Муж ушел на работу раньше обычного. Сказал, что нужно забрать документы из другого офиса.
На мой вопрос «для чего существуют курьеры?» ответил что-то невразумительное.
Он вообще был какой-то странный.
После вчерашней ссоры сначала развел просто ненормальную активность: а давай посмотрим фильм, а давай закажем твои любимые роллы, а давай, давай, давай… Потом вдруг воспылал ко мне какой-то просто неземной страстью, явно решив загладить вину добротным многоразовым сексом. А утром встал сам не свой. Непривычно молчаливый, задумчивый, рассеянный.
И я не знала, что из этого напрягало меня больше всего.
Хотя нет. Знала.
Меня напрягала ненатуральность.
Что в бешеной несуразной активности, что в рьяном желании удовлетворить меня в постели, что вот в этих задумчивых взглядах и ответах невпопад – во всем проступала ненатуральность.
И мне не мерещилось. Это действительно было так.
За годы совместной жизни я вдоль и поперек изучила Абрамова и его реакции. Так вот сейчас они были несвойственными, странными и от того еще более тревожными.
Я не могла избавиться от ощущения, что вышла на хрупкий лед, и теперь он трещал под моими ногами, так и норовя проломиться.
Однако несмотря на волнение и тревогу, все больше распирающую сердце, я не стала задавать вопросов и запускать неприятный разговор по второму кругу. Это бессмысленно. Муж снова уйдет в глухую оборону и примется повторять как заведенный «я не знаю, не помню, вообще не в курсе, ты несешь бред» и все в том же духе.
Это не значит, что нужно ставить точку и обо всем забыть. Конечно, нет. Просто надо как-то иначе подойти к решению этой проблемы. Не в лоб.
Я молча проводила мужа на работу, по привычке поцеловав его в щеку. Потом стояла у окна и сквозь полупрозрачную занавеску наблюдала за тем, как он шел к машине, попутно с кем-то разговаривая по телефону.
Интересно с кем?
Обычно я не задавалась таким вопросом – ну говорит и говорит. Он человек деловой, контактов много, вопросов, которые требуют его срочного участия, еще больше.
Но сегодня я вдруг поняла, что практически ничего не знаю о его контактах. Наши сферы деятельности не пересекались, и единственной моей точкой соприкосновения с его работой были корпоративы, на которые он меня неизменно брал с собой.
Еще я знала его помощницу – Оксану Андреевну. Ей тридцать пять лет, беспросветно жената, помешана на своих детях, и каким-то чудом умудряется совмещать все и сразу – работу, дом, семью, хобби, спорт. Батарейка с неиссякаемым запасом. И если бы я увидела, что Абрамов оставил Аринку с ней – то ни слова не сказала бы.
А вот Анна… Анна — это другое. И то, чему я стала невольным свидетелем не подчинялось никаким логическим объяснениям.
Посторонние люди так себя не ведут. Не хватают чужих детей. Не облизывают их, замирая от восторга. Не требуют неуместных «мама».
И чем дольше я размышляла об этом, тем менее реальным казался мой первоначальный вариант, будто муж втихаря от меня нашел няньку для дочери. Дело было не в этом. А в чем?
Подозрения, которых я не хотела, все больше просачивались в душу.
А потом, когда мы с Аринкой собрались на прогулку, я полезла под раковину, чтобы достать мусорный пакет…
Стала его вытаскивать, но зацепилась складкой за крепление ручки на ведре, дернула и порвала, и через дыру в боку все добро разлетелось по полу. В общем, хотела, как быстрее, а получилось, как обычно.
— Да чтоб тебя! — простонала я, запрокинув голову к потолку, — курица криворукая!
Пришлось усаживать дочь за мультики, а самой заниматься незапланированной уборкой. Собрала миллион обрезков, оставшихся после детского творчества, труху от заточки карандашей, картофельные очистки, использованные пакетики из-под чая. Среди всего этого великолепия мне попался скомканный шелестящий пакет, с какими-то бумажками внутри. Я сначала хотела бросить его к остальному мусору, а потом, сама не знаю почему, заглянула внутрь — смятый чек и бирка на белой веревочке.
Какое-то неприятное сколькое ощущение прошлось от затылка и ниже.
Такое я точно не выбрасывала – у меня уже давно не было ни покупок, ни распаковок нового. А учитывая, что мусор у нас долго не залеживается, то эта бирка тут появилась либо сегодня – и тогда ее выбросил муж. Либо вчера…и ее тоже выбросил муж.
