Сделка

Глава 27

Февраль в Петербурге выдался снежным. К концу зимы навалило такие сугробы, что дворники с трудом справлялись с работой. Вместо лопат да скребков рабочий люд вооружился плугами, которые тянули понурые лошадки, снег чистили с рассвета до ночи, но сыпало так, что наутро приходилось начинать сначала.

Проехать по столице с ветерком можно было и не мечтать. Карета дернулась и снова остановилась, закричал кучер Остап:

– Эй, поторопитесь там! Не видишь, что ли, его светлость едет!

– Так сугроб туточки, что мы сделаем… навалило! – донесся в ответ глухой бас, и Остап приложил крепким словцом, обещая непутевым и нерасторопным дворникам тоже чего-нибудь навалить!

Я вздохнул, снял ноги с противоположного сидения и, открыв дверь, выбрался наружу.

Звонкий февральский воздух тут же пробрался за шиворот, выстужая тепло после нагретой в карете печки. Я запахнул шубу. От соболиного меха зачесался нос, и я смачно чихнул.

И тут же рядом возник взволнованный Остап.

– Куда ж вы, ваша светлость? Неувязочка тута да сейчас разгребут, мигом поедим!

– Я, пожалуй, прогуляюсь.

– По холоду? Зима же! Чихаете вон уже, как бы не задубели…

– Ничего со мной не случится, – буркнул я, слегка досадуя на слишком заботливого денщика. С Остапом нас когда-то свела воинская служба, потом пути разошлись. А осенью свели снова – случайно. Только теперь у бывшего сослуживца не было левой руки – потерял на войне, да и общее состояние оказалось весьма плачевным. Семьи у него не оказалось, да и работы в мирном городе не нашлось – никто не желал нанимать однорукого. Ко мне он обратился, уже и не надеясь на чудо. Я его не только взял, но и сделал личным помощником. Остап в свое время тащил меня из окопа, так что он мог бы и вовсе не работать, лишь получать жалование, но такая благотворительность – честно мною озвученная – оказалась денщику не по нутру. Отъевшись и быстро восстановив былую крепкую форму, он взялся за дело, управляя поместьем Волковских твердой, хоть и единственной рукой. Даже лошадьми в моих поездках Остап предпочитал править сам, и делал это весьма уверенно.

Вот только чувство благодарности ко мне у бывшего денщика порой зашкаливало, превращая сурового мужика в подобие няньки.

– Вы ведь даже без шапки, ну как можно, ваша светлость, голова ведь… вот я сейчас достану…

– Отставить разводить сопли! – рявкнул я, и Остап послушно вытянулся по струнке. Хмыкнул в усы.

– Есть отставить разводить сопли, ваше благородие! – и тут же хитро прищурился, на миг напомнив деда Кузьму. Воспоминание разбередило рану, и я отвернулся. – К ужину-то хоть вернетесь, ваша светлость? Что Дарье передать?

Я пожал плечами. Можно подумать, Дарье надо что-то передавать. И без того наготовит прорву еды, а потом будет ругаться, что господа снова ничегошеньки и не съели!

– Хоть трость-то возьмите! – Денщик сунул мне украшенную слоновой костью и золотом рукоять.

Трость я взял. Смерть от простуды мне вряд ли грозит, но вот нога и правда порой побаливает. Да и пробираться через снежные завалы легче с надежной опорой.

Махнув рукой и снова чихнув от лезших в нос соболей, я выбрался на расчищенный узкой колеей тротуар и неторопливо двинулся вдоль набережной. Снег наконец прекратился, сквозь низкие тучи даже пробивались лучи скудного петербургского света. На дороге ругались дворники и пассажиры столпившихся за затором карет, в череде повозок рычало и фыркало дымом несколько автомобилей. Хотя воняло от них знатно, новомодное средство передвижения активно скупали столичные богатеи, говорили, даже сам цесаревич уже приобрел несколько громоздких и рычащих машин. Может, и мне стоит?

Я посмотрел на скрючившегося за рулем ближайшего агрегата щеголя. На его лице виднелась копоть, усы обвисли от бьющего в окно ветра. Может, летом я и попробую прокатиться на таком агрегате, но вот зимой, в морозы, да по заторам из снега куда лучше обычные сани или карета! Хотя бы воздух чище!

