Не знаю, почему я не сказала о камерах раньше.
Сначала не вспоминала о них, утонув в своих переживаниях. Потом вспомнила, но поскольку телефон, а с ним и все программы с доступами были утеряны, решила, что ничего уже не восстановить. Плохо быть бестолковой.
Эти записи не только помогли Саше, но и стали настоящим спасением для меня самой.
Я смотрела. Каждый день.
Не дыша, не шевелясь, не моргая.
Наблюдала за жизнью моей девочки, умирая от желания прикоснуться к ней, обнять. Почувствовать ту самую детскую любовь, которая для матери слаще всего на свете.
Больно.
Душа наизнанку.
И в то же время, я жила этими моментами. Наблюдала, как Аринку будят, кормят, заплетают косички. Улыбалась, когда слышала ее звонкий смех, и захлебывалась слезами, если малышка плакала.
И мне уже было плевать на Семена и на то, что по моему дому шастает посторонняя девица.
Дом больше не принадлежал мне. Я не хотела туда возвращаться. Пусть Абрамов подавится этими квадратными метрами.
Муж больше не вызывал никаких эмоций, кроме отвращения. Даже в самом кошмарном сне я не могла представить, что вернусь к нему.
Какая там любовь? Какая ностальгия по прожитым годам? Не осталось ничего.
А может ничего и не было? Может, я просто попалась в сети расставленный жадным манипулятором и барахталась там по привычке, потому что он убедил меня, что это норма, что все так и должно быть. И если бы не эта чудовищная ситуация, то я никогда бы не вырвалась из абъюзивных отношений, даже не поняла бы что они таковыми являются.
Слабое, конечно, утешение, но хотелось думать, что все, что ни делается – все к лучшему. Боль пройдет, проблемы останутся позади и жизнь наладится.
Саша обещал мне это. И я ему верила.
Время шло. Медленно, словно издеваясь, выматывая.
Сидеть взаперти было тяжело. Душа рвалась в город, к ребенку, но Саша был прав – мне нельзя показываться. Абрамов не пощадит, если я снова попадусь к нему в лапы. Не отпустит.
Надо ждать. Набираться терпения и ждать. Позволить Александру самому разобраться с этим делом. Он мужчина. Он сможет. Я знаю.
В последние дни он пропадал «на работе». Передо мной никто не отчитывался, как обстоят дела, но я и без того понимала, что сейчас шла самая настоящая охота на ведьм. Спиридонова, а с ним и моего дорого муженька, загоняли, как диких зверей. Направляли в ловушку, чтобы потом одним махом отсечь голову.
Я ничего не могла сделать, чтобы помочь. Разве что не мешаться под ногами, и встречать его – хмурого и уставшего – улыбкой и теплом. Окружить заботой.
Мне доставляло удовольствие заботиться о нем, и видеть, как мужской взгляд становится мягче в ответ на эту заботу.
Я чувствовала отдачу. Пусть молчаливую и не слишком эмоциональную, и в то же время искреннюю. Простое прикосновение к плечу, вопрос «как прошел твой день», плед, накинутый на плечи.
Оказывается, это так здорово, когда не только забирают, но и что-то дают взамен.
Как жаль, что раньше я этого не знала.
К приезду Александра у меня был готов незатейливый ужин – тушеное мясо, рис.
Я рассчитывала на спокойный вечер, но он, едва переступив через порог, огорошил меня признанием:
— Мы, наконец, разобрались с Каталовой.
И все. У меня сердце ухнуло до колен. В груди заломило, дыхание сорвалось.
— Что-то выяснили?
— Дай мне пять минут. И я все расскажу.
Пока он переодевался, я накладывала еду, позорно дребезжа посудой – руки тряслись. Чуть не расплескала чай.
И когда он вернулся, уже сидела за столом – неестественно прямая, будто палку проглотила и почему-то испуганная.
Саша сел напротив меня, подтянул к себе тарелку и глубоко вдохнул:
— Пахнет вкусно.
— Спасибо… Так что там с Анной?
Он поморщился:
— Ненормальная она.
— Саш! — в сердцах воскликнула я, — ну не тяни, пожалуйста.
— Даже не думал. Она ненормальная. Скажи, ты помнишь, в каком роддоме рожала Аринку?
