Сделка

Глава 18

Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя и остыть. Много времени. Больше, чем я предполагал. Тело совершенно не желало успокаиваться, даже мысли о хохочущих мертвяках не помогали. Собственная реакция на почти невинный поцелуй неприятно поразила. Я желал эту девушку слишком сильно.

Да к дьяволу!

Никогда и никого я не желал так, как ее. И вроде бы хорошо – не придется себя заставлять, но… не черта меня это не радовало! Дело определенно шло к тому, что моя бесчестная сделка свершится. Возможно, прояви я настойчивость, все случилось бы уже сегодня. Любопытство, которое, как известно, губит кошек и невинных девиц, толкало девушку на новые открытия. В ее возрасте это случается…. Созревшее тело жаждет новых волнительных впечатлений. Те, кто посылал меня сюда, тоже это понимали. Я вполне привлекателен для женщин, а в этой глуши и вовсе могу зайти за прекрасного принца. Наивным ученицам, наверное, снятся сны с моим участием… И Катерине нравились мои поцелуи. Я видел это, ощущал. И мне тоже они чертовски нравились.

Но… хорошо, что она ушла.

Все свершится, сделка состоится, и я вернусь в Петербург. А она… останется? Возможно, даже выйдет замуж за этого Арсентия? И почему мне так не нравится эта мысль.

Собственные эмоции сбивали с толка и чертовски мешали думать.

Кажется, я совсем запутался.

***

То ли Печорская обладала волчьим нюхом, то ли слишком хорошим чутьем, но она что-то заподозрила. Катерина сбежала и кажется, вполне благополучно появилась среди других учениц, а я, выждав время, отправился к Кузьме, успешно заметая следы. Я был уверен, что вместе нас не видели, и все же настоятельница что-то заподозрила. Потому что тем же вечером она вызвала меня в свой кабинет и прямо с порога заявила:

– Дмитрий Александрович, вам лучше уехать.

Я поднял бровь, ожидая продолжения.

Печорская сделала глубокий вдох. На ее щеках застыли два пятна, словно от изрядного волнения.

– Послушайте. Я не поблагодарила вас за помощь, вероятно, даже за спасение наших жизней в лесу. Стая волкодаков оказалась неприятным сюрпризом.

Ну да, тот еще подарок.

– И, вероятно, сейчас я выгляжу как весьма неприятная и неблагодарная особа, но… Возможно, я лишь пытаюсь вам помочь. Даже в некоторой степени отдать долг…

– Я вас не понимаю, Елизавета Андреевна.

– Конечно. – Она потёрла лоб, и я вдруг подумал, что Печорская выглядит ужасно уставшей. И очень немолодой. Ее ровная спина, бодрость и легкость движений создавали обманчивую картину, а ведь княгиня действительно в изрядных летах. Возможно, уже разменяла седьмой десяток.

Подняв голову, она сжала губы.

– Дмитрий, уезжайте. Просто поверьте – так будет лучше.

– Я настолько вам не нравлюсь?

Она как-то жалостливо рассмеялась.

– Вы мне нравитесь, в том-то и дело. О, не как мужчина, разумеется. Для подобного я уже слишком стара, – насмешливо хмыкнула она. – Но вы хороший человек, я в этом уверена. Теперь.

– Так в чем же дело?

Печорская взяла со стола карандаш, словно не зная, чем занять руки.

– Вы здесь лишний.

Мне пришлось шагнуть ближе, потому что голос настоятельницы упал почти до шепота.

– Объясните.

– Увы, большего я сказать не могу.

– Вы не можете меня выгнать, Елизавета Андреевна, без весомой на то причины. И письменного объяснения, которое я представлю в Петербурге.

Ее взгляд заметался.

– Значит, не уедете?

– Нет.

– Тогда… я умываю руки. Идите, Дмитрий Александрович. И вот еще, – окликнула она меня уже на пороге. – Даже не думайте приближаться к Катерине.

Я пораженно моргнул, потому что в голосе Печорской совершенно недвусмысленно прозвучала угроза.

Кабинет настоятельницы я покинул с плохо скрываемым раздражением. Старая рана, как назло, разболелась, так что я решил заглянуть к лекарю с просьбой выделить мне каких-нибудь обезболивающих настоек.

Гектор нашелся в своем закутке, правда, выглядел он столь неважно, что стоило и ему прописать пилюль.

– Вы не заболели? – проявил я участие.

– Ужасная жара! – Франц потер бледный, покрытый испариной лоб. И без того тощий остроносый лекарь, казалось, стал еще меньше, а лицо приобрело нездоровой зеленоватый оттенок. – Я ее не переношу! Кто ж мог подумать, что в тайге будет печь словно в пустыне!