Мысли снова переключились на насущное: все же стоит нанять нового возницу. Главное, как-то сказать об этом Остапу. Денщик слишком ревностно относится к своим обязанностям и моей персоне, словно считает долгом всегда находиться рядом и оберегать от малейшей опасности! Хотя какие опасности в Петербурге? Нет, надо что-то с этим делать. И найти наконец кучера, нечего Остапу на козлах сидеть…

Лучшее решение – подговорить Дарью: пусть она настроит бывшего вояку на мирный лад. Перед кухаркой Остап робел и краснел, делаясь похожим на безусого, впервые влюбившегося юнкера. Сама Дарья, похоже, отвечала взаимностью, но пока эти двое лишь кружили друг возле друга и робели, не решаясь перейти к активным действиям.

Я усмехнулся, порадовавшись за них.

Размышляя, я двигался вдоль канала, потом свернул на Невский и пошел, рассматривая помпезные торговые дома, банки и рестораны парадного Петербурга. От новой булочной на углу с Екатерининским каналом тянуло сладкой сдобой, в зеркальных витринах огромного ресторана братьев Бересневых отражался и сам проспект, и моя неспешно двигающаяся фигура. Я замедлил шаг, всматриваясь в стекла. Показалось или высокий господин в шинели слишком торопливо юркнул в двери закрытого днем театра? Словно не желал встретиться со мной взглядом. Хотя скорее – это не более чем моя чрезмерная подозрительность. А может, господин лишь недоумевал, что за ненормальный вздумал разгуливать в морозы без шапки.

Кстати, мой стриженный затылок изрядно замерз, все-таки стоило послушать Остапа и как следует утеплиться. Подумав, я повернул к ступеням ресторана.

Привратник у дверей замешкался, скептически глянул на пешего господина – приходить сюда на своих двоих было непринято. Потом оценил мою распахнутую шубу, дорогой костюм под ней с сапфировой булавкой и цепочкой часов, и кинулся открывать двери. Искра блеснула под моей подошвой, я глянул вниз, уже зная, что увижу. Так и есть – монета. И не какая-нибудь, а золотая. Привратник тоже опустил взгляд, и лицо его удивленно и обиженно вытянулось, словно говоря: откуда монета взялась? А я рядом стоял и не видел, вот дурак!

Кивнув мужику, я переступил через золото и вошел в тепло ресторана. Привратник за спиной рассыпался в благодарностях, но я уже не слушал. Оставил шубу и перчатки кинувшемуся навстречу прислужнику и двинулся в зал. Рядом тут же возник официант, поставил на стол ведерко с ледяным игристым и заиндевевшую икорницу.

– Ваша светлость, какая радость! Подарок от заведения, ваша светлость! Принести меню или приготовить что-то по вашему желанию? – Парнишка склонился чуть-чуть ниже. – Сегодня у нас великолепный кролик в сметане, советую испробовать!

– Я лишь выпью кофе, – покачал я головой. Если снова откажусь от ужина, Дарья, чего доброго, сама меня нашинкует, зажарит и съест! – Без сахара и сливок.

– Конечно, ваша светлость.

Вышколенный паренек, всегда получающий от меня хорошие чаевые, улыбнулся, незаметно исчезая. А уже через несколько минут передо мной стояла чашка горького напитка, заваренная именно так, как я люблю, – с крупинкой соли и капелькой корицы.

Некоторое время я наслаждался теплом и ароматом кофе, неспешно потягивая напиток и рассматривая немногочисленных посетителей. К ужину здесь обычно куда многолюднее, а сейчас заняты всего несколько столов – все-таки заведение весьма дорогое. Еще год назад я мог лишь глазеть на ярко освещенные окна этого ресторана, не решаясь даже приблизиться. Да и зачем было приближаться, в то время даже чашка кофе в подобном месте казалась мне невероятной роскошью. А сейчас… Взгляд упал на перстень с крупным бриллиантом, который я носил на левой руке, и я усмехнулся.

Господа в центре зала заулыбались и склонили головы, изображая то ли приветствие, то ли дружеский поклон. Верно, узнали меня, и теперь решают, можно ли счесть мой взгляд за позволение подойти и представиться в надежде свести выгодное и полезное знакомство.

Я отвернулся к окну, а бдительный официант шагнул ближе, охраняя подступы к сиятельству. Все же ресторан и правда весьма неплохой. В вымытом до зеркального блеска стекле отразились огорченные, но все еще не теряющие надежду лица господ.

Раньше я и не подозревал, что человеку с деньгами, положением и некой известностью порой трудно просто остаться в одиночестве и вкусить кофе без утомительного общения с незнакомцами.

