Сделка

Глава 12

Я рванул за девушкой, и поначалу думал, что догоню, но быстро понял, что и тут ошибся. Легконогая и быстрая Катерина мелькнула среди сосен и исчезла, словно фантом. Я крутился во все стороны, но больше не видел тонкого силуэта.

Вот же дьявол!

Остановился, запрокинув голову.

Деревья смыкались над головой куполом. Высоченные, огромные. И лес стоял темный, густой, не подлесок, а самая настоящая чаща. А ведь казалось – отошел совсем недалеко от бастиона. Здесь, среди мхов, было отчетливо ясно, что и пансионат, и сам бастион, и мелкие людишки – лишь муравьи, временно занявшие чужое место. А хозяин здесь он. Лес. Это чувство накатило такой осязаемой дикой волной, что пробрало до мурашек.

Я вдруг понял, что не знаю, в какой стороне тропинка. Несся, не разбирая дороги, и что же, заблудился?

Издалека прилетел едва слышный колокольный перезвон. Я выдохнул и хмыкнул. Странное и чуждое ощущение леса, слишком живое и почти потустороннее, отступило.

И тут внутри взвыло выпестованное годами чувство опасности. Не успев даже подумать, я бросился в сторону. Сосна, у которой я только что стоял, брызнула щепками коры. Твою ж мать!

Новый выстрел угодил почти рядом, патрон мягко вошел во влажный мох. Но я уже откатился. Вскочил, рванул зигзагами, пытаясь уйти с линии обстрела и думая лишь об одном: лишь бы когда-то раненная нога не подвела… Откуда палят? Кто? Патрон чиркнул совсем рядом, меня обдало каменной крошкой валуна и выбитым дерном. И снова рывок в сторону, – пряча спину за стволами и камнями, густо облепленными лишайниками. Новый выстрел почти обжег щеку.

Вот гаденыш!

Был бы у меня в руках револьвер, мы бы еще посмотрели, кто кого…

Но учителю истории револьверов не полагается. В кармане не оказалось даже карандаша. А тот, кто смотрел сейчас в прицел, явно вознамерился меня убить. Дураку ясно, что это не случайно забредший за зайцем охотник, стрелял в меня. И стрелял хорошо. Даже отлично!

Я скрипнул зубами, отсиживаясь за оградой можжевельника. Как назло, выскочил я неудачно – впереди лежала лысоватая полянка, заросшая черникой. Невозмутимые кедры стояли дальше. А чувство опасности просто вопило. Я знал это ощущение, когда смерть держит тебя на мушке. Когда нас соединяет расстояние выстрела и тонкая нить вылетающего патрона. Ничком бросился вниз, и совсем близко взорвался мох. Ждать смысла нет… ублюдок подойдет сзади и просто расстреляет в спину!

Петляя, словно заяц, я рванул через полянку, головой вперед влетел под густую тень кедров, кувыркнулся, огибая стволы. Новый выстрел. И тут что-то ухватило мою ногу.

– Сюда, – тихо прошептала откуда-то снизу Катерина.

Я разжал кулак, готовый вбиться в голову врага, и скользнул за девушкой.

В корнях огромного кедра оказалась то ли нора, то ли пустая полость, такая большая, что в ней вполне могли разместиться два человека. Девушка споро закрыла проем пластом мха, оставив лишь узкую щель.

– Вы…

Я закрыл ей рот ладонью и одними губами сказал «тихо». Прикрыл глаза, вслушиваясь в звуки. Шорох. Хрустнула ветка. Шаги. Враг топтался совсем рядом. Я сжал зубы, решая, что делать. Был бы один – попытался напасть. Но рядом девчонка. Да и я в невыгодном положении: пока буду выбираться из норы, стрелок запросто влепит пару патронов в лоб. Но что же делать? Сидеть и ждать, пока он найдет наше укрытие?

