И в таборе Рубине не сиделось. Не откликалось сердце на всеобщую радость. Думала о том и о сем. Вспомнила самый тяжелый момент в своей жизни. Да так на нем и остановилась. Сердце сжало, как железной рукой, и больше эта боль не отпускала. Достала денежку и пошла на остановку, ждать маршрутку. В Управск ехать надо, разыскать ту самую женщину…
Найти Тамару в Управске оказалось проще простого. Все знали, где она работала раньше и кем стала сейчас.
И вскоре Рубина уже нажимала кнопку звонка астаховского дома. По ту сторону двери кто-то захлопотал. «Интересно, — подумалось ей, — как изменилась та женщина? Раньше была симпатичная, но какая-то… злая».
Дверь открылась, и Рубина увидела… Олесю.
— Ты зачем сюда пришла? — шепотом спросила Олеся.
— Олеся? Вот я рада. Рада тебя видеть. Ты что же, теперь здесь работаешь?
— Да.
— Как же хорошо! Только-только там сидела…
— Тс-с-с, тихо, — Олеся тревожно вгляделась в глубь дома. — Рубиночка, не нужно об этом.
— Да-да, понимаю…
— Зачем ты пришла сюда?
— С хозяйкой твоей поговорить. Ее зовут Тамара?
— Да. О чем поговорить — обо мне? Ты хочешь ей рассказать, кто я такая, откуда?
Рубина внимательно всмотрелась в Олесю. Не к добру эта пугливая суетливость. Ох, как нечисто, неспокойно на сердце у ее сокамерной подружки:
— Ты что же, боишься, что хозяйка узнает, что ты была в заключении?
Олеся прижимает руку Рубины к себе. И сказала, снова шепотом:
— Я только устроилась на работу, и если хозяева узнают, где я была…
— Не бойся, дочка, я умею хранить тайны, особенно чужие. И вот что… Тамара совсем не должна знать, что мы с тобой знакомы. Ты все поняла?
— Да.
— Ну так дома твоя хозяйка?
— Дома. Я сейчас позову ее. Подожди в гостиной, Рубина.
— Ты только успокойся. Не бойся. Ничего я ей не скажу.
Олеся вошла в гостиную и доложила Тамаре, что к ней пришла цыганка.
Тамара подскочила на кресле. В голову ударил адреналин. Цыганка здесь! Неужели это ОНА? Жива. И здорова настолько, что сама пришла к ней. Хорошо хоть Астахов уехал в офис.
— Кто ты такая и что тебе здесь нужно? — жестко спросила Тамара, едва Рубина вошла в гостиную. — Зачем ты меня преследуешь?!
Рубина подошла поближе, внимательно всмотрелась в глаза собеседницы и спокойно, медленно проговорила:
— Выходит, я правильно подумала. Это ты хотела меня отравить.
— Оставь меня в покое!
— О чем говоришь, Тамара? Я не искала с тобой встречи. Сколько лет мы с тобой не виделись?
— Восемнадцать.
— Восемнадцать лет назад я тебе пообещала никогда не искать с тобой встречи, ты сама нашла меня… в тюрьме. Ты боишься.
— Да, я боюсь. Зачем ты пришла?! Ты хочешь разрушить мою жизнь.
— Тамара, я хочу, чтобы все осталось, как прежде. Никто не должен знать о том, что мыс тобой сделали. Никто…
— Я тебе не верю. Ты пришла меня шантажировать. Ты в этом деле была сбоку-припеку. А я совершила должностное преступление!
— Да, ты тогда пошла мне навстречу. И теперь мы навсегда повязаны с тобой одной ниточкой.
— Зачем ты вернулась? Зачем?
— Тамара, открытие этой тайны для меня тоже очень болезненно. Мне и сейчас стыдно за то, что мы с тобой натворили!
— Не надо меня пугать!
— Успокойся, женщина! Я не пугаю, я хочу с тобой договориться: пока табор в городе, мы с тобой друг друга не увидим. Я тебе прощаю попытку отравления, я все понимаю. Шантажировать тебя не собираюсь. Всё, и больше не приближайся ко мне!
— А девочка? Она жива? Где она?
— Тебе этого лучше не знать!
Рыч устал бегать за этой девчонкой. Он взрослый мужик, профессионал. А тут сплошные детские игры, прятки, переодевания. Он нанимался работать охранником, а не нянькой. Надо положить этому конец. Но как?..
