Развод. Она не твоя

Глава 9

Пробуждение было долгим, нудным и каким-то отчаянно мучительным.

Адски болела голова, и я никак не могла понять почему. Кажется, даже была повязка, но не было сил поднять руку и пощупать.

Во рту сухо и горько – сохранился привкус лекарств, которых я не помнила.

Глаза не открывались – даже рассеянный свет, пробивающийся сквозь жалюзи, причинял нестерпимую боль.

Со второй попытки мне все-таки удалось сморгнуть пелену жгучих слез и осмотреться.

Окружающая остановка была унылой – блеклые, некогда бежевые стены, потолок с россыпью мелких трещинок, прикроватная, пугающая безликой пустотой, тумбочка. Одинокий стул.

Больше ничего.

Мозги словно ватой набиты, еле ворочались и отказывались соображать.

Потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что вокруг меня больничная палата.

Как я здесь оказалась?

Не помню. Какие-то обрывки. Дождь, ощущение скользящей травы под ногами. Злость.

Я была зла. На кого? Не помню. Кажется, на саму себя.

Еще был страх, разочарование, боль.

Откуда эти эмоции? Я не хотела их, но они просачивались, заполняя собой каждую клеточку. Давили, лишая возможности нормально дышать.

Я не хотела вспоминать, потому что знала, стоит только вспомнить – и всему конец.

Внутри нарастал тревожный гул и потребность куда-то бежать, что-то делать, потому что время было на исходе.

Почему на исходе – не знаю.

Что потом – не знаю.

Меня начало колотить. Не от холода – в палате было жалко, а от нервного напряжения. Я чувствовала, что еще немного, еще чуть-чуть и плотина прорвется, затопив меня чем-то грязным и зловонным.

Почему-то вспомнились шторы…

Причем тут шторы?

Я кое-как пошевелила руками, ногами – вроде все на месте, ничего не сломано и не болит.

Если не считать каши в гудящей голове и дикой слабости, то я в относительном порядке. Можно вставать и идти.

Однако стоило мне приподняться, как раздался противный писк.

Только сейчас я заметила прибор, стоявший чуть позади и тянувший ко мне свои щупальца-провода.

Буквально спустя минуту, в палату заглянула женщина в форме медсестры.

— Очнулась?

— Да, я…

Она даже слушать меня не стала, только бросила пренебрежительно:

— Сейчас врач придет, — и ушла.

Странная какая-то больница, и персонал странный.

Я аккуратно села. Потребовалось пару минут, чтобы справиться с накатившей тошнотой, после чего я смогла нормально вдохнуть и сняла с себя датчики.

Потом попыталась встать – ноги дрожали и гнулись, но я все-таки поднялась и, держась за спинку кровати, сделала несколько неуверенных шагов.

Кафельный пол неприятно холодил босые пятки.

Штормило. Наверное, из-за лекарств. Судя по синякам на сгибе локтя, мне ставили капельницы. Интересно с каким препаратом?

Разжав пальцы и отпустив опору, я медленно прошлась по палате. Силы потихоньку возвращались – ноги покалывало, в плечах давило. Я сделал небольшую зарядку, стараясь не совершать резких движений, потом подошла к окну. Раздвинув полоски облезших жалюзи, я увидела свое размытое, полупрозрачное отражение.

Так есть, на голове повязка. Прикоснулась – плотно намотанные бинты, под ними – больно.

Я ударилась? У меня сотрясение? Похоже на то.

Чуть подавшись вперёд, я выглянула на улицу.

В небольшом скверике медленно прогуливались пациенты. Кто-то сидел на лавке, кто-то неторопливо шел в сопровождении медсестры. Выглядело умиротворяюще и в то же время страшно.

Я не успела понять откуда взялся страх, потому что в палату пожаловал врач.

Высокий мужчина в строгих очках. Немного лысоватый, но с бородкой, и внушительным животом, на котором натягивался белых халат.

— Мария Витальевна, вижу вы пришли в себя, — прохладно улыбнулся он, подтягивая стул к койке, — вернитесь на место, пожалуйста. Вам пока противопоказано вставать.

Я послушно вернулась и села на край койки:

— А вы…

— Владислав Петрович. Ваш лечащий врач.