На мой взгляд, зной не так уже и досаждал, тень леса и каменные стены бывшего бастиона давали приятную прохладу. Но похоже, бедняга лекарь и правда страдал от духоты.

– Глафира вот тоже слегла. Третий день отпаиваю настойками. Даже подумываю пустить ей кровь, хотя этот метод уже и считается анахронизмом. Модест ни на шаг не отходит от супруги, так переживает! А ведь он и сам изрядно нездоров… – Гектор осекся и глянул виновато. – Впрочем, Модест запрещает говорить о его диагнозе. Для него это запретная тема, не хочет, чтобы кто-то узнал. Прошу, Дмитрий, сохраните в тайне мою оговорку.

Я, конечно, уверил. Присел на кушетку и, пока Франц копался в микстурах, уронил:

– Кстати, насчет Модеста. Как думаете, он согласится дать мне несколько уроков стрельбы? При его чине это наверняка будет несложно.

– О, вы знаете, что Модест Генрихович полковник в отставке? Он совсем не любит об этом говорить. По правде, я считал, что один лишь я и знаю. Ну и Лизавета, конечно… Но раз вы об этом говорили, думаю, и в уроках Модест не откажет. Он отличный стрелок, глаз у него и сейчас весьма меткий. – Франц бесхитростно улыбнулся и мне стало даже стыдно за обман. Немного. Потому что главное я все-таки выяснил, хотя выстрел был, что называется, почти наугад. А попал в яблочко. Впрочем, кое-какие подозрения у меня все же имелись. Модест Генрихович вполне удачно прятался за простонародные широкие рубахи и соломенные шляпы-канотье, играя роль благодушного простака. И это ему неплохо удавалось. И все же выбить из себя военного не так-то просто. Вот и Модеста порой выдавала явная привычка отдавать приказы, или рука, придерживающая у бедра уже давно не висящее там оружие.

Значит, стрелял все-таки Давыдов? Но зачем ему понадобилась моя смерть? Руки зачесались найти Модеста и поговорить с ним по душам. Хотя, может, мое знание стоит и придержать как козырь? И тут в голову пришла еще одна мысль: а что, если Модесту приказала Печорская? Ну или попросила… судя по всему, она-то отлично знает о ратных подвигах своего учителя! Может, не сумев избавиться от меня по-хорошему, княгиня решила вопрос кардинально? Места здесь глухие, кто знает, будут ли вообще искать пропавшего историка. Кстати…

– Гектор, а вы не знаете, тот историк, что сбежал из пансионата в одном исподнем… добрался до города?

Франц, отчаянно моргающий и трущий виски, словно это могло вернуть ему ясность мыслей, глянул удивленно.

– Хм… я об этом не думал. Мы, признаться, не успели сдружиться. Наверное. Куда же ему деться? Лизавета знает наверняка, думаю.

Ну да, если эта самая Лизавета не послала следом Модеста, чтобы по-тихому устранить ненужную проблему.

Что же здесь происходит?

– Гектор, а шаманку Хизер вы хорошо помните? – решил я сменить тему, и Франц кивнул.

– Конечно. Женщина удивительных знаний, хотя и не научных. Хотел бы я научиться у нее хоть чему-то, эх. Жаль, что все так случилось.

– А что случилось?

– Замерзла. Под крещение как раз, морозы тогда так трещали, что древесная кора лопалась. Ее нашли спустя несколько дней, Катерина и нашла… эх, жаль. Хотя Хизер ведь была уже очень немолода. Точных дат она не знала, но порой упоминала события, которые случились более ста, а то и ста пятидесяти лет назад.

– Вы шутите? Как это возможно?

– Я и сам не знаю, – развел руками лекарь. – И поначалу думал, что Хизер просто водит меня за нос, говоря о событиях давнего прошлого. Но потом… знаете, ей ведь не было дела до нашего мнения. Людей, я имею в виду. Она обитала в каких-то иных слоях. С лесом разговаривала, с духами общалась… лечить умела. Дурного не делала, что бы о ней ни болтали. Помогала. Не всем правда, могла и отказать. А почему – тоже не объясняла. Я однажды увидел, как она буквально оживила мертвую птицу. Летом дело было, денек погожий такой стоял… Я возле озера хотел ягод набрать да прилег отдохнуть, сморило меня. Вот и увидел то, что моим глазам не предназначалось. Хизер кедровку у корней дерева подобрала, мелкая пичуга, здесь таких полно. В ладонях сжала и начала шептать что-то. А потом руки раскрылись, она рассмеялась, и пичуга, вспорхнув, улетела.