И Рыч придумал, как…
Надо дать ей возможность набедокурить, а потом поймать на горячем. Поэтому когда Кармелита в очередной раз начала свои детские хитрости, Рыч не стал ей мешать. Дал спокойно покинуть дом. А потом устроил настоящую профессиональную слежку. Впрочем, особого профессионализма тут и не требовалось. Кармелита бежала, как на пожар. За всю дорогу ни разу не оглянулась.
И вот она прибежала к гостинице. Рыч улыбнулся. Именно этого он и ждал. Попалась рыбка на крючок. Так, вошла в гостиницу. Рыч занял уже хорошо знакомое место для наблюдения за номером Максима. Вот он, собирается куда-то. Вот она вошла к нему…
Все! Порядок, нужно срочно звонить Баро.
— Алло. Баро?
— Да, я…
— Кармелита у Максима.
Баро заскрипел зубами.
— Где это?
— В гостинице.
— Все. Жди меня. Я еду!
Когда Кармелита вошла к нему, Максим уже совсем собрался. Не много же он добра нажил в Управске! Один чемодан, картина и боль в сердце.
— Ты хотел сбежать?! — с ходу спросила Кармелита.
Максим промолчал. В последнее время он очень часто именно так отвечал на все вопросы.
— Ты хотел уехать, не предупредив меня. Почему?
— Я думал… так будет лучше, — наконец-то ответил Максим.
— А как же я? Ты обо мне подумал? Я хочу быть с тобой, — в глазах у нее стояли слезы.
— Я тоже хочу быть с тобой. Веришь? Я хочу быть с тобой!
— И поэтому убегаешь, — расплакалась Кармелита.
— А как же все ваши традиции, все твои родные, и, тем более, твой отец?! У нас нет будущего. Понимаешь? Нету!
— Как нет будущего?! Вот настоящее, вот — мы с тобой. Будущего не будет в одном случае, если ты сейчас уйдешь. Мой отец очень любит меня, и если он увидит, что я счастлива только с тобой, то он в конце концов примет тебя.
— Ты действительно хочешь, чтобы я остался?
— Да. Я… Я сохраню тебя. Ты только не отступайся. Верь в себя. Понимаешь? Верь в себя и в меня.
Кармелита сняла с себя подарок Рубины, подошла к Максиму и повесила цыганский оберег ему на шею:
— Этот талисман дала мне моя бабушка. Он охранял меня. А теперь будет хранить тебя. И с тобой не произойдет ничего плохого. Веришь мне?
— Верю…
— У нас все будет хорошо, я цыганка, я знаю…
Максим и Кармелита посмотрели друг на друга, как никогда еще не смотрели. Потом обнялись — не жадно, не страстно. А очень нежно и бережно, как будто боялись сломать что-то очень тонкое и хрупкое.
И поцеловались.
В этот момент в номер вошли Баро и Рыч.
— Кармелита!!! — окликнул Баро.
Как-то само собой сложилось, что следующую встречу Форс назначил Олесе там же, где и в прошлый раз, — в ресторане «Волга». Почему именно здесь? Честно говоря, он сам не понял. Начал анализировать.
Устал от работы, от интриг, от всех этих бизнесовых склок? Да, наверно. Хочется совместить приятное с полезным — и дела обсудить, и, не торопясь, с симпатичной девушкой посидеть. Пожалуй, самое поразительное, что к Олесе, как к женщине, Форс при этом никаких чувств не испытывал. Ему было достаточно того, что люди оценивающе посматривали на их пару. «Так… Импозантный солидный мужчина… И девушка с ним… Да! На уровне… Соответствует…»
Потом мысли переключились на Астахова. Он совсем от рук отбился. Перестал слушать советы юриста и своего лучшего друга — Форса. Решил написать какое-то письмо Зарецкому. Наверно, каяться будет. А может, и нет. В общем, надо выяснить, что у него на уме. Для этого, в общем-то, и вызвана девушка.
Пока Форс размышлял, пришла Олеся. Он мимоходом посмотрел на часы:
— Пунктуальная. Просто настоящая разведчица. Радистка Кэт, Мата Хари. Возьми себе чего-нибудь.
— Спасибо. У меня мало времени.
— А заказать…
— Нет-нет, спасибо. Я правда очень тороплюсь.
— Тогда — сразу к делу… Я помог тебе, теперь твоя очередь.
Олеся напряглась:
— Хорошо, я вас слушаю.
— Олеся, я сегодня разговаривал с Астаховым. Миротворец, блин! Он принял в корне неверное, ошибочное решение. Я очень старался исправить его, но, увы, не удалось… Мне нужно письмо, которое сегодня должен написать Астахов. Так я буду хотя бы знать суть его предложений и буду знать, как нам защищаться дальше.