Внутри забурлила злость. Руки чесались от желания ощутить тяжесть оружия и потягаться с уродом на равных. И тут… лес наполнился птичьим свистом. Кажется, там, снаружи, налетела целая стая, пронеслась под ветками, оглушая гомоном, отчаянно завопил глухарь. Дзи-дзи-дзи! Словно ножом по точилу! Резкий звук почти оглушил.

Птичье бесчинство продолжалось несколько минут, а потом – все стихло. Даже мое чувство опасности. Кажется, стрелок ушел? Потерял нас или спугнула внезапно обозлившаяся птичья стая?

– Не высовывайся, – приказал я Катерине. Ее глаза поблескивали в темноте норы.

Я осторожно откинул дерн, огляделся. Тихо и мирно, солнце полосует траву под деревьями. Сначала двигался рывками, но больше на мою жизнь никто не покушался. Стрелок ушел.

Обойдя полянку, я внимательно осмотрел смятую чернику, но увы, влажный мох не сохранил следов обуви, а раздавленные ягоды ничего не рассказали о личности нападавшего. Расстроенно щелкнул языком и тут увидел матовый отблеск. Гильза. Повертел ее в пальцах. Наган, оружие знакомое всем военным. И тот, кто вознамерился влепить в меня парочку патронов, умел этим оружием пользоваться.

Происходящее в проклятом «Золотом лугу» нравилось мне меньше. Пальба в лесу – это уже не безобидные пугалки ряженого. Мой приезд кому-то так сильно не понравился, что он пошел за мной в чащу, чтобы решить проблему. Я мешаю. Неужели это как-то связано с Катериной? И снова возник вопрос – почему. Да что здесь вообще происходит?

Сунув гильзу в карман испачканного пиджака, я вернулся к кедрам. Катерина послушно сидела в укрытие и, увидев меня, вскинулась.

– Никого, – хмуро произнес я, помогая девушке выбраться.

– Вы видели, кто стрелял?

Я с досадой покачал головой. Стрелок не только умел пользоваться наганом, но и весьма предусмотрительно палил из-за стволов, не давая мне ни обернуться, ни рассмотреть гада.

А если бы он попал… в Катю? Эта мысль причинила боль.

Помрачнев еще больше, я развернул девушку к себе и быстро провел ладонями. По ее лицу, плечам, груди, бедрам…

– Господин учитель, вы что делаете? – ошарашенно охнула она.

– Ты. Можешь говорить мне ты. После всего-то…

– Ты что делаешь? – повторила она так же ошарашенно.

– Ищу рану.

– Но я не ранена!

– Да. Хорошо.

Я опустился на мох и потер виски. Потом глянул на ладони и скривился. Грязные. И костюм опять испачкал, вот же дьявол! С одеждой у меня напряженка, всего два комплекта. И первый уже валяется в корзине. Черт!

– Тут озеро рядом, – тихо сказала ученица, рассматривая меня. – Руки помыть. Показать?

Я кивнул, поднимаясь.

– Испугалась?

– Не успела.

Все еще оглядываясь, мы двинулись в чащу. Я не слышал плеска воды, но девушка вела уверенно. И шагала легко, не глядя обходя и мелкие камушки, и сухие веточки. Ни хруста под ногой, ни шелеста травы. Не девчонка, а дух лесной.

– Я сначала подумала, дед Кузьма решил дичь пострелять. Удивилась еще: он никогда не охотится так близко к пансионату, мало ли… всегда далеко в тайгу уходит, на несколько дней. Да и ружье у него звучит иначе – тяжело, грубо. А здесь оружие легкое, небольшое… А потом я вас увидела. Кричать не стала.

– Молодец, что не стала. Заметила еще что-то?

Она покачала головой.

– Все так быстро случилось.

– Часто у вас тут… такое?

– Да нет же. – Она покосилась, синева глаз потемнела до черноты. – У нас тут тихо…

Ну да. Тихо пристрелили, тихо закопали…

Я хмыкнул.