Еще бы знать, от чего меня лечили.

— Что со мной? У меня травма? Я упала? В голове какие-то обрывки, не могу вспомнить.

Он проигнорировал все мои вопросы. Вместо этого открыл папку, пробежался глазами по строчкам, кивнул каким-то своим мыслям, а потом начал спрашивать какую-то нелепицу.

Ладно вопросы о том, помню ли я кто я, сколько мне лет, где живу, как зовут моих родных. Но когда пошло что-то про трудность выполнения повседневных дел, сложности в общении, эмоциональный фон и проблемы со зрительным контактом стало не по себе.

Я сначала пыталась отвечать, но по мере того, как недоумение усиливалось, все больше молчала.

— Вы не понимаете, о чем я вас спрашиваю? — спросил врач, взглянув на меня поверх очков, — трудности с восприятием?

— Я все прекрасно понимаю, но не собираюсь отвечать на ваши вопросы, пока вы не ответите на мои.

— И что же вы хотите знать, Мария?

— Что со мной?

— Травма головы в результате…несчастного случая.

— Что произошло?

— Вы не помните? — усмехнулся он, складывая пухлые руки, — у вас был конфликт с мужем.

Конфликт с мужем?

Тут же острыми иглами посыпались осколки воспоминаний. Анна. Обман. Дождь. Ругань возле машины…

— После этого вы специально бросились на проезжую часть. Назло ему…

Я ошалела от такого нелепого заявления:

— Я?!

— Вы. С ребенком на руках. — безжалостно продолжал врач, — Не помните? Вы схватили дочь и бросились под колеса машины. Если бы не реакция водителя и вашего мужа, то погибли бы и вы и она.

— Не было такого! — воскликнула я, — и проезжей части не было! Мы были во дворе. Аринка дремала в машине. Да, ругались с мужем, потом я хотела убежать, но было скользко. Я расползлась на траве перед детской площадкой и упала…

Снова вспышка, после которой воспоминания наконец выстраиваются в логичную, чудовищную цепочку.

— Он толкнул меня! Муж! Толкнул! Поэтому я упала! Он напал на меня!

Владислав Петрович, слушал меня, кивал, смотрел, как на шальную дурочку, попутно делал отметки в карте.

— То есть вас еще и преследовали? — мягко уточнил, растягивая губы в неприятной ухмылке, — как интересно.

Я решительно поднялась с койки:

— С меня довольно. Я выписываюсь.

— Боюсь, это пока невозможно.

— Мне плевать, чего вы там боитесь. Я тут и на минуту больше не останусь. Мне нужно домой. Выяснить у мужа, что за сказки он тут рассказывает. И забрать ребенка, пока этот спаситель, не натворил дел. Где мой телефон?

Надо срочно позвонить адвокату, чтобы запускал бракоразводный процесс. Связаться с матерью, чтобы та забрала Аринку у Семена и ни в коем случае не отдавала до тех пор, пока я не приеду.

Этот мерзавец совсем уже распоясался. Выдумать такое! Выставить меня придурошной теткой, готовой после скандала броситься под колеса автомобиля. Да еще и с ребенком на руках!

Я была в ярости. Меня трясло. В груди так клокотало, что еще немного и начну плеваться огнем, как дракон.

Подумать только… Спаситель, мать его…

Просто слов нет, один мат.

— Нашим пациентам не положены телефоны.

— Я не ваш пациент. Я ухожу.

— Боюсь, Мария Витальевна, я вынужден вас разочаровать. Это не то медицинское заведение, из которого можно выйти по собственному желанию. Нужно заключение врача, что вы здоровы, а я такое дать не могу. Увы. — и снова улыбка.

С каждым ее появлением мне все больше хотелось оскалиться и зарычать, потому что в ней не было ничего человеческого. Только холод, равнодушие и ноты какого-то потаенного садистского удовлетворения.

Что за клиника такая дурацкая, раз подобных недоврачей допускают к пациентам? Ему только в зверинце работать или с умалишенными общаться…

Меня будто кипятком окатило. Обварило с ног до головы, не оставляя живого места.

В глазах общественности муж — самоотверженный отец-спаситель, а я – чокнутая мамаша, которая из-за ревности чуть сама не сиганула под колеса автомобиля, да еще и ребенка едва не угробила.

