Роковая любовь

Глава 20

Кто бы мог подумать, что в кабинете отца будет сидеть Земфира. Кармелита попыталась успокоить себя, но не смогла. Надо же какая глупость! Она ведь и мать-то свою не видела, а все равно каждую женщину, оказавшуюся рядом с отцом, ревнует.

Потому и радость, бушевавшая в ней, слегка утихла:

— Папа, посмотри, что я принесла!

Как же это по-детски прозвучало! Раньше с таким криком она приносила воробышков, выпавших из гнезда или недоутопленных соседями котят. Однако, посмотрев на бумагу, Баро взметнул брови:

— Что это?

— Это заявление, по которому засадили бабушку. Я же тебе обещала!

— А откуда оно у тебя?

— Мне помог один человек… Очень хороший, — Кармелита запнулась, рассказать, что ли, о Максиме — нет, в присутствии Земфиры, пожалуй, не стоит. — Я тебе потом все объясню.

И убежала.

Земфира не промолчала:

— Ревнивая она у тебя.

— Да, это правда. Порой мне это даже нравится. Но не всегда…

— Знаешь, Рамир, Кармелите не хватает общения со старшей женщиной. Она ведь растет без матери. Если хочешь, я поговорю с ней.

— Спасибо, Земфира. Не надо.

— Я понимаю. Бережешь чувства дочери.

— Да, берегу. Она — это все, что у меня осталось после смерти Рады.

— Смотри… Дочка замуж выйдет, ты один останешься. Как старый седой ворон… Что ж, мне пора в табор.

И тоже ушла.

Баро остался в задумчивости…

Один.

В табор скакали недолго. А жаль. Люцита сидела сзади, держалась за Миро. Крепко-крепко. И про себя говорила: «Не отдам! Никому-никому…»

Приехали в табор, спешились. Привязали Торнадо, чтоб не убежал. Люцита поймала наконец взгляд Миро. И поразилась боли, переполнявшей его глаза.

— Грустишь?

— А ты как думаешь? Моя невеста с другим… на озере…

— Ну и расскажи об этом всему табору!

— Это же позор! Не только мне, всему табору. Ты в своем уме?

— Я-то в своем уме. Я с гаджо на озере не амурничаю. И я бы молчать не стала.

— Ничего и никому я рассказывать не буду. Мы современные люди. И она сама вправе решать…

— Ну так я расскажу! Я не современная. Я цыганка!

— Люцита! Послушай меня внимательно. Ты. Никому. И ничего. Не скажешь.

— Скажу!

— Посмей только! Не лезь. Это не твое дело!

Невесть откуда вынырнул Бейбут:

— О! А вот и метатели ножей. Отлично! Значит так! Мы остаемся. Гаданий народ уже наелся. Нового заезда отдыхающих не предвидится. Так что самое время дать парочку представлений. Задания я уже раздал. Всем, кроме вас. Так что — вперед. За работу.

Следователь Бочарников вызывал старую цыганку даже с сожалением. Такая, блин, работа. Когда хорошего человека отпускаешь, то, с одной стороны, радуешься, что он оказался невиновным. А с другой стороны, как-то даже немного обидно, что никогда больше не увидишь этого человека.

Рубина Задорожная — симпатичная старушка. Есть у нее в глазах что-то такое… Как бы это сказать непротокольно… Что-то доброе и мудрое. А как она тогда сказала про то, что сынок выздоровеет! Сердцем сказала, не головой…

Как бы это, в свою очередь, новость изложить ей подобрей, подушевней:

— Так вот, Гражданка Задорожная. Заявление, на основании которого вы были задержаны, забрано.

А цыганка, вместо того, чтобы обрадоваться, напряглась. Правду говорят, цыганская юриспруденция — это что-то особенное.

— И что это значит? Вы мне толком объясните.

— А то значит, что раз нет заявления о краже, то нет состава преступления, — Андрей Александрович улыбнулся. — А раз нет состава преступления, то вы свободны.

— Свободна?

— Да, следствие прекращено. И я очень рад вам об этом сообщить. Поздравляю вас, вы свободны и можете идти, куда хотите.

— Когда? Прям сейчас?

— Да. Прямо сейчас.

— Спасибо, сынок. Ты хороший человек. Я знала, что ты во всем разберешься. Спасибо.