Кедры расступились, выпуская нас к озеру. Все та же Медяжка, только с другой стороны. В зарослях, густо обступивших берег, виднелась полуразрушенная пристань. Катерина помялась, раздумывая, но потом споро скинула лаковые воскресные туфли, стянула белые гольфы и с наслаждением зарылась пальцами ног в мох. Я посмотрел на нее и, плюнув на приличия, сделал тоже самое. Брюки закатал, стянул пиджак, оставшись в рубашке и жилете. Девушка наблюдала из-под ресниц.

– Вы не похожи на учителя, господин учитель.

– На «ты», Катерина. Дмитрий. Дима. – Я попытался очистить сюртук от пятна черники. И зачем-то добавил: – Друзья зовут меня Мирт. Звали.

– Те друзья, с которыми вы… ты служил?

Я покосился на девчонку. Сообразительная.

– Почему Мирт?

– Не знаю. Сложилось как-то.

Она помолчала немного, словно решаясь.

– Хизер звала меня Кая. Катериной окрестили уже в пансионате. В честь императрицы.

– Что ж… рад знакомству, Кая.

Она кивнула и улыбнулась. Еще смущенно, но уже немного дерзко. Я сразу заметил, что девушка не робкого десятка. Примерно тогда, когда она сиганула на крышу экипажа, останавливая лошадей.

Мы уселись на причал, свесив ноги вниз. Темная вода ласково лизнула разгоряченные ступни. Мирный летний лес теперь казался уютным убежищем. В зарослях тихо щелкала пичуга, совсем рядом возился еж. Глянул на нас недовольным темным глазом и исчез в траве.

– Почему ты боишься кошек?

– Да не боюсь. Не люблю просто. Не знаю даже. – Катерина поболтала ногами. – Всегда так было. Гадкие они. И когти эти… брр…

Я усмехнулся.

– И что еще ты не любишь?

Ну чтобы снова не попасть впросак.

Она пожала плечами.

– Закрытых окон.

– Закрытых окон? – слегка ошалело повторил я. Не пауков, мышей, темноты или чего там еще положено бояться молодым невинным девицам?

– Смеешься надо мной? – насупилась девушка.

– Нет. Просто это необычно. Почему ты не любишь закрытые окна?

– Я не знаю. Не люблю и все. Раньше даже зимой пыталась распахнуть створки, за что регулярно получала нагоняй. – Катерина вздохнула. – Потом привыкла как-то… Но все равно не люблю. А еще – огонь. Головой понимаю, что он нужен, чтобы согреться, но предпочитаю не приближаться. Девчонки в холода любят сидеть у камина, а я вот лучше подальше, в углу.

– У окна, – понятливо уточнил я. Ну да, девушка и в классе заняла привычное место.

– Да. Это звучит глупо?

– Необычно, – честно сказал я. – Ты такая и есть – необычная. Я не встречал таких, как ты, Катерина.

– А я – таких, как ты, – тихо сказала она. Некоторое время мы молчали, поглядывая друг на друга и смущенно улыбаясь. Темная вода Медяжки ласкала пятки, солнце расплескивало пригоршни золотого света. А у меня внутри трепетало какое-то странное чувство.

– А вы? То есть… ты. Чего боишься?

Я нахмурился, размышляя. Кажется, никто и никогда не задавал мне этот вопрос.

– Боюсь терять тех, кто мне дорог, – честно ответил я, и девушка понимающе кивнула.

Неловко прокашлявшись, я отвел от нее взгляд и уставился на плавающие в воде ивовые листья.

– Ты говорила, что у тебя есть жених? Кто-то из местных?

– Да нет же, – тоже опустила она голову, всматриваясь в воду, коса шлепнулась кончиком в озеро. – Он из Тобольска. Большой город, говорят. Приедет ко мне осенью, свадьба назначена на начало сентября. Уже скоро.

– Свадьба? – Новость мне не понравилась.

– Ну да. – Катерина пожала плечами, не отводя глаз от воды. – Отец Серафим нас и обвенчает. Стану я не Липницкой, а Шульгиной. И жить останемся неподалеку, я лесничим стану…

Я моргнул. Что-то звучало все это слишком неправдоподобно.