— Какое письмо?
— Адресовано Зарецкому. Принеси его мне.
— Да, но… Как же я это сделаю?!
— Ты работаешь в доме. Придумай что-нибудь!
— А если я не смогу?
— Сможешь! Идеальным вариантом было бы, если бы письмо вообще не попало к Зарецкому.
— Вы хотите, чтобы я украла?! Но меня же сразу уволят! А то и под суд отдадут…
— Я понимаю. Поэтому и говорю: красть не надо… Красть вообще некрасиво. Об этом и в святых книгах сказано: «Не укради!». А вот заповеди «Не ксерокопируй!» в Библии нет. А посему копия этого письма должна быть у меня в любом случае! Обязательно!
— Скажите, а можно… так… чтобы ни у кого ничего не брать?! Я хочу помочь! Но… не могу!
— Девочка моя, мы о чем с тобой договорились, когда я тебя из тюрьмы выпи кивал?! Да, я понимаю — нелегко заниматься непривычным делом в первый раз. А потом, может быть, как-нибудь и привыкнешь…
Форс задумался. К чему это словоблудие — зачем он красуется перед своим невольнонаемным работником. Правду-матку надо резать:
— И все же лучше, если бы у меня оказался оригинал. Это зачлось бы как… как… двойной срок. Извини за напоминание.
Обстановка была почти романтическая — Сашка пил пиво в кафешке, в нескольких сантиметрах от Маргошиной груди. Сашкина любимая все переживала неожиданный финал цыганского представления:
— Да, жаль, ливень хлынул. Концерт ваш раньше времени закончился.
— И очень даже хорошо, что раньше времени.
— Это почему? У тебя такой костюм забавный, медвежонок мой любимый. А если бы ты еще и запел… Я так ждала, когда петь начнешь.
Сашка понурил голову:
— Марго, признаюсь тебе, я не пою.
— Вот те на! Цыган, и не поет!
— Вот по лошадям я первый! А петь — не пою, слуха нет…
— Слух у всех есть! — строго сказала Марго. — Ну-ка напой что-нибудь!
— Что, прямо здесь, что ли?
— А чего в долгий ящик откладывать?! Вдруг у тебя талант!
— Ну, неудобно как-то. Здесь же люди.
— Люди, говоришь…
Марго задумчиво посмотрела на Сашку. Потом обвела взглядом кафешку. Негусто. В одном углу — два человека и в другом — три. Любовь к Сашке и его, Сашкина, уверенность в себе стоят того!
Марго решительно встала и громко сказала:
— Так, кафе закрыто, — и, пока никто ничего не успел сказать: — Санитарный час! Ближайшее культурное заведение — в тридцати метрах.
Посетители попытались возмутиться. Но эти хилые попытки были легко отбиты нежным напором Марго.
— Завтра приходите! Все будет замечательно. Прошу вас, завтра… Так, благодарю. Завтра ждем вас снова. Всего хорошего.
Марго заперла дверь кафе, подошла к растерянному Сашке, села за столик.
— Вперед. Давай, расслабься и спой чего-нибудь!
— Марго, я же тебе сказал, у меня слуха нет!
— Это не тебе решать! Давай пой! А я оценю.
— Ладно, но я тебя предупредил…
— Что у вас там есть? «Очи черные» — это русская песня или цыганская?
— Это русский цыганский романс.
— Ну, давай. В знак русско-цыганской дружбы!..
— Очи черны-я-а-а… — затянул Сашка неуверенно.
— А громче можешь?
— Очи страстныя-а-а…
— А еще громче можешь? Давай!
— Очи жгучия-а-а… И прекрасныя-а-а…
Сашка неуверенно замолчал.
— Посмотри, какой голос! Видишь?
— Теперь вижу.
— Тебе ж любой артист позавидует!
— Тебе понравилось?
— Конечно, отлично! Только теперь давай чуть по-другому. От души. И в унисон.
— В уни… что?
— В унисон, вместе то есть! Смотри, следи за моей рукой! Вступаем. И…
И они запели, сначала неуверенно и робко. А потом Сашка все уверенней вторил красивому мощному голосу Маргоши. И обнявшись, они затянули с такой страстью и искренностью, что сами чуть не прослезились:
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные.
Как люблю я вас, как боюсь я вас,
Знать, увидел вас я в недобрый час!..
Увидев отца, Кармелита испугалась по-настоящему.
— Папа, — совсем по-детски сказала она. — Я сейчас все объясню!
