Развод. Она не твоя

Глава 12

Александр

— Не больная она, — сказал хмурый Олег и, щедро плеснув себе в стакан, сделал несколько больших глотков, — и никогда не была ей.

— Уверен?

— Ты меня сюда для чего позвал? Сомневаться в моей компетенции?

Злился.

Он в принципе не из тех, кто превращается в огнедышащего дракона, как только что-то идет не по плану, но сейчас даже на расстоянии чувствовалось, что кипел.

— Я тебя позвал, потому что доверяю твоему мнению

— Так оно мое мнение. Здорова. Запугана, взвинчена, на грани нервного срыва. По-хорошему ее куда-нибудь на курорт, где море, солнце и ноль проблем. Или в маленький лесной дом в тишину.

— Невозможно.

— Знаю, просто, — он совсем по-мальчишески взъерошил волосы пятерней, потом поднял взгляд к потолку и тяжко вздохнул, — просто в голове не укладывается. Как так-то? Что за тварь такая согласилась запереть здоровую женщину в дурке и начать работы по превращению в овощ. Если бы ты не дал отмашку забрать ее оттуда, они бы своего добились. Неделя-две-месяц, и она бы сидела, пуская слюни, никого не узнавая и не помня своего собственного имени.

Я еле сдержался. Только кулаки сжал до хруста, потому что затопило яростью.

Мне было не насрать. Впервые за много лет мне было не насрать на чьи-то проблемы.

Это злило. Это выводило из себя. И это же дарило странное ощущение, будто я еще живой.

— С врачом разберемся.

Я его на изнанку выверну этого недоврача. Как и всех остальных.

— Ты сначала с Марией разберись, — устало отреагировал Олег, — пока она не придумала себе не пойми чего и не начала с боем прорываться на волю. Вам надо поговорить.

— Поговорим.

— Когда?

— Сейчас.

Нет смысла откладывать неизбежное, ходить вокруг да около, пытаясь смягчить удар. Ее уже ударили. Не я.

Я нашел Марию в ее комнате. Возле окна. Своих вещей у нее не было, поэтому она куталась в мой старый свитер и тоскливо смотрела на аллею, уводящую от дома.

Ее тоска и желание быть в другом месте читались так явно, что у меня самого заломило за грудиной.

Услышав мои шаги, она обернулась. Замерла, глядя на меня настороженной ланью. Напряженная, натянутая как струна, готовая в любой момент сорваться.

— Выдыхай, — коротко сказал я и кивком указал на кресло, — садись. Поговорим.

Она послушно села, но говорить не спешила. Вместо это рассматривала меня. Скользила взглядом по моему лицу, хмурилась, кусала от волнения губы.

Я позволял ей это делать. Терпеливо ждал, когда насмотрится. И сам смотрел, не понимая, чем зацепила.

В ней не было той красоты, которую воспевают в песнях и фильмах – посмотрел, обделался от восторга и влюбился в родинку на щеке.

Женщина.

Обычная.

Просто что-то внутри. Что-то созвучное мне самому. Что-то от чего внутренняя струна начинали вибрировать и гудеть.

У меня никогда ничего не вибрировало. Ни с кем. Хотя женщин в моей жизни было больше, чем предостаточно.

А с этой…

С этой хрень какая-то творилась.

— Спасибо, — наконец произнесла она, опуская взгляд на свои слегка подрагивающие ладони, — за то, что забрали меня из клиники. За то, что поверили.

Ее благодарность кислотой опалила душу. Не должны люди за такое благодарить. Такого вообще не должно происходить. Никогда и ни с кем. Но мир настолько пропитан чужим алчным дерьмом, что увы. Может быть все, что угодно. Сегодня ты на коне, а завтра в смирительной рубашке и мочишься под себя.

— Как ты туда попала?

Она мазнула языком по пересохшим бледным губам и тихо произнесла:

— Меня туда отправил муж.

— За то, что бросилась под колеса машине с ребенком на руках?

— Никуда я не бросалась! — тут же возмутилась она, подтверждая мои предположения, — не было такого! Мы повздорили во дворе дома, Аринка все это время спала на заднем сиденье его автомобиля. Потом я попыталась уйти, но упала…

— Сама?

— Там было скользко, — она покраснела, а потом выпалила, — он меня толкнул. Я упала, ударилась головой, — хрупкие пальцы неосознанно взметнулись к пожелтевшему подтеку и шишке на лбу, — потеряла сознание, а пришла в себя уже в клинике. Попыталась объяснить, что произошло, но меня никто не слушал. Тогда попыталась сбежать…там вы меня и встретили.