– А он кто, жених-то твой? Часто вы общаетесь?

– Сын Тобольского купца. Но по правде, я его никогда не видела.

– Не видела?!

– Нет. Нас обручили еще в детстве. Он не может приехать, то дела, то болезнь какая-то… слаб здоровьем. Арсентий, так его зовут. Красиво, правда? Он присылает мне подарки. На именины и рождество, а еще иногда на пасху. Вот только…

Я заметил, что девушка нахмурилась и закусила губу. А потом резко повернула голову и глянула на меня.

– Я знаю, что все это странно! Я не дурочка.

– Я такого и не говорил.

– Но подумал. Все так думают, даже Аня, а с ней я все-таки дружу. Жених, которого никто никогда не видел, это странно! И если бы не его подарки, меня и вовсе подняли бы на смех. Но они есть. Красивые. На каждый праздник. Ни разу не пропустил. Вот только… – Она снова отвернулась и, словно не замечая этого, принялась расплетать косу, пропуская пряди сквозь пальцы. – Словно… и не мне он подарки дарит.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну понимаешь… я ему пишу письма. Вернее, Аня пишет, а я диктую, у меня с письмом ведь не очень. Так вот на шестнадцать лет я просила прислать мне нож. А получила зеркальце. Изящное, на ручке, со стеклышками. А в прошлом году Анька две страницы исписала под мою диктовку, так я хотела арбалет. Знаешь, какой красивый? Дед Макар из Околицы мастерит, он настоящий искусник! Ложе резное, ореховое, все в завитках, тетива конопляная, не арбалет, а песня! Я его взяла, а он поет!

Я во все глаза смотрел на раскрасневшуюся девчонку. И я хотел впечатлить ее драным кошаком? Промашка величиной с тайгу.

– Вот я все это в письме и описала. А получила шаль с кружевами. И ответ такой… «Пусть эта шаль согреет твое любящее сердечко и напомнит обо мне, милая Катерина!» – фыркнув, она изобразила французский выговор, и я не сдержал улыбку. – Вот тогда я и подумала, что Арсентий вовсе не читает моих писем. Ни одного. И все мои просьбы улетают в никуда. А может, письма и вовсе отправляются в мусор. Он ведь никогда не спрашивает, как я живу, что меня беспокоит. Просто присылает подарки, и все такие глупые! Девчоночьи. Ленты, заколки, конфеты. Цепочки как-то. Зачем мне в лесу эта цепочка? Да и не ношу я ничего, кроме подарка Хизер, – ткнула она в шнурок на шее. В расстёгнутом вороте угадывался медальон, как раз между двумя небольшими округлыми женскими прелестями. Я отвел взгляд. – Шоколад еще присылает. А я не люблю шоколад! И даже писала об этом. Несколько раз! Но нет же…

Выходит, жених есть, но вроде бы и нет. Интересно.

– У меня есть его портрет.

– Покажешь?

Она вскинула синие глазищи.

– Зачем?

– Знаю некоторые семьи в Тобольске, – выкрутился я. – Вдруг видел твоего Арсентия, и смогу о нем что-нибудь рассказать.

Она кивнула, и на миг даже показалось, что сейчас достанет портрет из кармана, вдруг девчонка таскает с собой образ женишка? Ближе к сердцу, так сказать.

К счастью – нет.

– В комоде у себя в комнате спрятала. Потом покажу… А вот мой портрет он так и не попросил… словно и неважно ему, как я выгляжу! Что за жених такой, которому плевать на внешность невесты? Может, я и вовсе уродина?

Я задумался. Ситуация выглядела более чем странно. И даже Катерина, несмотря на неопытность, это понимала. Назначенная свадьба, жених, который никогда не приезжал к своей невесте, безликие, но щедрые подарки, обещание жить с ней здесь же, разрешив юной девушке стать лесничим. Что за ерунда? А в совокупности с остальными делами, творящимся вокруг Катерины, выглядит всё уже совсем мутно.