— Это моя работа.

— Можно мне в камеру, мне там собраться надо… И попрощаться.

— Конечно. Успели подружиться с Олесей Викторовной?

— Она хорошая, поверь мне. Ты ее не обижай. Ну, счастливо оставаться! А младшенький твой точно выздоровеет. Не для красного словца говорю. Поверь мне.

Новости по отделу внутренних дел быстро разлетаются. Надзирательница уже по дороге в камеру поздравила Рубину с освобождением. И передачку тут же отдала.

— От кого? — обрадовалась Рубина.

— От родственницы.

— Наверно, внучка передала.

— Не знаю. А вообще — удачи тебе. Здорово ты меня с картами в ту ночь провела! Я тут недавно. Мне только сейчас об этом трюке рассказали.

Рубина хитро улыбнулась.

— Ладно, — подытожила надзирательница. — Иди со своей подружкой прощаться. Дай вам бог не встречаться тут.

Как только дверь захлопнулась, Олеся бросилась навстречу Рубине:

— Ну?! Что?

— Меня освобождают, — грустно сказала цыганка, как бы извиняясь, что освобождают ее, а не девушку.

— Поздравляю! — искренне сказала Олеся. — Я так рада за тебя, Рубина!

— Спасибо тебе, моя хорошая. И мой тебе совет: поговори со следователем. Он не злой человек…

Рубина собрала все вещи в узелок. Оглядела все: ничего ли, не дай бог, не забыла — камера не то место, куда хочется вернуться. Потом, ударив себя полбу, развязала маленький узелок с пирожками:

— Вот дура старая! Чуть не забыла. Внучка пирожки передала. Глупо их домой нести. В тюрьме домашний пирожок во сто крат слаще. Угощайся, Олеся.

— Нет, спасибо. Я только поела. Ты оставь парочку. Потом съем.

Рубина с аппетитом разжевала пирожок. А тесто какое! Нежное, воздушное!

— Ай да Кармелита! Я и не думала, что моя внучка такая стряпуха. Попробуй, Олеся. Вкуснота какая!

— Спасибо. Я на ужин оставлю… Счастливая ты, Рубина.

— Ничего, доча… И ты скоро на волю выйдешь.

— Ага… Лет через десять.

— Следователь наш — человек хороший… Он разберется… И главное, не отчаивайся… не впускай злобу в сердце… Все будет хорошо.

Задумался Баро о жизни, глубоко задумался, совсем забыл, что за Рубиной в тюрьму ехать надо. Вот выдаст он Кармелиту замуж… И вправду — как жить дальше? Бобылем? Так ведь без дочки совсем от тоски свихнуться можно…

В дверь постучали.

— Да.

Неловко, несмело, бочком как-то вошел Максим:

— Здравствуйте, господин Зарецкий.

Баро зло сверкнул глазами:

— Тебе что надо?

— Я только что узнал. Произошло досадное недоразумение, и я хотел бы его уладить.

— Недоразумением ты называешь бульдозер на кладбище? Сровнять с землей могилы наших предков — досадное недоразумение! Я вас правильно понял?

— Да, это нелепое совпадение. Астахов полетел в Москву… строительства не будет… Николай Андреевич никогда бы не позволил, чтобы случилось то, что случилось. Пока его нет, управляющий здесь я. И я… этого не знал. Это самоуправство… одного нашего работника… Поверьте мне.

— Я не вчера родился, чтобы в это поверить.

— Но это правда!

— А хочешь, я расскажу тебе правду? Астахов уехал и приказал снести кладбище, пока его нет в городе. Чтобы он для всех был тут ни при чем.

— Господин Зарецкий, подумайте, зачем нам такое решение вопроса? Вы же умный человек!

— Раз ты перешел на личности, то и я тебе скажу. Ты, Максим Орлов, лжец и негодяй! Убирайся отсюда, пока цел! — Баро сорвался на крик.

А Кармелита в это время сидела в своей комнате и думала о том, что хорошо бы отцу уже заканчивать свои разговоры с Земфирой и ехать за бабушкой.

И вдруг она услышала крик отца, гремевший на весь дом:

— Я не верю ни одному твоему слову. Я не верю ни тебе, ни твоему боссу. Я не желаю видеть тебя в своем доме. Убирайся.