— Выйди! — коротко бросил Баро.
— Папа, я…
Максим не дал ей договорить, встал впереди, ограждая ее.
— Господин Зарецкий…
— А ты помолчи! Я с тобой потом поговорю. Кармелита, выйди!
— Папа, я выйду, но обещай, что ты ничего с ним не сделаешь!
— Я просто с ним поговорю. По-мужски!
— Знаю я ваши мужские разговоры! У него еще рана не зажила! Ну пожалуйста… Папа?!
— Хорошо. Я обещаю! Я раненых не добиваю. Рыч, уведи ее в машину. И ждите меня.
Кармелита вышла из комнаты (как можно быстрее, чтобы не идти рядом с Рычем). Напоследок с тревогой посмотрела на Максима.
Баро медленно подошел к Максиму, как будто собирался начать драку.
Макс стоял на месте, сложив руки на груди. Оба яростно смотрели глаза в глаза.
— Я предупреждал тебя, — сказал наконец Баро, — чтобы ты близко к моей дочери не подходил. Мне лучше знать, что ей нужно для счастья!
— А если вы его разрушаете?!
— Это ты его разрушаешь! Она невеста! Чужая невеста! А ты ее позоришь!
— Неправда! Я хочу ее сделать счастливой!
— Я гляжу, ты собрался уезжать. Ну так уезжай. И мне будет легче, и в городе будете спокойней.
— О чем вы говорите?
— О погроме, который ты устроил на кладбище!
— Я вам, господин Зарецкий, уже сказал, что не имею к этому никакого отношения!
— Я тебе не верю. Уезжай отсюда, по-хорошему прошу.
— Вы мне угрожаете, господин Зарецкий?!
— Я не угрожаю, я — предупреждаю… И больше предупреждать не буду. Надеюсь, ты меня понял.
— А если я не уеду?!
— Тогда я найду какой-нибудь другой способ избавиться от тебя.
Макс нервно рассмеялся:
— Да, я не сомневаюсь. Уж кто-кто, а я хорошо знаю ваши способы!
— Ты на что намекаешь?
— Ну, один-то раз вы меня уже пытались убить, господин Зарецкий.
— Что?!.. Я к этому не имею никакого отношения. И оправдываться перед тобой не собираюсь!
— Естественно, кто бы сомневался.
В самый разгар ссоры Баро вдруг поймал себя на мысли, что ему даже нравится дерзость Максима. Если бы он сейчас сжался, усох, увял — струсил, одним словом, Баро сказал бы себе: «И вот из-за этого я ругаюсь с любимой дочерью?» А так он, по крайней мере, видел достойного противника.
— Не хочешь слушать доброго совета — дело твое. Смотри, чтоб потом не пришлось об этом пожалеть!
— Разберемся. У меня своя голова на плечах есть!
— Ты бы о Кармелите подумал! Максим! Ты же ей жизнь ломаешь!
— Неправда. Я хочу, чтобы она была счастлива! И мы будем вместе! Вот увидите, будем!
— Много ты на себя берешь, смотри, не надорвись! Чтобы ты к моей дочери на пушечный выстрел не подходил! Надеюсь, на этот раз ты меня хорошо расслышал.
— Надеюсь, и вы, господин Зарецкий, хоть что-то расслышали из того, что я сказал.
Баро решил, что все сказано. Собрался уходить. Но он не мог позволить, чтобы последнее слово было не за ним:
— Смотри у меня, болтун!
Когда Баро вышел, Максим без сил плюхнулся на кровать. Почувствовал слабость, как будто вся кровь, что в нем еще оставалась, вытекла. Невероятно сильно, просто как-то болезненно захотелось увидеть Кармелиту. Распаковал, хищно раздирая бумагу, картину, ее портрет. В номер без стука вошел Палыч. Запыхавшись, бросился к Максу:
— Ты чего на кровати? Жив?!
— Жив, Палыч. И умирать не собираюсь.
— Это-то я понимаю. Главное, чтоб тебе не помогли в этом деле. Что это за цыган из твоего номера только что вышел? Уж больно грозен! Кто таков?
— А это отец Кармелиты… — Максим ненароком кивнул в сторону портрета.
— Хм-м. Ясненько, — хмыкнул Палыч. — Ну, я гляжу, отец ваше общение не очень-то одобрил?
— А ты, Палыч, сам как думаешь?
— Я свое уже отдумал…
— А я нет. Не знаю, что мне делать… С Баро мы еще большими врагами стали. В том, что Кармелиту люблю, я еще больше убедился. Наверно, все же уезжать нужно. Но Зарецкий мне угрожал. Так что даже не только из-за Кармелиты, а просто назло ему, чтобы показать, что не струсил, хочется остаться.