Я снова провел ладонью по стриженному затылку. Пальцы ощутили рубец, едва скрытый короткими волосами. Кожа заросла, раны затянулись, жаль, что нельзя так же просто избавиться от воспоминаний.

Дорогу наконец расчистили от снежного затора и во все стороны потянулись сани, экипажи и рычащие автомобили. Я провожал их взглядом, гоняя в голове ленивые мысли о предстоящих делах. В окне простой черной кареты без монограмм застыл женский профиль. Чуть вздернутый нос, смуглая, словно поцелованная солнцем кожа, каштановая коса, убегающая под каракулевый воротник пальто, круглая меховая шапочка…

Катерина?

Чашка дрогнула в моей руке, и кофе выплеснулся на скатерть.

Официант бросился вытирать, но я его уже не видел. Отшвырнув чашку, я кинулся наружу. Выбежал на мороз, даже не вспомнив о шубе, остановился озираясь. Черная карета мелькнула у поворота и скрылась. Я побежал следом, оскальзываясь на узкой расчищенной колее. Редкие прохожие шарахались от меня в стороны, но я их не замечал. Широкая матрона с огромной корзиной перегородила дорогу, некоторое время мы бодались, не зная, как разойтись на узкой тропинке среди сугробов. Потом я ступил ногой в снег, пропуская, и женщина, фыркнув, словно баржа, проплыла мимо. Добежал до угла и успел увидеть, как карета снова сворачивает. Догнать ее было невозможно. Но что, если срезать путь?

Я завертел головой, судорожно прикидывая рисунок столичных переулков, а потом понесся в обратную сторону. Пролетел мимо ресторана и что-то кричащего вслед привратника, рискуя попасть под колеса, перебежал дорогу и нырнул в тонкую сеть петербургских улочек и проходных дворов. В одном из-под ноги с диким мявом подпрыгнула кошка, я поскользнулся и едва не угодил головой в сугроб. Хотя снега здесь, под нависшими козырьками домов, было меньше, но и света – тоже. Я бежал, лихорадочно просчитывая возможные пути кареты. По всему выходило, что она должна появиться как раз там, куда я успел добежать.

Я выскочил на угол и завертел головой в поисках искомого экипажа. Но его не было. Грохоча колесами, проехал почтовый дилижанс, из окна на меня удивленно таращились пассажиры.

Я потер холодный и мокрый затылок, нащупав рубец. Никак не избавлюсь от привычки трогать голову, хотя рана давно затянулась…

Но где же чертова карета? И Катерина в ней…

Или… или мне лишь почудилось? Нет, карета, несомненно, была, а вот девушка… Сейчас я уже не уверен, что увидел то, что увидел. Да и что я увидел? Девицу в меховой шапочке. Высокий воротник скрывал половину лица, да и каштановых кос в Петербурге немало, а остальное вполне могло дорисовать мое воображение. Увидел похожий профиль и как дурак бросился следом, даже не взяв шубу…

Я поежился. Ледяной ветер с Невы швырнул в лицо горсть снега, напоминая, что на улице февраль. Дорогой костюм от лучшего петербургского портного отлично сидел, но ни черта не защищал от мороза. К тому же я оказался где-то в темных переулках, куда приличным людям и вовсе не стоит заглядывать.

Словно в ответ на мои мысли, от стены отделилась парочка теней, воплотившись в две угрюмые фигуры мужиков самого недоброго вида. Двумя зубастыми угрями они скользнули с разных сторон, зажимая меня в тиски. Тот, что справа, – одетый в грязный ватник, сплюнул на снег пережеванный табак и растянул тонкие губы в мерзкой ухмылке, демонстрируя отсутствие передних зубов.

Левый размял кулаки, хрустя пальцами.

– Цы, вот так куш привалил, ты только глянь, Ломоть? – гнусаво протянул беззубый. В опущенной руке блеснула кривая заточка. Второй – массивный и напоминающий размерами шкаф – молча осмотрел мой костюм, взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз задержался на шейной булавке и перстне. Он быстро оглянулся на притихшую улочку, убеждаясь, что глупый господин действительно гуляет без охраны.

– Снимай пиджачок, цацки, кидай свой кошель, и мы тебя не тронем, – тяжело уронил он.

– Быстро давай! – прикрикнул второй, зыркая по сторонам.

Я кивнул. Ну быстро так быстро.

***

В ресторан я вернулся, окончательно продрогнув. Побледневший привратник без слов распахнул передо мной дверь, а навстречу бросились сразу и ошеломленный моим побегом официант, и господа, верно, набравшиеся смелости, чтобы свести наконец знакомство. Господа оказались быстрее.