– А ты сама хочешь за него замуж?

– Да не особо. Чего там хотеть? В браке нет ничего приятного, одни обязанности.

Я на этом хмыкнул. И вроде Катерина озвучила то, что и сам думал, но почему в ее устах меня это… царапнуло?

– Совсем ничего? – как-то сдавленно спросил я.

– Совсем! – отрезала девчонка. – Делай, что муж велит, и молчи о своих желаниях! Что за радость такая? Не понимаю, почему все девчонки помешались на этих женихах! У нас в башне что ни вечер, так только о них разговоры! У кого какой муж будет. И все мечтают о графьях и маркизах, вот глупые! Видала я одного графа, приезжал как-то к Елизавете. Плешивый и толстый, словно пень! Красавец – так красавец, втроем не обнять!

Она рассмеялась, я тоже улыбнулся.

– А красивых графов и вовсе не бывает, – уверенно заявила ценительница титулованных особ. Я слегка поперхнулся, но решил не возражать. – Но Хизер говорила, что для такой, как я, замужество – единственный выход. И мне повезло – муж позволит мне жить так, как я желаю.

– Такой, как ты?

– Ну… сироты. – Она глянула из-за завесы распущенных волос. – Мне и фамилию ведь придумали уже здесь, в пансионате. Катерина Липницкая… Красиво, да? Только своего отца я никогда не знала. Мы с Хизер раньше жили далеко в тайге, и не было вокруг людей, лишь звери и птицы. Мне нравилось. Хизер и Кая. А когда мне исполнилось семь, Хизер сказала, что надо учиться, и привела сюда. И зачем только? Нам и вдвоем хорошо было…

– Выходит, Хизер твоя мать?

– Нет. Она лишь растила меня. А родительницу я не видела. Хизер говорила, что меня кинули в лесу. Возле… – Катерина внезапно осеклась. – В чаще. Мне повезло, что звери не разорвали.

Я задумался. История Катерины казалась все более непонятной и запутанной. Загадочная шаманка, вырастившая девочку где-то у черта на рогах, а потом вдруг решившая притащить в «Золотой луг». Таинственный жених. И золото, которое мне пообещали. И был ли я первый в этой сделке? Что, если погибший Морозов приезжал за тем же самым?

Внезапная догадка пробежала по спине холодком.

– Слушай. А тот учитель, который был до меня, он тебе… как?

– Что как?

– Ну… – запнулся я, не зная, что спросить. Пытался ли он тебя соблазнить, к примеру? – Он тебе нравился?

– Нет. Почему вы спрашиваете? Валерий Яковлевич был очень… липким.

– Каким?

– Приставучим. Все таскался следом, хотел, чтобы я показала ему то березу, то липу… «У вас поразительные знания местной фауны и флоры, милая барышня, – передразнила девушка, очень похоже изображая гнусавый мужской голос. – Просто поразительная! А не соблаговолите ли показать мне заросли черники, а то я сам не вижу дальше своего носа, даром что напялил очки!»

Она потерла переносицу, словно поправила невидимую дужку. И не выдержав, рассмеялась. Я тоже, смех Катерины оказался заразительным.

– Да только врал он. И никакие березы с осинами его не волновали. Он хотел остаться со мной наедине. И все пытался ко мне прикоснуться. – Она дернула плечиком. – Гадкий.

Я резко перестал испытывать сочувствие к зверски убитому Морозову. Вот только как бы не оказаться и мне на его месте…

Некоторое время мы молчали. Я переваривал информацию, Катерина смотрела в воду, наклонившись уже совсем низко. Заинтересовавшись, я тоже опустил взгляд и пошутил:

– Осторожно, а то еще утащит озёрница.

– Русалки в Медяжке не водятся, мелко слишком, – в тон мне ответила девушка. – Вот в Лумени – это большое озеро к северу от нас – озёрниц полно. Или там болотницы? Вечно я их путаю. Хотя нет, болотные на жаб похожи, и глаза у них желтые, а не белые, как у озёрных утопленниц…

Я кажется, поперхнулся, и Катерина бросила на меня быстрый лукавый взгляд. Шутит, чертовка?