— Остаться? А как жить-то будешь? Работу-то потерял!
— Ну, Палыч. Руки-ноги есть, работа найдется. Пойду в истопники к тебе! Ты же знаешь, я никакой работы не боюсь. Заместитель Палыча Максим Орлов, а?
Но Палыч его уже не слушал. Старик пристально смотрел на талисман, болтающийся на груди Максима.
— Э-э, парень, брось трепаться. Ты лучше скажи, что это за штуковина?
— Амулет цыганский. Кармелита мне его подарила. Сказала, что защищать меня будет.
— Ерунда это… — грустно сказал Палыч. — Меня он что-то не сильно защитил…
— А ты тут при чем? — удивился Максим. — Амулет-то мне подарили.
— Да при том, Максимка, при том, — Палыч неторопливо достал из-за пазухи маленький мешочек, висевший на шнурке. — Ты вот это видел?
— Конечно, видел. Еще думал: «Что ж там Палыч такое носит, поближе к сердцу?» Только спросить стеснялся.
Максим вскочил с кровати, снял свой оберег. Поднес его к амулету Палыча — они были одинаковы. Абсолютно одинаковы. Кожаные мешочки. А к ним пришиты одинаковые золотые кругляшки.
— Да, Максимка, близнецы просто. Только с разницей лет в сорок. Стареют амулеты так же, как и люди.
— Как это получилось, Палыч, откуда?!
— Кто сделал твой амулет?
— Не знаю…
— Вспомни. Кармелита что-то говорила об этом?!
— Ну что-то, да… Что-то говорила…
— Что?! — Максим никогда не видел Палыча таким.
— Вроде ее бабушка сделала…
— Как зовут бабушку?
— Рубина.
— Рубина?! — Палыч схватился за сердце, сел на кровать, покачал головой, как будто отгоняя наваждение.
— Да, — продолжил Максим, — Рубина.
— Вот и пересеклись наши дорожки, — едва слышно сказал старик и повторил, с удовольствием выговаривая каждую букву: — Р-у-б-и-н-а…
— А откуда ты знаешь бабушку Кармелиты?
— Так ведь я тебе рассказывал…
— Что?.. — Максим был потрясен не меньше Палыча. — Так та цыганка, о которой ты рассказывал, и есть…
— Да. Да, — сказал Палыч. — Она самая и есть бабушка Кармелиты!
Максим точно так же, как несколько секунд назад его друг, схватился за сердце и сел на кровать. И так же недоуменно покачал головой:
— Получается, я сейчас всю твою историю повторяю. Да-а… Значит, ты тогда человека убил.
— У меня не было другого выхода… Я ведь безоружный был. Это брат Рубины достал нож. Пришлось спасать… И ее, и себя…
— Ну, так если это он нож вытащил, значит, ты просто защищался…
— Ну и что… Мне-то от этого не легче… Я… кровь ее родного брата на мне… Мать Рубины — Ляля — пуще всех тогда злилась. Я бы… я не знаю… я бы все отдал, только б он живой остался!
— Палыч, но Рубина-то жива! Тебе нужно с ней встретиться, объяснить ей все. Ну, Палыч.
— Пустое, Максим… пустое. Не надо никаких встреч. Она мне и так каждую ночь снится! А вживую увидеться… Зачем?.. Только хуже будет.
— Но ты же ее любишь до сих пор!
— И что с того?! Сорок лет не виделись — и не надо! Нет, нет, нет, никаких встреч…
— Зря, Палыч, борись… А может, она тоже о тебе думает?!
— Может… — сказал старик и вдруг вскинулся и заговорил уже другим, затвердевшим голосом: — И знать не хочу!.. И тебе в сотый раз советую, забудь свою…
— И что ты мне советуешь? Что?! Чтоб я, как ты, потом сорок лет мучался?.. Нет, я понял. Я поеду и встречусь с бабушкой Кармелиты!
— Дурачок… Зачем?
— Я ей расскажу про нас с ее внучкой! Я думаю, она поймет. И подскажет. Поможет мне. То есть нам с Кармелитой.
— Да ты ее и в глаза не видел!
— Ну, не видел. Зато из тюрьмы вытаскивал. Она поможет! Я ей… я этот амулет покажу. Ну не враг же она своей внучке! Она что-нибудь придумает, она поможет. Как Рубина скажет, так и будет. Скажет уехать, точно уеду!