— Дату, время и точное место, где происходил разговор с мужем.

— Зачем?

— Будем искать подтверждение твоих слов.

— Вы мне не верите? — она сразу как-то осунулась.

— Это не для меня. Для суда, — поймав ее непонимающий взгляд, я пояснил, — твой муж запустил процедуру лишения тебя родительских прав.

Мария восприняла этот удар стойко. Только вздохнула судорожно и вцепилась побелевшими пальцами в подлокотник:

— Мерзавец. Я же… Он же…

— Он проводит время совместно с вашей дочерью и Анной Каталовой.

— Скотина, — Мария глухо выругалась, но переспрашивать про Анну не стала.

— Знала про нее?

В ответ удрученный кивок:

— Я случайно увидела их вместе в кафе. Муж, конечно, все отрицал, но я начала разбираться в этом деле. И постепенно раскрутила такой клубок вранья, что в итоге угодила в клинику для душевно больных.

— Рассказывай, чего ты там раскрутила.

Она снова подняла на меня усталый, изможденный взгляд и спросила:

— Зачем вам это?

— У меня есть что тебе предложить, Мария. Я могу помочь вернуть тебе дочь. А ты взамен поможешь мне, но для этого мне нужно знать, что у вас произошло.

Ее голос дрожал.

То звенел от едва сдерживаемого гнева, то опускался до обреченного шепота. В нем клубились эмоции. Густые, тяжелые, проникающие сквозь кожу и заставляющие мои собственные нервы вибрировать в унисон.

И чем больше я ее слушал, тем сильнее сжимались кулаки.

В мире полно дерьма – это не новость. Каждый день, на каждом углу высятся зловонные кучи, так и норовя обмазать тебя с ног до головы. Это норма. Гребаная норма, к которой все давным-давно привыкли, научились жить, делая вид, что ничего не замечают и маскируя зловоние ароматом дорогих духов.

Но когда вот так…

Когда видишь реального человека, которого со всей дури макнули в навозную кучу…

Когда слышишь его…

Когда чувствуешь, каждую ноту отчаяния и страха…

Не где-то там, не в сплетнях, не по телевизору, а глаза в глаза.

Это пробирает. Пробивает до самых костей, выворачивая мясом наизнанку. Пробуждая позабытое чувство справедливости и желание защитить.

Потому что так нельзя. Так недолжно быть. Ни в этом засранном мире, ни во всех его параллельных аналогах.

— Для него Аринка – разменная монета, — горько произнесла она, — один из способов инвестирования в светлое будущее. Сейчас он хочет преподнести ее Каталовой на блюдечке с золотой каемочкой. Подарить, как новую сумочку или коллекционную куклу.

— Зачем Анне чужая дочь? Она молодая, сама родит сколько захочет и когда захочет.

— Я не знаю. Мне никто не докладывал о своих планах и желаниях. Знаю только, что она увлечена Ариной.

Странно это.

Зачем богатой девке ребенок от женатого, ничем особым не выдающегося мужика?

Любовь? Да как бы не так!

Я уже не в том возрасте, чтобы верить розовых пони и сладкие облака.

Должна быть выгода. Всегда есть выгода. Моральная или материальная. Любая.

Если выгоды нет, то хрен кто палец о палец ударит.

Здесь же, судя по рассказам Марии, соперница прямо из кожи вон лезет, чтобы оказаться рядом в их семейном гнездышке, рядом с ребенком.

Зачем?

Надо разбираться.

Мотивы Анны мне пока не понятны в отличие от муженька, отправившего Марию в дурдом.

С этим-то как раз все ясно. Захотел за счет хрена в лучшую жизнь выехать. Охмурить дочь Спиридонова, даже если ради этого потребуется отобрать собственного ребенка у матери, и через койку пробраться ближе к кормушке.

Банальная шлюха в брюках. Где больше заплатили – туда и поскакал.

Зачем он Спиридонову? Тоже вопрос.

Слишком много вопросов, и рассказ Марии пролил свет только на некоторые из них.

Надо разбираться.

— Я не понимаю, за что он со мной так? — она подняла на меня глаза, в которых плескалась непередаваемая, ничем не прикрытая боль.

— Ни за что. Просто так.

— Я же была хорошей женой. Старалась, поддерживала. Всегда за него.