А в ответ… Кто-то оправдывается… Чей же это голос? Максим! Точно!

Кармелита побежала в кабинет к отцу. И застала его изрыгающим очередное грозное:

— Убирайся, и передай своему шефу, что у него ничего не вышло и не выйдет!

— Папа! Перестань!

Максим вздрогнул, увидев ее.

Так вот оно как. Оказывается, Кармелита — дочь Зарецкого!

— Вот кто, значит, у бедной таборной цыганочки папа, — горько сказал Максим. — И в этом доме меня назвали лжецом!

— Я все объясню.

— Не надо мне ничего объяснять.

А Баро вообще ничего не понял. Что происходит, почему его дочь начала извиняться перед этим наглецом?

— Вон отсюда! Вон отсюда! И не смей приближаться к моей дочери, увижу — убью!!!

Максим ушел, превратив ссору во внутрисемейное дело.

— Папа, что здесь произошло? Ты кричал так, что было слышно в моей спальне! Разве можно так разговаривать с человеком?!

— Как — так?

— Как с врагом.

— Он и есть враг. И не только мой, а всех цыган.

— Да? А то, что Максим освободил нашу бабушку из тюрьмы? Это тоже часть его общецыганской враждебности?.. Что ты на меня смотришь?.. Да, да, именно благодаря Максу забрали заявление из милиции.

— Максу?! Ты его уже так называешь? Я вижу, с этим проходимцем ты про все на свете забыла — что ты — цыганка, что ты — дочь уважаемого человека.

— Папа! Ну а что, разве Максим виноват в том, что он не цыган? Разве среди гаджо не бывает хороших людей?

— Дело не в том, что он не цыган. А.в том, что он непорядочный и недостойный человек. И ты с ним дружишь.

— Да. Но ведь он помог бабушке…

И тут вдруг оба одновременно поняли, как глупо сейчас выглядит их перепалка. Рубина в тюрьме, а они, вместо того, чтобы забрать ее оттуда, воздух сотрясают. Нужно срочно ехать в милицию, увозить Рубину.

Но и о Максиме девушка забыть не могла. Зря его отец обидел, незаслуженно. И она ему почему-то не сказала, кто да откуда. Ей казалось забавным, что он ее считал таборной цыганкой. А теперь обиделся. И ведь времени поговорить с ним, извиниться, теперь не будет. Что же делать?

Светка! Лучшая подружка — она всегда поможет, выручит. Пусть сходит к нему, объяснит, что да как… Пока отец собирался в дорогу, Кармелита быстренько набрала номер подружки.

Едва Земфира добралась до табора, как дочка утащила ее в шатер. И, состроив по-детски обиженную рожицу, начала жаловаться:

— Мама! Представь: Кармелита и гаджо… вдвоем! На озере!

— И Миро это видел? Видел и стерпел?

— Нет! Он сразу хотел с ним разобраться. Но Кармелита стала защищать своего парня.

— Вот ведь какая! Ни стыда ни совести. Одна, наедине с мужчиной… Другой бы на месте Миро даже и слушать ее не стал.

— Нет, мама. Он ее послушал. Он развернулся и ушел, и я вместе с ним.

— Да, дочка… Хороший парень Миро. Душа у него светлая.

— Ты знаешь, мы, когда в табор ехали вместе… Вот так бы всю жизнь, рядом с ним…

Земфира замолчала. Как же объяснить дочке, что после этой ссоры ей вряд ли станет легче?

— Не все так просто. Что ты Миро привела на берег — наверно, правильно. Пусть знает, какая у него невеста… Но…

— Что «но»?

— Миро может не простить тебе, потому что это все и ты видела…

— А мне кажется, что теперь мы, наоборот, должны сильнее сблизиться…

— Ну что ж, поживем — увидим…

— Недолго ждать. Да! Ты же еще не знаешь. Бей-бут велел начать репетировать. Скоро представление в Управске будем давать. Я пошла к Миро. Вот сейчас и посмотрим, кто прав.