– Ваша светлость! Дмитрий Александрович! – Молодой щеголь с завитыми усами, улыбаясь, оттеснил официанта, его друг закрыл тылы. – Вы меня помните? В начале зимы мы встречались на приеме у графини Закревской! Увы, мы не были представлены, а тут такая оказия! Большая радость встретить вас! Федор Павлович Баратынский, к вашим услугам! – выпалил он, сияя крупными зубами и протягивая мне холеную белую ладонь с отполированными ногтями.

Я молча вытащил из кармана платок и начал вытирать руки, не спуская с непрошенного визитера мрачного взгляда. Тот посмотрел на меня, потом на мои руки – испачканные чужой кровью. Она коркой покрывала костяшки и некрасивыми пятнами расползлась по манжетам белой рубашки. Федор Павлович явственно сглотнул и так же явственно побледнел. Попятившись и пробормотав что-то о несвоевременности, Баратынский исчез. Я подумал, что теперь слухов и домыслов о замкнутом и эксцентричном графе Волковском станет еще больше.

Да и наплевать.

Вымыв руки в уборной и расплатившись за кофе, я велел найти извозчика – пожалуй, пешком я сегодня нагулялся.

***

От обеда я все-таки отказался и заперся в кабинете в компании коньяка и целой горы документов и бумаг, требующих моего внимания. Правда, сосредоточиться и поработать не удалось, не прошло и получаса, как явился Тимофей. Поставил на стол блюдо с пирожками и неодобрительно покосился на бокал в моей руке.

Я вопросительно поднял брови, глядя на старого камердинера, давно перешедшего в категорию «родственник».

– Вы бы откушали, ваша светлость, – начал издалека Тимофей. – Дарья такую утку с морквой запекла – язык проглотите!

– Я поел в ресторане, – соврал я. Тимофей не уходил, и я вздохнул. – Что-то еще?

– Костик привел на обед приятелей, – доложил старик. – Все приличные, я проверил. Младший Волынский и юнкер Юстинов.

Я снова кивнул.

– Шляются как к себе домой, – ворчливо, но при этом как-то горделиво пробубнил Тимофей. – Уж каждой день приходют!

– Просто Дарья слишком вкусно готовит. С ее кушаньями ни один столичный ресторан не сравнится.

– И то верно, – безотчётно старик погладил живот, успевший за полгода Дарьиной работы обрасти жирком. – Ох, украдут у нас кухарку, вот нюхом чую, украдут!

– Мимо тебя и Остапа муха не пролетит, кто ж осмелится, – хмыкнул я, опуская глаза в бумаги и тем намекая на собственную занятость. Увы, с Тимофеем это не сработало, он продолжал мяться у стола.

– Что еще?

– Княгиня Ольга прислала новое приглашение. На зимний бал в ее имении.

– Я не люблю танцы.

– А вы б сходили, ваша светлость! – не сдержался старик, и я снова откинулся на спинку кресла. – Сидите тут как сыч в дупле, один-одинёшенек! – одарил он гневным взглядом ни в чем не повинный графин с коньяком. – Пьете! Никогда не думал, что скажу это… но… я беспокоюсь о вас, Дмитрий Александрович! Думал, как Константина уберечь от новых неприятностей, так младшенький вон за голову взялся! И друзей завел правильных, и ведет себя прилично! А вы…

– А я, значит, неприлично, – хмыкнул я, делая обжигающий глоток. – Что же не так?

Обвел рукой роскошный кабинет. Дом на петроградской стороне я купил вместе с обстановкой и теперь восседал за столом красного дерева, украшенным золотыми вензелями и львиными лапами. Шелковые обои и паркет, хрустальная люстра и изысканный торшер, тяжелые портьеры с кистями, камин и роскошные кресла. Кабинет, да и весь дом просто кричали о благополучии и процветании семьи Волковских. А Тимофей вот недоволен, надо же.

В приоткрытую дверь серой тенью скользнул кот, по-хозяйски запрыгнул на стол и уставился на старика жёлтыми глазищами. Я слегка улыбнулся, почесав кота за ухом. Тимофей и кот наградили друг друга недовольными взглядами.

– Еще и кот этот! – буркнул старик, и я вздохнул.

– Тимофей, ты пришел поговорить со мной о Люше?

– Да не о нем! – ворчливо отозвался камердинер. – О вас я пришел!