Почувствовав неожиданное раздражение, я скрипнул зубами:

— Уверен, женой ты была прекрасной. Просто твое время в его графике вышло. Он решил двигаться дальше.

По чужим головам. Костям. Жизням. Понимает, мерзавец, что часики тикают. Еще пяток лет и все, превратится в никому не нужного мужика, разменявшего шестой десяток. И уже никакая богатая наследница не посмотрит на него, потому что есть гораздо моложе, горячее и перспективнее. Удачливее, в конце концов. Без проблем с давлением, запорами и отдышки.

Эта Анна Каталова – отчаянная попытка заскочить в последний вагон, только и всего.

— Так отпустил бы. Люди разводятся, что поделать. Не всем дано долго и счастливо.

— Развод – это затратно. Ребенок, алименты, раздел имущества. Даже если он и перевел все на свою мать, хороший дорогой адвокат сможет все раскопать и не позволит жене остаться с голой задницей. Абрамов это прекрасно понимает. Ему выгоднее по-тихому списать тебя со счетов. Покрасоваться перед общественностью в роли заботливого мужа, переживающего из-за недуга любимой жены. В роли хорошего отца, взявшего на себя все заботы о дочери. Так и над репутацией поработает и сэкономит прилично.

Она сморщилась, будто вот-вот заревет, но сдержалась. Только носом шмыгнула и, подняв взгляд к потолку, быстро-быстро заморгала.

— И что мне делать?

— Все зависит от того, какой результат хочешь получить.

— Результат?

— Да. Может, ты жаждешь переиграть Анну и вернуть мужа в семью.

— Да пошел он, — сквозь зубы процедила Мария, — меня интересует только моя дочь. А где Семен, с кем, какие у него там планы – мне плевать.

— Ненавидишь его?

— Больше, чем кого-либо в этой жизни, — и столько холода в голосе было. Столько стального звона и решимости, что я невольно улыбнулся:

— Это прекрасно.

— Это ужасно. Я ничего не могу ему противопоставить. Не могу просто прийти и забрать своего ребенка. Ничего не могу!

— Ты – нет. Мы- да.

Она затихла, уставилась на меня во все глаза.

— У меня есть адвокат, который камня на камне не оставит от всех его махинаций.

— Я благодарна за помощь, но зачем вам это все? Зачем вам я и мои проблемы?

— Моя цель — Спиридонов, и если попутно ко дну пойдет еще один мерзавец, то я ничего не имею против.

Она тяжело вдохнула, будто в легких не было места для воздуха, потом кивнула своим собственным мыслям и твердо сказала:

— Я готова на все, чтобы вернуть свою дочь. Скажите, что мне делать и…

— Ничего не делать. Просто сиди тихо и не высовывайся.

— Но…

— Я все сделаю сам.

Не знаю почему, но мне внезапно захотелось принести ей голову козла-мужа. Положить боевой трофей к ее ногам.

— Я не могу просто сидеть, сложа руки.

— Можешь. И будешь.

— Но… Вы не понимаете, — она всплеснула руками, — Арина…

— Хорошо. Что бы будешь делать? План какой? Пойдешь к мужу, скажешь «верни мою дочь»? Гарантирую, глазом не успеешь моргнуть, как снова окажешься в дурке. А может, он решит больше не рисковать и просто закопает тебя где-нибудь на помойке.

Беспомощно и в то же время сердито она уставилась на меня.

— Или пойдешь в полицию? Заявишь на него? И пока они разбираются…если будут разбираться, потому что он предоставит справки из дурдома, что ты не в себе…навсегда исчезнешь с радаров, полностью развязав ему руки. Этого ты хочешь?

Тиха всхлипнув, она уткнулась в свои ладони. Не ревела, не билась в истерике, как сделало бы большинство женщин на ее месте. Просто сидела, растворившись в своем горе, а я как дебил смотрел на худые, чуть подрагивающие плечи и думал о том, что хочу обнять.

В молчании прошло несколько долгих минут. Я не дергал ее, ничего не спрашивал, не предпринимал никаких действий, она же просто дышала. Проживала этот стремный момент.

Потом убрала руки от лица и тихо сказала:

— Зачем я вам?

— Я уже сказал.

— Вы сказали, что я могу помочь. А потом сами же сказали не высовываться. Противоречие.

Еще какое. И хрен знает, что с этим делать.