— Конечно, помню. Меня всю беременность вел один врач, к нему и пошла на коммерческой основе.
Семен тогда еще все нервы мне вымотал своим: а почему бы тебе не сделать это бесплатно. Раньше женщины вообще в поле рожали, и ничего страшного.
Тогда я была так погружена в будущее долгожданное материнство, что даже слушать его не стала. Что угодно была готова отдать, лишь бы все прошло идеально.
— А помнишь ли ты там случай с погибшим ребенком?
— Как не помнить. Мы тогда все в шоке были. В соседней палате, у девушки трагедия случилась. Ни с того, ни с сего. Жалко ее было очень. Она так рыдала, так кричала.
— Этой девушкой была Анна Каталова, — огорошил меня Семен, — она родила в один день с тобой. Дочь. К сожалению, та прожила всего пару дней. И ее мать, наша дорогая Анна, на этой почве начала плыть кукухой. С виду все нормально – пришла в себя, смирилась, но на самом деле все оказалось гораздо серьезнее. Она убедила себя, что ребенок жив, просто его украли недоброжелатели. Подменили.
— Погоди…Она считает, что Арина на самом деле ее дочь?!
— Она в это свято верит. Судя по переписке, которую мы взломали, ее закоротило, когда она пришла к Спиридонову на стажировку. Изначально Абрамов ее совершенно не интересовал. Но потом Анна увидела вас с ним, узнала тебя и решила, что Арина – ее дочь. Она решила действовать через Семена, чтобы подобраться к ребенку. Дальше ты знаешь.
— Боже, боже, боже, — я не могла усидеть на месте. Вскочила из-за стола и принялась ходить из угла в угол, — и мой ребенок там, с ней…
От страха сводило внутренности.
Она же чокнутая! Просто больная на всю голову.
Я могу ее понять, такая трагедия, но… Нет, не могу. И не хочу. И не буду.
Это моя дочь! А не заплатка для душевнобольных.
— Маш, успокойся. Сядь.
— Не могу.
— Сядь, — Александр поймал меня за руку и вынудил опуститься на стул рядом с ним, — мы ее заберем.
— Как? — я всплеснула руками, — вломишься и силой вырвешь Аринку у них и лап? Или выкрадешь по-тихому? Он сразу поймет, что я к этому причастна. Подключит полицию, прокуратуру и всех, кого только можно. И они будут на его стороне – потому что официально, я — умалишенная, представляющая опасность не только для себя, но и для ребенка. Начнутся поиски, травля. Нас не оставят в покое. Никогда.
От понимания этого меня выворачивало наизнанку.
Как же так? Как, мать вашу, так?!
Почему вся моя жизнь, пусть не очень правильная и полная досадных ошибок, в итоге скатилась к такому фарсу? В разменную монету, которой так легко и безжалостно распоряжался Абрамов.
Столько лет прожили вместе… Столько долгих лет! И в итоге он меня просто в фарш прокрутил. Цинично, хладнокровно, без сожалений. Из-за денег и стремления к сытой жизни.
Тварь. Какая же он все-таки тварь.
Хотелось выть, рвать волосы на голове, биться в истерике. Только это все бесполезно и бессмысленно. Единственный, кто мог мне помочь – это человек, сидевший рядом и ободряюще сжимавший мою руку.
— А что Спиридонов?
— А что с ним? — Саша брезгливо сморщился. — доживает последние спокойные дни.
— Он знал, что его безумная дочь нацелена на чужого ребенка?
— Боюсь, что как раз Анна своей одержимостью и спровоцировала его на выбор жертвы. Он увидел ее интерес, все просчитал, и стал подогревать его, чтобы прочнее загнать Семена в ловушку. Мол, только такой красавец и достоин быть будущим зятьком. Сыграл на тщеславии. Чтобы усыпить бдительность и втянуть в авантюру.
О, да, тщеславия у Абрамова хоть отбавляй.
Уверена, у него даже мысли не возникло, почему такая холеная богатая красотка, как Аннечка Каталова обратила внимание на весьма посредственного, пусть не бедного и при должности, но не дотягивающего до нее ни по каким параметрам, мужика. Он искренне считал себя офигенным, достойным самого лучшего, королем. И легко проглотил наживку, которую ему вложили в рот.