То есть что получается? Семен вытащил тряпку из пакета, срезал ярлыки и только после этого стал одевать малышку? Да в жизни не поверю. Он скорее бы что-то другое взял, чем выполнил столько манипуляций с детским барахлом.
Чувствуя, как поднимается волна удушливого подозрения, я быстро завершила уборку, вставила в ведро новый пакет, а сама схватилась за телефон.
Вбила электронный адрес с бирки и попала на сайт небольшого, но весьма недешевого магазина детской одежды, добавила в поиск артикул и очутилась на странице того самого розового платья, в котором вчера была дочь.
Рука тут же дернулась, чтобы позвонить мужу, но я остановилась.
Опять начнет орать и с пеной у рта доказывать, что не при чем, что не знает откуда оно взялось, что я сама такое в шкаф положила и забыла.
Я даже на миг усомнилась в собственной адекватности. Может, реально забыла? Впопыхах сунула вещичку в шкаф, а потом и не вспомнила про нее, завалила чем-то другим. Такое ведь могло быть?
Да конечно же нет!
Во-первых, я этот магазин первый раз в жизни вижу.
Во-вторых, считаю, что нет никакого смысла покупать маленькому ребенку настолько дорогие платья. Семь тысяч! За трикотаж в горошек и фирменную бирку! Да я лучше на эти деньги возьму ей несколько платьев на смену. Все равно вырастет из него быстрее, чем глазом успеешь моргнуть.
В-третьих, провалами в памяти не страдаю и терпеть не могу, когда из меня пытаются сделать дуру.
А судя по тому, что на чеке стояло позавчерашнее число, сейчас происходило именно это — из меня пытались сделать идиотку.
И мне чертовски хотелось знать зачем.
Чек и бирка отправились в тот же пакет, где лежало вонючее платье. Я еще не знала, что делать дальше, но вещдоки припрятала, потому что мало ли…
Что именно «мало ли»» — непонятно.
Если честно, я вообще ничего не понимала в этой ситуации.
Странная одежда, странный запах, который до сих пор мерещился в воздухе, странная «помощница». Странная реакция мужа в конце концов!
Все странное!
И в центре этого потока странностей моя маленькая девочка.
Кажется, на прогулке я выглядела немного невменяемой. Под неугомонное щебетание других мамаш, стеклянным взглядом следила за Ариной, копающейся в песочнице, а мыслями была совсем в другом месте.
Сколько ни пыталась найти логичных объяснений, сколько ни подкидывала самой себе идей и вариантов – все в пустую. Ни одна моя фантазия не могла собрать воедино все хвосты и выдать общую картину происходящего.
Не сходилось.
Платье, купленное два дня назад, и вранье мужа…
Если бы не этот чек, я бы со временем убедила себя, что действительно запамятовала. Притащила домой обновку и забыла о ней. Но я видела его!
Якобы пятиминутные посиделки Анны и насквозь пропахшая одежда…
Если бы я не видела, как она тискала мою дочь и выпрашивала «маму», я бы поверила, что ребенок случайно пропитался посторонними запаха. Но я видела!
Все упиралось в противопоставление слов мужа и того, что я видела своими собственными глазами.
И хоть мы прожили душа в душу пятнадцать лет, себе я верила больше, чем ему.
Кто-то, наверное, скажет: вот истеричка. Сама напридумывала не пойми чего, а теперь загоняется, ищет какие-то зацепки и объяснения.
Но разве я могла иначе? Дело ведь касалось не только меня. Дело касалось ребенка! Поэтому ни отмахнуться, ни сделать вид будто ничего не случилось я не могла. Не просто не могла, а не имела права!
Надо разбираться. Только с чего начать?
Опять построить допрос мужу? Смысла нет, все закончится очередным скандалом или попытками «залюбить» неудобный разговор.
А в том, что для Семена он неудобен, я уже не сомневалась.
Так врать, выкручиваться, делать вид, что у него лапки, включать обиженного и оскорбленного, а в конце наоборот на полную врубить режим мачо – говорило о многом.
И чем дольше я об этом думала, тем чаще сердце пропускало удары.
Это ведь не нянька, как я подумала изначально. И не самоотверженная, обожающая всех детей на свете помощница Спиридонова, как утверждал Абрамов.
Тогда кто?
Слово, так и крутилось на языке, но я не могла заставить себя произнести его вслух. Потому что если озвучить, если выпустить его на волю, то обратного пути не будет.