— Это клиника для душевнобольных? — прошептала я, сраженная чудовищной догадкой, — Семён отправил меня в дурдом?

— Ну-ну, не надо так переживать, — миролюбиво сказал врач, — ваш муж очень за вас переживал, просил вылечить.

— Не надо меня лечить. Я в полном порядке.

— Он так не считает. И очень переживает, как бы вы снова не попытались навредить себе и собственному ребенку.

— Да ни черта подобного! Он просто хочет меня нейтрализовать! Убрать со своего пути и дальше жить в свое удовольствие, а дочь ему нужна для достижения целей.

— Абрамов предупреждал, что у вас бывают приступы паники, и порой вам кажется, что вас преследуют. Это лечится. Нужно пройти курс медикаментозной терапии, прокапаться, поработать со специалистами. И возможно потом, может через полгода, а может и позже – пока рано давать прогнозы – вам позволят выйти отсюда.

Я не могла поверить своим ушам.

Позволят выйти? Через полгода-год? Я в тюрьме?

— Я отказываюсь от лечения. И ухожу.

Он покачал головой:

— В нашей клинике так нельзя. Вы представляете потенциальную опасность не только для себя, но и для окружающих. Поэтому мы будем вынуждены держать вас здесь столько времени, сколько потребуется. Обещаю, приложим все силы, чтобы вылечить вас как можно быстрее.

Последнее обещание прозвучало как угроза.

И я поняла… Поняла!

Они заодно. Этот жирный врач и мой скотина–муж. Они договорились!

Этот боров будет держать меня в палате столько, сколько прикажет Семен. И если потребуется залечит меня до состояния овоща!

Судя по ватному состоянию, мне уже чего-то начали вкалывать. Что-то, чему в организме не место.

— Я подам на вас в суд, — прохрипела я, отступая на шаг, — за фальсификацию и насильное удерживание.

— Ну что вы, Мария. Никто вас не собирается удерживать насильно. Вам желают исключительно добра – и муж, и врачи. Мы вас пролечим, и как только ваше состояние стабилизируется – сразу выпишем, — говорил он, а глаза оставались равнодушными, как у рыбы. — Не переживайте.

Я не верила ни единому его слову. И становиться жертвой лечения не собиралась. Поэтому улучив момент, когда Владислав отвернулся, чтобы отодвинуть стул к стене, бросилась из палаты.

— Мария! — он дернулся наперерез мне, но не успел.

Я проскочила мимо него, толкнула дверь и вывалилась в коридор.

Надо уносить отсюда ноги!

Это единственная мысль, которая осталась в голове.

Бежать, пока меня не привязали к койке и не накачали до потери пульса. Спасать Аринку, которая осталась в лапах у чудовища…

Позади неожиданно высоким и противным фальцетом голосил Владислав Петрович:

— Пациентка сбежала! Ловите ее!

Я оттолкнула с дороги растерявшуюся медсестру и понеслась дальше.

Этот чертов коридор казался бесконечным. Я бежала, бежала, бежала мимо закрытых дверей, из-за которых доносились то крики, то стоны, то голоса мало чем напоминающие человеческие. А позади меня раздавался грохот чужих шагов и возмущенные вопли:

— Остановите ее!

Звонко шлепая босыми пятками по полу, я бежала что есть мочи, и душа заходилась от ужаса. Это все сон. Это дурацкий сон, после которого непременно настанет спасительное пробуждение.

Мне удалось увернуться еще от одних цепких лап. Чужие пальцы сомкнулись на больничной рубашке, но я как одержимая рвалась дальше.

Раздался треск рвущейся ткани и спину обдало прохладным воздухом.

— Да остановите вы ее!

Нельзя этого допустить. Нельзя!

Я должна выбраться их этого филиала ада на земле, вернуться домой, к дочери, любой ценой.

Однако выхода все не было, за поворотом оказался такой же длинный коридор. Шаги за спиной становились все ближе и отчетливее…

Я продолжала бежать и слезы сами катились из глаз.

Я не хочу, мне надо уйти из этого места! Кто-нибудь, помогите, пожалуйста.