— Я бы хотела видеть его лицо, когда он поймет, что все потерял.
— Увидишь, — улыбнулся Саша, — обещаю. Я дам тебе возможность сплясать на его костях.
Это самое прекрасное, что мне когда-либо доводилось слышать в своей жизни.
Если сначала я умирала от страха и отчаяния, и была готова забиться в первую попавшуюся нору, то теперь жаждала мести. Он должен за все заплатить.
Самое жуткое во всей этой ситуации, что все преследовали свои цели, но мало кого волновала судьба Арины.
Спиридонову – плевать. Для него она всего лишь кубик в сложной схеме. Она притягивает Анну, Анна притягивает Семена.
Семен, наверное, ее в какой-то степени любит, но в первую очередь дочь для него –актив. Крючок, который помогает приручить Анну и купить билет с хорошую жизнь. Ему и невдомек, что его самого уже приручили и купили с потрохами.
Анна… Этой плевать и на отца, и на Семена. Она барахтается в своем безумии.
Такая вот круговая порука. Всем на всех насрать, все друг друга используют. Аж тошнит.
В этот момент, Александр, видя, как мне тяжело, снова ободряюще сжал ледяную руку и сказал:
— Маш, хорошие новости тоже есть.
— Какие? Все закончится завтра? Сейчас?
— Не настолько хорошие, — сдержано улыбнулся, — хотя, как посмотреть. У нас есть выход на няню, которая сейчас занимается с твоей дочерью.
— И что?
Я видела эту женщину на камерах, видела, как она работает. На пять с плюсом. Я бы и сама с удовольствием наняла такую няню, если бы мне дали выбирать. Заботливая, тактичная. Ребенок при ней всегда чистый, ухоженный, спокойный. При этом она не только обеспечивала присмотр и уход, но и проводила занятия. Они то и дело то что-то лепили, то красили, то строили из цветных кубиков. Она читала, показывала дочке пальчиковых куколок, разыгрывая сценки из сказок. Профессионал, одним словом. И к моему огромному удовлетворению, именно она проводила большую часть времени с Аринкой, а не Анна.
— Она готова организовать вам встречу.
Я чуть со стула не упала, услышав эти слова.
— Встречу? — переспросила не своим голосом, — С Ариной?
— Ну а с кем еще? Не думаю, что ты мечтаешь о тайном свидании с Семеном.
В груди будто разорвалась адреналиновая бомба.
— К черту Семена. Когда я смогу увидеть свою дочь?
— Завтра. В первой половине дня…
Он не успел договорить, а я уже висела у него на шее. Обнимала так крепко, как будто хотела задушить.
— Спасибо.
— Маш, — он даже растерялся. Замер, с расставленными в сторону руками, — это…
— Спасибо, спасибо, спасибо.
Александр кашлянул и аккуратно похлопал меня по спине:
— Там не все так просто…
— Плевать, — прижалась к нему еще сильнее, — спасибо.
Он мой ангел-хранитель, не иначе.
— Маш, ты…
— Да? — Я чуть отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. А там…там бездна. Кипящая, обжигающая, заполняющая собой все и порабощающая.
Он замолчал. Я тоже забыла о том, что на свете существуют какие-то слова. Просто смотрела на него, широко распахнув глаза. Не шевелилась. Едва дышала. Чувствовала.
Дрожь по спине, покалывание пальцев, сильные удары сердца в ватной груди.
Что-то горячее, тягучее вместо крови по венам.
На меня никто никогда так не смотрел. Никогда. Так чтобы захотелось прикоснуться и забыть обо всем.
И я почти прикоснулась. Подняла руку, но остановилась. Сначала вернуть дочь, вырвать ее из когтей Анны и Семена, обнять, потом все остальное.
Я прошла по самому краю пропасти. В миллиметре от падения.
Если все пройдет хорошо, если мы разгребем эту зловонную кучу, то клянусь, я позволю всем своим шальным фантазиям воплотиться в жизнь. Но не раньше.
Александр тоже справился с эмоциями. Огонь не потух, но был тщательно спрятан, уступив место деловому подходу:
— Как я уже сказал – не все так просто. Абрамов следит за твоей бывшей работой, за домом, за родителями.