Поначалу, отдавая приказ выкрасть ее из больницы, я был уверен, что для Марии найдется применение. Что я сделаю из нее, что-то наподобие спецагента, бойца, который ради воссоединения с дочерью, пойдет на все, что угодно.

А теперь…

Теперь я видел в ней женщину. Напуганную, сломанную чужим предательством и жестокостью. Ранимую, несчастную, совершенно одинокую.

Ее не надо использовать.

Ее надо оберегать.

Защищать.

Дать ей то самое чувство безопасности. Дать ей возможность быть слабой. Быть девочкой, которая не должна сражаться с этим миром в одиночку и все тащить на себе.

Я не понимал откуда взялось это чувство.

Я уже вообще ни хрена не понимал.

Просто чувствовал, поражаясь тому, что вообще способен на это.

— Как я смогу помочь, если ничего не буду делать? — спросила она, не догадываясь что уже делает.

Дают ту самую энергию, которая заставляет мужика двигаться вперед и сворачивать на своем пути горы.

— Просто жди. Сначала надо собрать информацию, потом уже смотреть по ситуации.

— Но Арина…

— С Ариной все в порядке. Никто над ней не издевается, не мучает.

— Но она с Анной? — спросила Мария.

Врать не было смысла:

— Да. Все это время Каталова ночует у вас дома. С твоим мужем и ребенком. С девочкой все в порядке. Днем с ней постоянно няня.

— Няня, — горько усмехнулась Мария, поднимаясь с кресла и отходя к окну, — знаете, а я ведь хотела няню, хоть изредка, чтобы привести себя в порядок, подработать. Но они у нас долго не задерживались, потому что Семён был против. Зачем платить посторонней тетке, когда есть мать и бабушка, говорил он.

Она тихо рассмеялась и в этом смехе не было веселья. Только горечь

— Я дура, думала, что его заботит удобство и спокойствие ребенка, а он просто не хотел лишний раз тратиться. Зачем, когда есть бесплатная рабочая сила? Сейчас практически каждое действие мужа видится совсем в другом свете. Не бережливость, а крохоборство. Не забота о ребенке, а попытка устроиться поудобнее и с минимальными затратами. Не брак, а ловушка для наивной идиотки.

Невидящим взглядом она смотрела на аллею перед домом, а я смотрел на нее и слушал, как она рассуждает.

Слушал, в очередной раз поражаясь, что бывают такие мужики.

Хотя нет, какой это мужик? Так просто, название. Подставка для хрена только и всего.

— Все ошибаются.

— Вы считаете, что он ошибся? — чуть вскинув бровь, она обернулась ко мне.

— Не он. Ты. Иногда люди выбирают не тех, кто нужен.

Горький вздох и снова взгляд в окно:

— Очень дорогая ошибка выходит. Очень.

— Дорогая. Но не непоправимая.

— Так как мне ее поправить? — едва слышно прошептала она. — Как? Мне даже идти некуда. Только если к родителям.

— Даже не думай. Это первое место, где твой муж будет тебя искать.

— И как же?

— Во-первых, ты остаешься здесь. Сидишь тихо, не отсвечиваешь. Никак, ни коим образом не пытаешься связаться с мужем или родными. Во-вторых, не путаешься под ногами, не задаешь лишних вопросов и не предпринимаешь никаких самостоятельных действий. В-третьих, обращайся ко мне на «ты». Меня зовут Александр.

— А я Мария.

— Знаю. Идем.

— Куда? — без интереса спросила она.

— На кухню. Если хочешь быстрее поправиться и восстановить силы, то тебе надо нормально есть.

Кажется, она хотела возразить, но не стала. Вместо этого кивнула:

— Очень хочу.

— Тогда вперед.

Она пошла за мной покорно и безропотно, как человек, который знает цену слову «надо».

Мы спустились на кухню и там встретили Олега, колдующего у плиты.

— Как все прошло? — спросил он, подозрительно взглянув на меня, потом на Марию.

— Привел пациентку на обед. Садись, — жестом указал на стул, и Мария снова подчинилась.

Обхватив себя руками, она растерянно смотрела по сторонам и явно чувствовала себя не в своей тарелке.

А я внезапно подумал, что дом выглядит как сарай, и совсем не приспособлен для гостей. Простые бревенчатые стены, простая мебель и ничего лишнего. Всего лишь место, к которому я относился исключительно как к перевалочному пункту. А сейчас что-то изменилось. Неуловимо, едва заметными штрихами, намеками и полутонами.