Очередной поворот и впереди замаячила высокая фигура, затянутая в серый деловой костюм.

Явно не сотрудник клиники, и уж тем более не пациент. Посетитель!

Задыхаясь от страха и бессилия я рванула к нему, а он, привлеченный шумом преследователей, обернулся в нашу сторону и хмуро наблюдал за моим приближением.

Взгляд как у коршуна – цепкий, безжалостный и в то же время равнодушный. Я бы никогда не посмела подойти к нему на улице, если бы наши пути пересеклись в обычной жизни. Такие персонажи всегда пугали меня, над ними будто горела табличка «Опасно! Держись на расстоянии!» Они как хищники, к которым без крайней необходимости лучше не приближаться.

Но сейчас не осталось выбора. Лучше в когти к зверю, чем та учесть, которую мне уготовил муж.

Я подлетела к нему с криком:

— Помогите! Меня подставили и держат здесь насильно.

— Это не мои заботы, — без единой эмоции ответил он и попытался уйти.

А я не могла отпустить его! Только не сейчас, когда моя жизнь и мое будущее висело на волоске:

— Пожалуйста! Заберите меня отсюда! Умоляю! Или хотя бы вызовите полицию!

В этот нам подлетела рослая медсестра

— Простите. Она не в себе… буйная.

Я увернулась от ее рук и снова вцепилась в незнакомца:

— Я не буйная. Это все обман, — повторяла я, хватаясь за лацканы дорого пиджака, — обман. Они хотят забрать мою дочь! Мою девочку!

Невыносимо темные глаза смотрели на меня без единой эмоции.

— Пожалуйста, помогите, — повторяла я, как заведенная, пока медсестры пытались оторвать меня от незнакомца, — помогите. Умоляю!

Ткань выскользнула из моих скрюченных пальцев и тот же момент меня грубо подхватили под руки и поволокли обратно в палату.

Мне туда нельзя… Нельзя!

Я оттуда не выйду!

Семен меня не выпустит!

— Помогите! — заорала во весь голос, в отчаянии глядя на незнакомца, — пожалуйста! Не отдавайте меня им!

Он смерил меня долгим, ничего не выражающим взглядом, поправил галстук, съехавший на бок во время моего нападения, и ушел, унося с собой остатки надежды.

Это конец…

Мысль обожгла, впиваясь раскаленным шипом в сознание.

Семен оставит меня в дурдоме, где под действием препаратов и «надлежащего ухода» я превращусь в овощ.

Бесполезный овощ, который не будет путаться под ногами и мешать воплощать в жизнь амбициозные планы.

Он спокойно лишит меня родительских прав и будет распоряжаться жизнью дочери, как ему заблагорассудится. Отдаст ее Анне, жадной до чужих детей. Или кому-то другому.

Для него Аринка – такой же актив, как и все остальное. Если можно будет извлечь выгоду с помощью дочери – он сделает это не моргнув глазом.

Я была слепой и глупой. Столько лет прожила с человеком, и не поняла, что это волк в овечьей шкуре. Хотя нет, не волк. Шакал. Хитрый. Ловкий, стремящийся получше устроиться в этой жизни за счет других.

Я была удобным перевалочным пунктом. Долгим, стабильным, перекрывающим все потребности и не требующим ничего взамен. А теперь мое время вышло. Я больше не нужна Абрамову – у него новые цели и вершины впереди. Я для него отработанный материал, с которым она не собирается делиться ничем своим – жильем, деньгами, ребенком.

Все это он намерен оставить себе, а меня, чтобы не мотала нервы и не просила лишнего, сгноить в дурке.

Слепая, тупая, бездарная дура! Позволившая столько лет водить себя за нос, радовавшаяся тому, какой у нее прекрасный муж, как повезло встретить такого мужчину!

А оно все на ладони было! Все! Надо было просто отбросить в сторону розовые очки, открыть глаза пошире и смотреть! Смотреть глазами, а не тем местом, на котором обычно сидят!

Смотреть, впитывать, понимать! Не искать оправдания мелким проколам, не отмахиваться, не забывать про них, как про нечто странное, но несущественное!

Надо было смотреть! Думать, анализировать! Задавать вопросы!

Надо было…

Теперь поздно.