Бедные мои мама и папа. Не знаю, чего им наговорил Семен, но они, наверняка, места себе не находят от тревоги. Так хотелось дать им какую-нибудь весточку, сообщить, что жива, здорова, предупредить, чтобы не доверяли Абрамову. Но Саша категорически запретил это делать, потому что так можно было спровоцировать мужа на очередные зверства. И был прав. Пусть уж лучше будут в неведении, чем попадут под удар.
— Возможно и за няней тоже следит. Поэтому просто так подойти к ним ты не сможешь. Придется маскироваться, играть.
— Я готова к любым играм.
— Уверена? Если Семен догадается, что ты поблизости, то все станет сложнее. Лишние эмоции могут все испортить.
— Я справлюсь. Просто скажи, что мне сделать.
— Держать себя в руках, чтобы ни случилось.
— Без проблем.
Буду держать себя в руках, в узде, в ежовых рукавицах.
В чем угодно и как угодно, только дайте мне возможность увидеться с дочерью.
— Наедине вы не останетесь точно, — сказал он, пытливо глядя на меня, — возможно тебе даже не удастся ее обнять.
Как больно, сердце аж сжималось.
— Я все понимаю.
— Тебе придется изображать постороннюю.
Изображу. Постороннюю, чужую, мимо проходящую. Главное не сдохнуть в этот момент от отчаяния.
— Без проблем.
Он снова посмотрел на меня, в этот раз с ярко выраженным сомнением:
— Ты уверена, что такое испытание тебе по силам? Мы можем просто подождать, когда все закончится…
— Нет! — воскликнула я. Потом добавила тихим шепотом, — нет…
Сама мысль об ожидании была мучительна. Мне нужно увидеть ее, хоть мельком. Мимолетно прикоснуться. Услышать голос. Увидеть улыбку, пусть обращенную и не ко мне.
Мне нужно это, чтобы были силы жить дальше.
— Я должна ее увидеть. Пойми.
— Я понимаю, но чертовски переживаю. За тебя. За нее. За вас обеих.
В этих простых словах было столько искренности, сколько я не получала от Семена за всю нашу совместную жизнь.
Ему и правда было не все равно. Это пробивало дыру в моей броне, растапливало лед в сердце, заставляло чувствовать себя живой и нужной.
Я все-таки прикоснулась к нему. Провела ладонью по слегка небритой щеке и улыбнулась:
— Все будет хорошо.
Он накрыл мою ладонь своей:
— Тогда слушай меня очень внимательно.
Оставшуюся часть вечера мы провели, обсуждая детали завтрашней «операции», а утром отправились в город.
Несмотря на то, что за всю ночь мне удалось поспать от силы пару часов, я была бодра, активна и сгорала от предвкушения.
Мне не верилось, что сегодня я смогу увидеть Аринку. Даже щипала себя тайком, пока ехали по загородной трассе, опасаясь, что все это сон, и что пробуждение наступит в самый волнительный момент.
План наш был прост и в некоторой степени даже безрассуден.
Алла Евгеньевна – няня Арины. Должна была прийти с дочкой в детский магазин. А я, нацепив черный коротко стриженный парик, форму и бейджик сотрудника, буду изображать продавца-консультанта.
Чтобы не возникло вопросов и подозрений, мне пришлось приехать пораньше. Хозяйка магазина молча выдала мне все необходимое и сказала, где можно переодеться.
Я нервничала, но Александр сказал, что ей можно доверять, и я перестала изводить себя подозрениями и сконцентрировалась на том, чтобы сделать все правильно.
Уже готовая ходила по залу, действительно отвечая на вопросы покупателей. Кому-то помогла найти платье нужного размера, кому-то рассказала про игрушку, а потом мир перестал существовать.
В магазин зашла Алла Евгеньевна, толкая перед собой прогулочную коляску.
Аринка…девочка моя…
Ноги сами сделали шаг навстречу, но я остановилась.
Вспомнила слова Александра о том, что надо держать себя в руках, чтобы ни случилось.
Вы когда-нибудь пытались сдержать чувства к ребенку? К малышу, которого у вас пытались отобрать? Это невероятно сложно. До дрожи. До зубовного скрежета и тахикардии. И только мысль о том, что могу все испортить, не позволяла сорваться.