Ох, посмотрела Люцита. И все увидела! Миро метал ножи, сосредоточенно, мрачно и зло. И к концу репетиции так остервенел, что и нож бросать не хотел…

И тогда Люцита нарушила неписаное правило — заговорила во время исполнения номера:

— Ты все еще думаешь о ней…

Миро резко развернулся. Молча взял последний нож, в бешенстве его бросил. И ушел, не глядя на результат. Нож проткнул платье и вонзился в щит совсем рядом с сердцем девушки. Люцита, как никогда отчетливо, ощущала холодную стальную гладь лезвия.

Нож так крепко вошел в дерево, что Люцита не смогла достать его из щита. Освободилась в слезах, порвав платье. И вернулась к матери, долго еще плакала на коленях у Земфиры. А та долго еще утешала дочь, гладя ее по голове. И думала: что же это за жизнь такая? Кому это нужно, чтобы дочь повторяла несчастную судьбу матери?

А может, и права Люцита в том, что, в отличие от нее самой, пытается бороться за свое счастье. А может, и вправду любовный приворот сделать? В ящичке у Рубины есть нужные травки.

А в милиции Рубина уж заждалась своих родных. Встретила их со слезами, попросила в табор ее отвезти. И вдруг… Мир поплыл в ее глазах. Рубина пошатнулась, едва не упала.

— Что такое? — встревожились Кармелита и Баро.

— Что-то голова закружилась…

— Может, тебя в больничку?

— Нет-нет, давай в табор, к своим…

— Какой табор? Поехали к нам. Я тебе, что ли, не своя? Что же с тобой, бабушка?

— Переволновалась я тут… Нелегко в тюрьме…

Поехали в Зубчановку. Дома Кармелита уложила Рубину в своей комнате, укрыла пледом.

— Вот так! Молодец, бабушка… Осторожно… Вот так… Бабулечка, что ж ты так разболелась?

— А Баро не рад, что я здесь… — грустно сказала Рубина.

— Что ты, бабушка! Тебе показалось…

— Нет. Я все видела — глаза его, когда мне стало плохо…

Рубина побледнела, на лбу выступила испарина.

— Бабушка, да что ж с тобой?

— Не знаю, — сказала старушка. — Так радовалась, так хорошо было. Пирожки от тебя получила, такие вкусные, в духовке печенные.

— Бабушка, о чем ты? Какие пирожки? Я и печь-то не умею… Все, бегу «скорую» вызывать!

— Нет-нет, не надо «скорую», — из последних сил сказала Рубина. — Говорила же, надо в табор ехать. Езжай туда. Недотрогу привези.

— Недотрогу? Что это? Кто это? Кто этот недотрога?

— Цветки такие. У меня там… я насобирала. Скорее… они в пакетиках… надписаны. Поезжай, внученька… недотрогу…

Рубина откинулась на подушку, как мертвая.

Кармелита выбежала из комнаты.

Оказавшись в таборе, Кармелита первым делом увидела Миро. Пробежала мимо, стараясь не смотреть ему в глаза. Не время сейчас продолжать споры, разбираться. Вбежала в шатер Рубины.

А тут неожиданность — Земфира с Люцитой.

— А вы что здесь делаете?

Чувствовалось, что они немного растерялись — не ожидали увидеть здесь Кармелиту. Но быстро взяли себя в руки.

— Лекарство ищем от головной боли… — сказала Земфира. — Люцита сегодня весь день мается — посмотри на нее, какая несчастная…

Кармелита посмотрела. Ничего себе несчастная! Люцита была злая, как тигрица.

— Вот, нашла, — Земфира достала какой-то пакетик. — А ты зачем сюда приехала?

— Бабушка заболела. Велела недотрогу привезти. Вам тут не попадалась?

— Недотрога? — Чувствовалось, что Земфира взволновалась не на шутку. — Ей нужна недотрога. Девочки, ищем. И как можно быстрее!

Ящичек с лекарствами перерыли весь, но недотрогу не нашли. Начали нервничать. Также нельзя! Нужно что-то делать — Рубине там плохо! Начали еще раз просматривать все уже перебранные мешочки. И лишь тогда нашли. Просто нужный пакетик как-то сам собой склеился с другим.

— Недотрога… Вот она!.. Держи. А теперь скажи, что с Рубиной?

— Не знаю. Ей очень плохо. То в жар, то в холод бросает… Живот болит… Тошнит… Чуть сознание от боли не теряет. А что это за лекарство — недотрога?

