очень надо её увидеть. Но дома её, похоже, нет.
— Угу.
— Галя, — говорю чуть резче, — если ты тут, то явно не просто так. Может, хоть раз поступишь по-человечески и расскажешь мне, что произошло, без дополнительных расспросов?
Она хмурится, словно взвешивая, стоит ли выдавить правду.
— У тебя совести, Дима, вообще нет?
— Если ты расскажешь, по какому поводу наезд, то я хотя бы смогу объясниться, — нетерпеливо постукиваю ногой.
По взгляду понимаю, что она готова на меня накинуться.
— Да всё потому же. Держи своих любовниц подальше от Лиды. Только ей сейчас стрессов не хватало.
— У меня нет ни одной любовницы. Но я буду обсуждать это только с Лидой.
Галя одаривает меня полным презрения взглядом. Мне даже не по себе становится. Как будто я сморозил сейчас такую чушь, что должно быть за неё стыдно. С чего бы, учитывая, что сказанное мной — полная правда?
— Толмацкий, сгинь с глаз моих, — говорит она жёстко. — Некогда мне с тобой препираться. Меня ждут.
— Уж не Лида ли?
— Она самая.
— И почему ты у нас дома, а её нет? Где она сейчас?
— Там, где оказалась по твоей милости, – воинственно зыркает, открывая дверь, и намеревается её захлопнуть у меня под носом.
Просовываю ногу. Галя дёргает дверь несколько раз, но безрезультатно.
— Я не уйду. Если ты и правда торопишься, говори.
— Чтоб тебя черти… кхм… — откашливается, подбирая выражение, — в больнице она.
Страх буквально стягивает горло стальным обручем. Внезапно все планы, все хитрости, весь тонкий расчёт — всё это растворяется перед простым и мучительным: Лида в больнице.
— В какой?
— В девятой. В гинекологии.
— Что?
— На сохранение её положили. Отслойка плаценты. А всё из-за тебя!
Итак понимаю. Если она оказалась там вчера, то точно из-за разговора с Филисовой. Представляю, что эта гадюка наплела ей, как приукрасила действительность. Не удивлюсь, если заявила без обиняков, что ребёнок мой.
Чёрт!
Долблю кулаком в стену несколько раз. Хруст костяшек отражается в пустом коридоре.
Боль разливается по руке, из костяшек сочится кровь. Легче не становится.
Я так боюсь, что Лида потеряет ребёнка, что готов на что угодно, лишь бы помочь ей.
— Что ей нужно в больнице? Лекарства, что-то ещё? — поворачиваюсь к Гале, которая шарахнулась от меня, как от прокажённого.
— Я с врачами не разговаривала, только родственникам информацию дают. Но Лида просила только одежду, воду и яблоки.
— Я всё ей передам. Собери, пожалуйста, в пакет.
Она кивает, бросает на мою руку взгляд с укором, как будто не верит, что я могу быть искренним, и уходит на спальню.
Сжимаю пальцы в кулаке. Я буду рядом. Это единственное, что сейчас имеет смысл.
Когда Галя возвращается с пакетом, её лицо строгое, собранное. Она ставит сумку на тумбочку и быстро, по пунктам, раздаёт инструкции, не глядя на меня:
— Ей нужен строгий постельный режим, отсутствие любых стрессов. Никаких гостей, только самые спокойные разговоры. Положительные эмоции. Ни разговоров о работе, ни ссор, ни новостей из интернета. И главное, Дим — она будет нервничать из-за тебя.
— Я должен с ней объясниться.
Галя продолжает:
— Я приду, поговорю с ней, подготовлю почву. И только если увижу, что она готова — зайдёшь ты. Понял? — смотрит мне прямо в глаза так, что спорить неудобно и бессмысленно.
Хоть и хочется рявкнуть, что я сам справлюсь, что могу подойти и сказать ей всё сам, понимаю по прошлым её реакциям: сейчас лучше согласиться с Галей. Принимаю её условие молча, потому что главное — Лида.
Время на стуле в коридоре гинекологического отделения тянется словно жвачка. Атмосфера здесь гнетущая. На стене — расписание приёма. Рядом со мной девушка зарывает лицо в ладони, тихо всхлипывая. Мужчина рядом с ней держит её за плечи и шепчет что-то успокаивающее. По голосу понимаю — у них, кажется, случился выкидыш. Это чужое горе давит ещё сильнее, делает больно в груди.
Я кулаком тру ребра, пытаюсь разогнать дурные мысли.
Наконец Галя появляется в коридоре.
— Слушай, — говорит тихо, садясь рядом, — состояние у неё не очень пока. Ты главное с ней не спорь и не ругайся. А лучше вообще прийти завтра, — добавляет, будто предлагает мне самый простой выход.
Я вижу, что она ждёт моей реакции. По моему взгляду понимает, что я не готов отложить встречу.
— Я ненадолго. Только посмотрю на неё. Обещаю: если вдруг что — уйду.
Галя освобождает проход.
Захожу в палату, осторожно прикрыв за собой дверь. Три пары глаз тут же впиваются в меня. Но я вижу среди них только одни, самые родные.