– Так, может, она живая была? —усомнился я.

– Дохлая, – хмыкнул Гектор. – Под деревом лежала, я видел, когда ягоду искал. Уж дохлую птицу от живой отличу как-то… А после шепотков Хизер улетела как ни в чем не бывало. Я тогда, признаться, не сдержался. Выскочил из своего укрытия, на колени перед шаманкой бухнулся. – Врач со смущенной улыбкой потер кончик длинного носа, глянул поверх очков. – Умолял Хизер передать хоть крупицу знаний, поделиться опытом, рассказать, как она это сделала… Это же открытие, прорыв в медицине! Сенсация! А она только посмотрела так, знаете… с жалостью. Как на убогого. – Гектор кашлянул и отвел взгляд. – Сказала, что дурак я и ничего не понимаю. И уже не пойму, потому что моя голова забита этой самой медициной по самую маковку и для иного там места уже не осталось… так и ушла, ничего не ответив. А знаете, что самое мучительное?

Я поднял брови.

– Я так и не понял, зачем она подобрала эту птицу. В лесу полно зверья, разного… и умирают звери с птицами каждый день. Хизер мимо всех проходила, не пытаясь шептать над ними. А эту кедровку подняла…

– Может, случайность, – предположил я. – Люди порой поддаются… порыву.

Гектор пожал плечами. Удивительно, но даже хмурясь, он выглядел скорее жалким, чем грозным.

– Значит, умерла она зимой, – задумчиво повторил я, и лекарь кивнул.

Интересно. И снова отсылает к шаманке, стоящей в круговерти зимы посреди летнего поля.

Я снова задумался.

Размышления прервал надсадный кашель Гектора.

– Пожалуй, мне стоит закрыть на сегодня лекарскую и немного отдохнуть, – с досадой произнес он, отдавая мне микстуру. – Что-то мне и правда нехоро…

Не договорив, Франц начал заваливаться, я едва успел поймать его, не дав приложиться головой об угол дубового стола. Бледный до синевы Гектор растянулся на полу и отключился. Я приложил голову к его груди – дыхание поверхностное и едва уловимое. Понимая, что у меня нет и минуты на то, чтобы позвать на помощь, я принялся действовать. Разодрал жилет и рубашку на его груди, проверил дыхательные пути и надавил ладонями на грудину. Раз, два, выдох. Раз, два, выдох!

Снова приложил ухо к его губам: Гектор не дышал. Пульс уже не прощупывался. Да что же это такое? Сердечный приступ от духоты? И что же, он вот так и умрет? Просто так?

Словно озверев, я не желал просто сдаться. Лекарь – почти незнакомый мне, чужой человек – внезапно стал очень важным. Тем, кто умирал на моих руках. Нет. Не позволю! Раз, два выдох! Голова кружилась от слишком частых и глубоких глотков воздуха.

Дверь за спиной стукнула.

– Гектор, ты на… Матерь божья! Что с ним! – ввалившийся Орест мигом побледнел.

– Зови помощь! Живо! – рявкнул я, не останавливая попытки оживить Франца. Раз, два, выдох… раз, два…

Тело лекаря внезапно выгнулось, содрогнулось. Франц распахнул глаза и сделал хриплый, тяжелый вдох.

А через миг тесная лекарская заполнилась людьми. Печорская – бледная, но очень решительная, – торопливо выдернула из стеклянного шкафчика какую-то склянку, набрала шприц и уверенно всадила иглу в руку Франца. У двери топтался красный и запыхавшийся Еропкин, рядом с лихорадочно блестящими глазами стояла Мещерская.

– Все, уже все, – зачем-то приговаривала Елизавета Андреевна, – живой, живой… Дышите, Гектор. Ну что же вы, голубчик… что же вы…

Гектор кряхтел, но дышал. Печорская обернулась и окинула всех хмурым взглядом.

– Ну все, довольно. Покиньте помещение, господа. Орест, вы молодец, что так быстро прибежали за мной.

Я, уже поднявшись, бросил еще один взгляд на удивленно моргающего Франца. Кажется, жить будет. А мне неплохо бы и перекусить…

Уже на выходе догнал тихий голос Печорской. Слова она произносила так, словно они были застревающей в горле костью.

– И вам, спасибо, Дмитрий. Похоже, я в долгу и за эту жизнь.

– Не стоит, Елизавета Андреевна, – сказал я, покидая лекарскую.