– Со мной все в порядке. На зимний бал не пойду, напиши отказ. Придумай что-нибудь…

– Зачем же сразу отказывать? Сходите, что вам стоит? Плясать вас никто не заставляет, но хоть развеетесь, на людей посмотрите, себя покажете…

– С представлением семьи Волковских в свете отлично справляется Костя. Ему все эти приемы только в радость. А у меня много работы. Как только сойдет снег – уеду на перевал, посмотрю новые шахты, надо найти еще работников…

– Так до весны еще есть время. Негоже раз за разом отказывать, ваша светлость! Да еще и княгине! Пусть не великая княжна, но все же родственница самого государя! И не такая уж дальняя!

– Так-так, – усмехнулся я. – Тимофей, тебя что же, просили замолвить словечко и уговорить меня посетить княжеский раут? Да неужели?

– Может, и просили! – воинственно подбоченился старик. – Может, и забегала намедни одна симпатичная камеристка с ма-а-ленькой просьбой. А что, я и сам не против! Княгиня Ольга – девушка видная, достойная для вас партия. Уж все пороги ваши оббила, и так и эдак, а вы ни в какую! И чем не мила барышня? Стан тонкий, коса русая – красавица каких поискать! Да еще и влюбленная как кошка!

– И весьма знатная, – поддакнул я.

– И весьма знатная! – послушно повторил Тимофей. Сообразил, что попался, осекся и сурово свел седые брови. И тут же сменил тактику, протянул плаксиво: – И что плохого в знатности? Плюсы одни! Говорю же – достойная партия! Могли бы летом сыграть свадебку, а там и детишки появятся. Я человек старый, вот помру и не увижу наследников! Вы же мне как родной, а детки ваши внуками будут, эх, не доживу, видимо!

Все ясно, в ход пошла тяжелая артиллерия.

Я решительно поставил на стол стакан, Люшка дернул хвостом, покосился желтым глазом и спрыгнул на пол.

– Ну все, хватит разыгрывать этот спектакль! – оборвал я причитания. – Твоему здоровью, Тимофей, и молодой юнкер позавидует, а наследников нам Костя обеспечит, думаю, ждать недолго. А я жениться не собираюсь, ни на Ольге, ни на ком другом, и хватит уже изображать сваху да шушукаться с чужими камеристками!

Камердинер выпрямился, выпав из роли умирающего, поджал губы. Вздохнул.

– Так переживаю я. Ну негоже так, ваша светлость! Молодой мужик ведь, в самом расцвете! Все при вас, и стать, и лицо, теперь еще и жених завидный, при средствах немаленьких. – Он покосился на мой перстень. – Невиданная удача вам выпала, кто ж думал, что такое случается и вот так вот все обернется? Ну так удача барышня капризная, сегодня вам улыбается, а кому завтра – неизвестно. А хорошая женитьба – залог долгого благополучия. Чем же плохо?

Я промолчал. О невероятном везении и возвышении рода Волковских в Петербурге не болтал только ленивый. Баснословное богатство, свалившееся на голову обнищавшего рода, одни считали божьим благословением, другие – сделкой с дьяволом, которую я заключил, отдав взамен свою душу. Вторых было куда больше, кстати.

Что ж, душу я и правда отдал, в этом они не ошиблись. Вместе с сердцем.

Вот только не дьяволу…

А кто-то не без основания называл меня самым везучим ублюдком на свете. Вероятно, те, кто проигрался мне за покерным столом или на скачках. Памятуя историю отца, я ненавидел азартные игры и все же как-то решился проверить свою удачу. Понять, насколько велико то благословение, которое я получил.

В покер я играл откровенно плохо, выдавал себя удивлением или улыбкой, когда попадалась козырная карта, и все же… выиграл. На ставках выбрал чалую лошадку такого непотребного вида, что даже приемщик посочувствовал и шепотом присоветовал присмотреть другую бегунью.

«Пожалуй, все же остановлюсь на этой, – хмыкнул я. – Кличка понравилась».

Чалая лошадка Тайга в тот день пришла первой, вызвав настоящую сенсацию и панику среди завсегдатаев скачек.

Правда, повторять опыт я не стал, а заработанное отдал в ближайший госпиталь сестер милосердия. Все же мне слишком сильно претило подобное обогащение. И еще внутри имелось стойкое убеждение, что растрачивать таким образом благословение духов – недостойно.