— Добрый день, — я подошла к ним, поправляя большие очки с толстыми линзами.
Еще один штрих, чтобы скрыть мою сущность.
Она взглянула на меня быстро, цепко. Чуть заметно дрогнула аккуратно накрашенными ресницами и сказала:
— Нам нужны сандалии, с высоким задником и супинатором.
— Пойдемте, я помогу вам подобрать.
Отдел обуви находился в дальней части магазина, и там как по заказу никого не было.
Пока шли туда, я с трудом удерживалась от того, чтобы не пожирать дочь взглядом.
Девочка моя, Зайка, Солнышко. Котенок мой любимый. Как же я соскучилась по тебе. Как же мне без тебя плохо.
Мы заняли место между стеллажей, такое, что со стороны было не очень-то заметно. Если кто и наблюдал за нами, то чтобы увидеть, что происходит, ему надо было подойти совсем близко.
Двигаясь по сценарию, я спросила какой размер нужен, какой цвет, какая фирма предпочтительнее. Достала из стопки пяток коробок с обувью, а потом опустилась на корточки рядом с коляской:
— Какая красивая девочка.
Моя. Моя. Моя!
Она смотрела на меня, чуть нахмурившись. Не узнавала. Парик и уродливые очки в пол лица сбивали ее с толку. А я чуть ли не выла от отчаяния, так хотелось увидеть ее радость и услышать нежное «мама».
— Давай-ка примерим.
Я сняла с нее идеальные сандалики, и замерла, не отпуская сладких пяточкем. Трясло от желания продлить прикосновение, позволить себе большего. Но нельзя…
Надела новую сандалику:
— Ну, как тебе?
Она переключила внимание на обновку, потрогала пальчиками бабочку на застежке и улыбнулась.
Я сейчас точно с ума сойду.
Где мой воздух?
После того, как надела вторую, Алла Евгеньевна поставила девочку на пол. Аринка, сделала пару шагов, потом увидела свое отражение в зеркале и, как истинная модница, кокетливо выставила плечико.
А я, с трудом справляясь с внутренней дрожью, достала следующую пару обуви.
— Вы можете посадить ее к себе на колени, — произнесла няня, — вам так проще будет справиться с застежками. А то она у нас верткая такая.
— Спасибо, — едва слышно выдохнула я и подняла Аринку на руки.
Как же мне не хватало этой приятной тяжести. Этого детского, родного запаха. Нежности в каждом движении.
Мы с ней опустились на пуфик и я, с трудом управляя кривыми, трясущимися пальцами, переобула ее в следующую пару.
Потом еще и еще, и еще.
Я была готова перемерить с ней все, что было в магазине, но наше время закончилось.
— Пожалуй, мы возьмем вот эти, — натянуто произнесла няня.
— Может еще что-то посмотрите? — взмолилась я, но, напоровшись на ее предупреждающий взгляд, замолкла.
— Нам пора.
И мне не оставалось ничего иного, кроме как смотреть им вслед.
Не реветь. Не реветь! Нельзя!
Кое-как дотерпела оговоренное время, после этого скрылась в подсобке, переоделась и вышла на улицу через черный ход. Там меня уже ждало «такси». Только за рулем был не таксист, а Александр.
— Ты как? — спросил он, наблюдая за тем, как я пыталась пристегнуться, и у меня ни черта не получалось.
Руки ходили ходуном.
— Уничтожь его, — прошептала я, глотая горький ком, — чтобы камня на камне не осталось. Чтобы корчился в агонии.
Никогда в жизни я не испытывала такой ненависти. Если бы мне кто-то дал сейчас ружье и поставил передо мной Абрамова, я бы не задумываясь нажала на курок.
Ненавижу!
— Уничтожу, Маш. Процесс уже запущен, надо немного подождать. Совсем чуть-чуть. Справишься?
— Справлюсь, — с угрюмой решительностью ответила я. Пусть хреново, пусть выворачивает наизнанку, но справлюсь. Дождусь того самого момента, когда Семен окажется по уши в дерьме и станцую на его могиле.
Главное, чтобы с Аринкой все было в порядке. На все остальное – плевать. Переживу.