Сделка

Глава 13

С Катериной мы вернулись порознь, и все же Елизавета что-то заподозрила. А может, нюхом чуяла, что с новым учителем дело нечисто. Утром мне вручили новое расписание, и в нем было возмутительно мало уроков истории. День учениц под завязку забили другими предметами, так плотно, что даже дополнительные занятия с Катериной вместить оказалось некуда.

Я от злости порвал бумажку, но это ничего не меняло. Ругаться тоже не имело смысла, настоятельница имела право на такую вольность. Чтобы узнать это, пришлось даже проштудировать устав пансионата. Подкараулить девушку после занятий тоже оказалось провальной затеей, ученицы ходили строем под приглядом уже не сонной Добравы, а злющей гарпии Ядвиги Карловны– смотрительницы женской башни.

В общем, на этом фронте Елизавета меня пока обыграла.

Новый урок значился лишь через три дня, так что я решил спрятать гнев и заняться чем-то полезным. Например, найти стрелка, возжелавшего оставить мой труп под мхами. Увы, и здесь я не слишком продвинулся. Осторожно расспросив деда Кузьму, который в пансионате был конюхом, разнорабочим и основным поставщиком лесной дичи, я услышал, что других стрелков он не знает. А на мою просьбу конюх с гордостью показал свою двустволку, которую ласково именовал Люсей.

– Значит, других охотников здесь нет?

Кузьма хитро глянул из-под косматых бровей. Они торчали у него во все стороны и казалось, переходили прямо в густую и такую же кудлатую пегую бороду. Весь он был кряжистый, приземистый, седой и всклокоченный, даже летом одетый в какой-то засаленный тулуп, от которого явственно несло лежалой травой, мхом и конюшней.

– Ну если и есть, мне о том не докладывали. А ты чего спрашиваешь, ваш благородие? Случилось что? Намедни почудилось, что выстрелы я слышал. В лесочке. Но может, и показалось.

А слух у деда оказался как у сокола. Я прикинул расстояние и присвистнул. Силен дед.

– Да показалось, – хмыкнул я. – Просто так спрашиваю. Из интереса.

– Ну как скажешь, благородие. – Особого пиетета передо мной, дед, к слову, тоже не испытывал. Его «благородие» звучало скорее как насмешка.

Не узнав ничего путного, я решил пойти другим путем, а именно заняться бессовестным взломом и исследованием чужого имущества. Путь не слишком приятный и однозначно позорный, но иного я не придумал. Надо найти стрелка прежде, чем он повторит покушение. А в том, что оно состоится, я почему-то не сомневался. Мое появление спутало чьи-то карты, значит, будут избавляться от проблемы. И почему-то кажется, что у этих людей тоже поджимают сроки. Словно невидимая пружина все туже и туже закручивалась в тяжелом горячем воздухе «Золотого луга».

Первым делом я проверил комнату своего соседа – Ореста Еропкина. Это оказалось до смешного просто – учитель танцев даже не запер, уходя на уроки, свою дверь. Впрочем, и смотреть у него оказалось нечего. Кровать, стол, шкафы. В одном – обычная мужская одежда, в другом – книги и никаких тайников. Покрывало засыпано крошками пирога, над засохшей булкой вьется жирная муха.

Я поморщился. Орест оказался неряхой, но точно не стрелком. Ни мебель, ни половицы в его комнате не скрывали оружие.

Следующим на очереди был Гектор Савельевич, и с ним оказалось сложнее, потому что у лекаря было два помещения, в которых можно что-то припрятать: сама лекарская и комната на третьем этаже, где он жил. Первая запиралась на тяжелый навесной замок, вскрыть который оказалось проще простого. Я хмыкнул – могли бы найти что-то посерьезнее ржавого запора. Впрочем, ничего тайного в лекарской и не хранилось. Банки, склянки, мази, бинты и аккуратная стопка медицинских назначений. Я зацепил взглядом верхние – все лекарства выписаны для Модеста Генриховича. Учитель арифметики оказался не так крепок и здоров, как хотел показать. Больше ничего интересного в лекарской не обнаружилось. Обычный набор для такого места. И никакого нагана.

А вот забраться в комнату лекаря оказалось сложнее, пришлось дожидаться удобного случая. Но тут повезло: Гектор убежал к Лизавете, неся свой лекарский чемодан, а я проскользнул в комнату. Увы, смотреть в ней тоже было нечего, и этот выстрел оказался холостым. Оружия я не нашел, лишь пачку надушенных писем. Не в моих правилах лезть в чужую переписку, но где сейчас те правила… слишком многое стоит на кону. Моя жизнь. И чую нутром – жизнь Катерины. Так что я развернул едко пахнущие жасмином листы. Думал, послание от женщины, кто еще может так надушить бумагу, но оказалось совсем наоборот – к женщине. От Гектора.