— Рвотное. Значит… притравили нашу Рубинушку в тюрьме?

— Да нет же, она дома. Мы ее забрали.

— Что-то ела?

— Нет.

— Стало быть, все же в тюрьме ее так хорошо покормили. Я, Кармелита, с тобой поеду!

— Мама, а как же я? — спросила Люцита.

— А ты иди к себе. Вот, держи: это лекарство от твоей головной боли.

Земфира нырнула в свою палатку. Кармелита пошла к машине. А там уже ее ждал Миро. Но поговорить толком не успели. Земфира пришла очень быстро. Нужно ехать, спасать бабушку.

Рубине было совсем плохо. Пока не приехали женщины, у постели сидел сам Баро.

— Я, кажется, умираю… — сказала Рубина.

— Да брось! Скрипучее дерево долго скрипит…

— Мое, кажется, уже отскрипело… Ты уж потерпи меня в своем доме чуток…

— Что ты, Рубина! Рано тебе еще о смерти говорить!

— Я не смерти… Я другого боюсь…

— Что же может быть страшнее смерти?

— Я боюсь унести с собой тайну, она мучает меня всю жизнь.

— Не мучайся, Рубина. Раскрой мне ее.

— Раскрою, точно раскрою. Вот сейчас, как совеем помирать стану. Тогда и освобожу свою душу.

— Так освободи ее прямо сейчас.

— Еще не время. Еще не совсем помираю, — сказав это, Рубина впала в забытье.

Но, к счастью, тут же приехали женщины с травкой. Баро выгнали из комнаты, мужчина сейчас все равно ничем не поможет. Быстро приготовили отвар, напоили. Велели Зарецкому принести таз, да побольше. Растолкали Рубину и напоили ее отваром.

Через несколько секунд у Рубины начались рвотные судороги.

Пошло лечение.

Цыганская, да и просто мужская гордость велела Миро больше не общаться с Кармелитой. Но сердце требовало иного. И когда он увидел ее в лагере, сердце погнало его к машине, поговорить, хоть как-то объясниться. Кармелита сказала, что с Рубиной плохо, чуть ли не умирает. А еще сказала, что тот гаджо на озере принес ей заявление, поданное в милицию на Рубину. И теперь бабушка свободна. Вот и все, что успела сказать Кармелита. Потом пришла Земфира, и они уехали.

Но и этого было достаточно, чтобы червь сомнения в Мировой душе заполз с другой стороны и начал подтачивать потихоньку: «Ну, вот все и разъяснилось! Ни в чем она не виновата — просто бабушку спасала. А ты раздул такое!»

Но гордость и немного гордыня велели не слушать лукавых женских речей. Быть мужчиной и вести себя по-мужски, быть сильным и непреклонным. Миро взял гитару, побренчал на ней. Вошел Бейбут.

— Отец, помнишь, ты мне как-то рассказывал о старинных цыганских обычаях?

— Конечно… Многие из них и сейчас сохранились… Но не все, конечно… Например, кибитку, в которой цыган умер, уже не сжигают… Да и кибиток уже почти не осталось.

— А свадьбы как справляли?

— Так же… Только строгостей стало меньше…

— А какие строгости раньше были?

— Ну, например, невеста до свадьбы не имела права из дому выходить и себя показывать. Да и на свадьбе сидела не с женихом, а в другой комнате…

— А что было, если жених видел свою невесту до свадьбы с другим мужчиной?

Бейбут напрягся.

— А почему это тебя вдруг заинтересовало?

— Интересно! И потом… Нужно знать наши обычаи…

— Если невеста утрачивала невинность, пусть даже с женихом, свадьбу вообще не играли. Обстригали бесстыжей волосы, проклинали и выгоняли из табора.

— А если жених прощал?

Бейбут засмеялся:

— Что значит прощал?! Никто не имел права простить позорницу! Никто! А жених мог и убить…

— Убить…

— Да что с тобой, сын?

— Ничего.

— Послушай совет отца и мужчины!

Миро посмотрел в глаза отцу.

— Я не знаю, что и с кем у тебя там произошло, Миро… Но!.. Если на твоем пути возник соперник, то ты должен с ним разобраться.

— Что ты имеешь в виду, отец? Что ж мне, его убить?

— Я сказал: разобраться… А как?.. Там видно будет…