Развод. Мне теперь можно всё

Глава 40 Лидия

Время в больнице тянется невыносимо медленно, словно кто-то нарочно растянул сутки до сорока восьми часов. Утро плавно перетекает в день, день — в вечер, и каждый похож на предыдущий. Сначала я ловлю себя на том, что считаю минуты до обхода врача или до обеда, потом перестаю, всё равно ничего не меняется. Но, несмотря на это, домой не рвусь. Пусть лучше врачи ещё раз убедятся, что с бусинкой всё в порядке. Пусть проверят сто раз, лишь бы не пришлось возвращаться.

Со временем даже палата становится привычной. Белые стены уже не раздражают, а мягкое гудение вентиляции кажется почти успокаивающим. Я даже к соседкам привыкаю, хотя сначала думала, что это невозможно. Одна — тихая, всегда с книжкой в руках, другая — полная противоположность: громкая, болтливая, любопытная до невозможности. Первую выписывают уже через неделю, и в палате становится непривычно пусто. Зато вторая остаётся со мной до самого конца. Ирония: нас выписывают в один день. Она уже с утра собирает вещи, деловито бегает по палате, а я только и думаю, неужели и моя очередь пришла?

Честно говоря, я уже и не ждала, что врач наконец решится отпустить меня домой.

— Ну что, Лидия Николаевна, — говорит он, просматривая последние записи. — На УЗИ всё хорошо, гематома не визуализируется, кровотечения нет. Можете собираться домой. Только никаких подвигов, ясно?

Я киваю, а сама едва сдерживаю улыбку. Наконец-то.

И всё же радость немного смазывается мыслью о завтрашнем дне. Развод. Как странно звучит это слово, когда произносишь его про себя. Неожиданно решаю, что Диме про выписку пока говорить не буду. Пусть узнает постфактум. Хочу просто поставить точку. Надеюсь, он помнит, что завтра в двенадцать нам надо быть в ЗАГСе. Не хочу, чтобы всё снова растянулось.

Вечером звонит Лёша, как всегда. У него это стало традицией, звонить перед сном, узнавать, как мы с малышкой.

— Мам, ну как вы там? — голос бодрый. — Ты же говорила, сегодня УЗИ будет.

— Всё отлично, — улыбаюсь. — Никаких отклонений не нашли.

— Так почему тогда тебя всё ещё не выписали?

Вздыхаю. Придётся рассказать.

— Завтра, — говорю тихо. — Завтра выпишут.

— Ура! Можно я загляну в гости?

— Конечно. Только, Лёш, — делаю паузу, — я не хотела, чтобы папа знал заранее.

— Мам… — голос сына сразу меняется, становится мягче, — у него сейчас такая жопа, прости. Ему бы как раз твоя новость, как глоток воздуха.

— Что случилось? — настораживаюсь.

— Сегодня в универ звонили, сказали, что там бомбы. Всех эвакуировали. Папа весь день на ногах, пока всё проверяли.

— Ох… — сердце сжимается. — И он мне ничего не написал.

— Так он не хотел тебя волновать. Но всё обошлось, ничего не нашли.

— Хорошо хоть так, — тихо отвечаю. — Пары, наверняка, все сорвали?

— Ага. Он всех отпустил, но сам остался до конца. Говорит, там долго всё шло.

Я вздыхаю. Неудивительно, что не написал.

— Ладно, Лёш. Жду тебя завтра на ужин.

— Обязательно.

После звонка долго не могу уснуть. Лежу, глядя в потолок, и думаю, как завтра всё пройдёт. Хочется поскорее завершить эту историю, но как-то неспокойно.

С утра первым делом иду к заведующему. Он поднимает глаза от бумаг, когда я захожу.

— Извините, могу я вас попросить выписать меня чуть раньше?

— Куда торопитесь? — улыбается он краешком губ. — Вам теперь с собой как с хрустальной вазой обращаться нужно. Никаких стрессов, никаких резких движений.

— У меня завтра развод, — отвечаю честно. — В двенадцать.

Он поднимает брови.

— Развод — это стресс, Лидия Николаевна. Я бы на вашем месте отложил. Ребёнку сейчас нужна стабильность.

— Но если перенесу, придётся заново всё подавать. А я просто хочу, чтобы это уже закончилось.

Он некоторое время смотрит на меня, потом вздыхает.

— Посмотрим, что можно сделать. Но ничего не обещаю.

К десяти я уже держу в руках заветный листок с печатью. Оборачиваюсь на палату, где провела последние недели, и мысленно прощаюсь, надеясь никогда сюда не вернуться.

Решаю, что домой заезжать не буду. Сразу поеду к ЗАГСу, так спокойнее. Но у самого выхода замираю. На ступеньках стоят Лёша и Дима. Оба с букетами, улыбаются. Лёша машет рукой, а у Димы в глазах такая усталость, что сердце сжимается. Ждут меня.

— Привет, мам, — Лёша первым подлетает ко мне, обнимает так крепко, что я едва не роняю сумку. В руках у него букет, большой, пёстрый, с герберами и ирисами. — Я так и знал, что долго ждать не придётся.

Я улыбаюсь.

— Ты почему не на учёбе? А ты, — перевожу взгляд на стоящего рядом Диму, — не на работе?

— Появились дела поважнее, — спокойно отвечает Толмацкий и мягко целует меня в щёку. От этого прикосновения мурашит.

— Ты же помнишь, да? — спрашиваю тихо, вглядываясь в его глаза. Они усталые, покрасневшие.

Дима коротко кивает.

— Помню.

— Надеюсь, без сюрпризов?

В этот момент вмешивается Лёша:

— Вы сейчас о чём? — озадаченно смотрит то на меня, то на отца.

— Сегодня у нас назначен развод.

— Так ты серьёзно… — тихо выдыхает Лёша, будто только сейчас осознаёт, что всё это не шутка.

Я вижу, как в его взгляде мелькает растерянность. Ему тяжело. Он, как и я когда-то, до последнего верил, что мы справимся. Что семья — это прочная конструкция, которую нельзя разрушить одной ошибкой. Только вот измена — это не ошибка. Это выбор.

Дима будто чувствует, о чём я думаю. Его рука осторожно касается моей.

— Лида, мы можем поговорить? — спрашивает он негромко.

Да, я помню, что он говорил тогда в палате. Помню его голос, глаза, обещания. И всё равно сомнение гложет: а если всё это ложь?

Я отводжу взгляд, чтобы не выдать, как сильно качнуло внутри.

— Сейчас? — спрашиваю, будто не понимаю.

— Да. Это не займёт много времени, — отвечает он, и в голосе появляется та же уверенность, с которой он когда-то предлагал мне руку и сердце.

Лёша настораживается, явно не зная, вмешаться или нет.

— Мам… — говорит тихо, но я его останавливаю лёгким кивком.

— Всё нормально, — произношу, не зная, кого больше пытаюсь в этом убедить, его или себя.