К возмущению и желанию разобраться, теперь добавлялся страх. Липкий, мерзкий, пропитывающий собой все вокруг, как вонь тех самых сладковато-йодистых духов.
Случайная встреча в кафе заставила меня сомневаться в основе основ, в фундаменте моего жизненного уклада. В семье.
Мне было страшно. До одури и судорожных всхлипов. До красных пятен перед глазами.
Хотелось спрятаться, вырезать из памяти тот момент за столиком и счастливое «девочка моя», малодушно сделать вид, что ничего не было.
Но разве отрицание могло помочь? Разве проблема рассосется, если я просто закрою глаза и притворюсь слепоглухонемой? Разве сомнения уйдут, если от них просто отмахиваться? Разве жизнь будет лучше, если я позволю себя обманывать?
Нет.
Мне все-таки придется сказать это вслух.
Там, в кафе, рядом с моей дочерью была любовница Семена. Женщина, с которой он меня обманывал.
В груди зажгло, задергалось, заломило.
Слишком больно, чтобы дышать. Слишком остро, чтобы терпеть.
Непослушными пальцами я вытащила из сумки бутылку с водой, открутила крышку и сделала глоток. Вода была теплой и противной. Она не принесла облегчения, только смочила рот и комком провалилась в желудок.
Любовница…
Я никогда не позволяла себе сомневаться в муже, никогда не изводила ревностью ни его, ни себя. Я выбирала этого мужчину не для того, чтобы провести жизнь в сомнениях и думах о том, где и с кем он проводит время. Все эти измены, предательства, похождения за спиной у доверчивой супруги были чем-то чужеродным, чем-то, что обитало за пределами видимости, в других семьях, которым не повезло как нам с Абрамовым. Чем-то, что никогда не должно было нас коснуться.
У меня не было ни подтверждения, ни каких-то зацепок кроме вчерашних событий, но тем не менее корка льда расползалась в груди, сковывая душу.
Любовница…
Со змеиными глазами, темными волосами и духами, намертво въедающимися в вещи и кожу. Тянущая лапы к моему ребенку. С позволения моего мужа…
Может, все-таки нет?
Может, ошибаюсь? И есть какое-то другое объяснение?
Пока я проходила стадию отрицания и боролась с режимом страуса, так и норовившем включиться и увести меня с тропы войны, прогулка подошла к концу.
Аринка начала зевать. Отбросив в сторону лопатку, выбралась из песочницы и пошла к коляске – верный признак того, что детеныш нагулялся и хочет домой.
Я собрала формочки в пакет, попрощалась с остальными гуляющими и повезла дочь с площадки.
Каждый шаг давался с трудом, потому что ноги были как ватные. Мягкие, дрожащие, желейные колени то и дело подгибались. Внутри тоже желе. Мне с трудом удалось собрать себя в кучу и выполнить привычные дела – сполоснуть ребенка после прогулки, покормить, уложить спать.
Я лежала рядом с ней, гладила по светлым волосикам, смотрела. Сердце замирало от нежности и в то же время мучительно сжималось от неизвестности и необходимости что-то предпринимать.
Если Семен и правда предал, если разрешил этой Анне обцеловывать мою дочь и приставать с вульгарным и недопустимым «скажи мама», то надо готовиться к войне.
Я не позволю прикасаться к ней чужим лапам.
Она моя.
Убедившись, что малышка крепко заснула, я вышла на кухню, сделала кофе и, сев за стол, долго смотрела на то, как пар вьется над поверхностью жидкости.
На место оцепенения и желания спрятаться приходил гнев.
Хотелось позвонить мужу прямо сейчас и устроить такой разгон, чтобы только пух и перья по сторонам летели. За то что посмел познакомить дочь с Анной со своей девкой, за то, что так самозабвенно врал, пытаясь выставить меня идиоткой.
Хотела. Но не стала.
Потому что тумблер безоговорочного доверия по отношению к моему мужу перешел в положение «выкл».
Кто сказал, что скандал завершится в мою пользу?
Если я была так слепа, что проморгала измену, то откуда мне знать, как отреагирует муж на мои обвинения? Вдруг у него есть заранее подготовленные козыри, о которых я даже не подозреваю? Вдруг он совсем не против, чтобы Арина называла мамой кого-то другого?
Что тогда?
Та же сама интуиция, что вопила после вчерашних событий, теперь настойчиво твердила, что нельзя бросаться в бой с шашкой наголо. Надо подготовиться.
И начать, пожалуй, стоило с выяснения того, что же это за Анна такая распрекрасная.