– Вы изменились после поездки… туда. – Тимофей придвинулся ближе. – Молчите все, запираетесь тут один, слишком много работаете. Спите плохо. Я ведь знаю, слышу, как вы ходите у себя в комнате. Болтаете только с котом. Даже Костя вас стал побаиваться!

– Ему это на пользу, – хмыкнул я.

– Ну… немного, – пожевав губы, недовольно признал Тимофей. – И все же исправился ведь младшенький! Старается! За ум взялся! А вы…

Я промолчал. Прошедшие полгода Костя и правда демонстрировал завидную разумность. То ли его изрядно напугали долговые ямы, то ли брат наконец повзрослел. Хотя вернее, дело в свалившемся на меня состоянии. Теперь Волковские могли иметь все, что пожелают, так что нужда и желание обогатиться легко и нечестно отпали сами собой. К тому же я пообещал Константину полностью лишить его довольствия, если до меня дойдет хоть один слух о его играх. И видимо, Тимофей прав – Костя и правда стал опасаться моего гнева, потому что угрозе поверил безоговорочно. А терять едва налаженную, но уже очень хорошую жизнь, брат совсем не хотел. Ведь теперь он стал не просто желанным гостем во всех приличных домах, он стал гостем особенным. В свете многие верили, что дружба с Волковским и их одарит удачей, а уж с каким – старшим или младшим – неважно. И всячески искали расположения моего брата, надеясь войти в ближний круг нашей семьи. Приглашения на светские рауты, охоты и балы очень нравились младшему, так что я даже подозревал, что эти слухи упорно распространяет он сам.

Конечно, знать понимала, чьи именно руки держат финансы и семейное дело, но я в свете почти не появлялся, и Костику доставалось внимание за нас обоих. Нередко с ним пытались дружить, чтобы привлечь в свое дело деньги Волковских, порой эти предложения вызывали лишь смех. Так, в начале зимы брат истово упрашивал вложиться в железный отпугиватель от мышей, сделанный в виде жутковатого кота, орущего благим мявом, стоило к нему приблизиться. Я с трудом удержался от смеха, представив подобное изобретение в собственном доме. Ну уж нет, пусть лучше с грызунами разбирается обычный кот – живой.

Впрочем, и дельные мысли у брата тоже имелись. Теперь он желал вложиться в новомодные автомобили, и я, хотя и не любил эти воняющие агрегаты, обещал подумать.

Так что Костя и правда взялся за ум и вел себя почти образцово.

В отличие от меня.

Словно услышав мои мысли, Тимофей снова поджал губы.

– Все один, сидите затворником… И эти ваши… новые увлечения! – Старик выразительно глянул на сбитые костяшки моих рук. – Страх берет! Мучает вас то, что ТАМ случилось. Вот вы и пытаетесь избавиться…

– Я не хочу об этом говорить.

– Дарья кое-что рассказала. – Камердинер упрямо поджал губы. – Об этом пансионате. И о… девушке… Ну так девиц-то вокруг полно, хоть простых, хоть родовитых, пора бы уже…

Я резко поднялся.

– Тимофей, не заставляй меня говорить то, о чем я потом пожалею. Я уже сказал – довольно! Я сам решу, что делать со своей жизнью, советов не просил. И передай Дарье, пусть займется пирогами, а не болтовней! А теперь оставь меня, мне и правда нужно хоть немного поработать!

Старик ушел, а я, конечно, тут же почувствовал себя виноватым за то, что нагрубил. В сердцах плеснул новую порцию конька, сделал глоток и скривился. В одном Тимофей прав – мой характер после возвращения безнадежно испортился. Я замкнулся, люди вызывали лишь неприязнь и желание остаться в одиночестве. Я грубил, злился, вел себя неподобающе, но к моему удивлению, никто так и не отважился вызвать меня на дуэль. Верно, в высший свет все же просочились слухи о кулачных боях, в которых я был неоднократно замечен. Или в том, что граф Волковский слишком ловко управляется с револьверами. И никогда не промахивается.

Открыв ящик стола, я посмотрел на лежавшее там оружие. На рукояти одного нацарапаны шаманские символы. Они покрывают дерево сплошной вязью и холодком отдаются в ладони.

Резко захлопнув ящик, я отвернулся и некоторое время сидел, переживая новый виток воспоминаний. Потом подобрал надушенное приглашение с монограммами княжеского рода и сломал печать.

– Ладно. Схожу на этот чертов бал! – пробормотал я и хмыкнул, понимая, что не уговорами, так чувством вины хитрый Тимофей все-таки добился своего.