– А здесь, в Медяжке, все тихо, не переживай. Разве что иногда какая дева заглянет в поисках развлечений… Хотя… ой, вижу что-то!

Опустила руку и вдруг кувырком полетела вниз, сразу скрывшись под темной водой.

– Катя!

Девушка не показывалась.

Я нырнул следом, даже не успев подумать. Босые ступни коснулись ила на дне, и оттолкнувшись, я рванул обратно. Внизу лениво извивались нити водорослей. Темная непрозрачная вода лежала над головой упругой полосой. И сквозь нее виднелся причал и босые девичьи пятки. Вот же зараза!

Я вынырнул и услышал смех. Чертовка хохотала, отжимая волосы.

– Второй раз попался на ту же приманку! – сквозь смех выдала она. Увидела мой взгляд и смущенно подняла ладони: – Прости, не удержалась! В пансионате порой ужасно скучно, никакого веселья, вот я и развлекаюсь как могу! Прости!

Пару мгновений я сверлил ее мрачным взглядом, но потом расслабился. Вода приятно остудила разгоряченное тело.

– В этот раз я хотя бы не голый, – буркнул я, выбираясь обратно на причал, и увидел, как девушка покраснела. Сдержал усмешку. Не такая уж и бойкая в некоторых вопросах, как я погляжу.

– Тут лопухи не растут, так что хорошо, что не голый, да, – ввернула она. Мы уставились друг на друга, а потом, не выдержав, рассмеялись. Катерина посмотрела, как я стаскиваю жилет, и вдруг покраснела еще гуще. Так-так. Это о чем она сейчас подумала?

– Платье отожми, затейница, – посоветовал я. – Смотреть не буду.

– Да высохнет, лето же… ладно. Отвернись.

Я послушно уставился на кусты можжевельника. Но слух предательски донес шелест снимаемой одежды. Интересно, что у нее под коричневым сукном? Шелка и кружева ученицам пансионата не положены, значит что-то простое. Беленый хлопок, прикрывающий низ живота и бедра, краем касающийся ямки пупка…

Я вдруг ощутил желание еще разок окунуться. Никогда не подозревал в себе особого воображения, но сейчас оно живо и красочно рисовало образ оставшейся без платья девушки.

Зараза…

Когда обернулся, Катерина – уже полностью одетая и с туго переплетённой косой, – натягивала лаковые туфли. Пора возвращаться, пока нас обоих не хватились. Хотя наставницы явно уже смирились с тем, что непокорная ученица регулярно убегает в лес. Но все же вызывать лишние подозрения ни к чему.

К пансионату мы вышли раздельно, сначала Катерина, потом, выждав время, я.

– Не говори никому о случившемся, я сам разберусь, – сказал напоследок, и девушка понятливо кивнула, а потом исчезла за камнями. Я шел по тропинке к конюшням, размышляя обо всем, что случилось, и зорко оглядываясь. Но вокруг висела благостная пасторальная тишина, над клевером жужжали шмели, где-то кудахтали куры. Лес – тяжелый и темный – отступил неохотно, выпуская меня из цепких еловых лап.

Удивительно, но стрелок, не зная того, полил воду на мою мельницу. Развалившийся мостик дружелюбия между мной и Катериной окреп и вырастил каменные опоры. Я видел интерес в ее глазах и смущение, когда в девичью голову закрадывались крамольные мысли. А они туда, несомненно, закрадывались.

Моя цель внезапно оказалась ближе, чем я думал.

Вот только это не вызывало никакой радости. Напротив. Внутри бурлила злость. Бесчестная сделка, заключенная в Петербурге, и раньше казалась мерзкой, а теперь стала в сто крат гаже. Потому что цель обрела лицо и голос. Катерина перестала быть просто безликой целью. Она стала чем-то… большим.

И это тоже мне совершенно не нравилось.