«Моя богиня Елена! Взываю к твоей милости, как верный пес, скулящий у твоих прекрасных ног… молю о взгляде, об одном лишь взгляде, не смея мечтать о большем. И вспоминая тот день, когда мои губы коснулись твоего нагого тела…»

Я выронил письмо, словно дохлую мышь. Похоже, бедняга Франц крепко влип. Кому адресовано послание понятно – Мещерской. Ответных не было. То ли Гектор писал их и хранил, то ли Елена их возвращала. В любом случае любовные метания парочки меня не интересовали.

В коридоре зашумели, и я поспешил покинуть комнату влюбленного лекаря.

Остались супруги Давыдовы, сама Елена и Елизавета. Казалось более вероятным, что именно мужская рука держала наган, однако мне доводилось видеть женщин, весьма недурно владеющих оружием. Но Модест и Глафира, как назло, редко оставляли жилище без присмотра. Уроки вели по очереди, а потом Глафира и вовсе слегла от жары. Ее муж без конца бегал в лекарскую за новыми пилюлями, так что проверить их тайники было невозможно.

Оставались женщины. Вот только настоятельница, к моему удивлению, жила в черной башне, там же, где ученицы и смотрительница Ядвига Карловна. А лезть к Елене мне почему-то ужасно не хотелось.

Конечно, возможен вариант, что стрелял кто-то другой, не учитель, но… это вызывало сомнения. Поручить такое дело слуге – опасно и ненадежно, да и с наганом обращались умело. А случайных людей в «Золотом лугу» не имелось.

Правда, оставались еще жители Околицы – нескольких дворов за стенами бастиона, да еще отец Серафим… но подумав, последнего я исключил. Как-то не верилось, что пожилой пастырь вознамерился меня пристрелить.

За моими изысканиями прошло два дня, не принёсших мне толковых ответов. И я уже почти уговорил себя навестить комнату Елены – Мещерская как раз ушла на прогулку, как во дворе залаяли собаки.

Я выглянул из окна – через двор шли два незнакомца в форме сыскной полиции. Внутри кольнуло недобрым предчувствием. Отвернувшись от окна, я торопливо двинулся к выходу.

Когда спустился, пришлые уже беседовали с бледной и встревоженной Глафирой, рядом, комкая шапку, топтался дед Кузьма.

Я подошел и представился. Старший полицейский – краснолицый, пузатый и усатый мужик лет пятидесяти, щелкнул каблуками.

– Иван Прокофьевич Глазов, старший полицмейстер, управление сыскной полиции Тобольска. Мой помощник – Михаил Власов.

Молодой парнишка рядом – худой и долговязый, с по-девичьи длинными ресницами и пушком на юном лице, важно кивнул.

– Что-то случилось?

– Так случилось, ваше сиятельство. – Глазов пригладил вислые усы. – Человек пропал. Студент Тобольского училища. Уехал повидать родичей и не вернулся. Родные добрались до города, подняли беспокойство.

– Может, загулял парнишка- то, – прогудел дед Кузьма. – Дело молодое…

Полицмейстер косо глянул на конюха и снова пригладил усы.

– Далековато вы забрались от Тобольска, – удивился я.

– Далековато. Да только родичи парня как раз в этой стороне и обитают, в Йеске. Дорога в Йеск, конечно, в стороне от пансионата, но я решил заглянуть. Вдруг видели, слышали…

– Да что мы тут видели? – Глафира пригладила и без того опрятные складки бледно-синего платья с белым воротничком и затеребила свой платочек. – Мы и за ворота не выходим! И в «Золотой Луг» никакие студенты не заглядывали! Кузьма дело говорит – загулял мальчишка… Знаем мы нынешнюю молодежь! Только волю дай – и сразу в разгул и непотребство! Карты да девки. Вы бы лучше кабаки проверили, господин полицмейстер!

Глазов неприязненно покосился на Глафиру, его помощник отчего-то смутился.

– Ладно, скажу, как есть. Мы нашли тело. Вернее… часть тела. Поэтому…

– Убили! – выдохнула Глафира, тараща выцветшие от времени глаза. – Как есть – убили! Изничтожили! Это что же творится, люди добрые? Что за дикие времена настали? И это в наш просвещённый век! Убивают, калечат, насильничают! Как жить-то, люди добрые? Как жить? Уже и из дома выйти страшно, за каждым кустом разбойничают! Ну что за времена! Как жить, вы мне скажите?

Полицмейстер крякнул, косясь на причитающую женщину. Мы с Кузьмой переглянулись, и дед понятливо подхватил Глафиру под локоток и потащил в сторону.

Глазов с облегчением выдохнул и вытер покрытый испариной лоб.

– Так-то я думал переговорить с Елизаветой Андреевной, на месте она? Ее сиятельство эти места знает как никто, может, подскажет что…

Я пожал плечами, размышляя об услышанном.

– Парня действительно убили?

– Да кто его знает, господин Волковский, – вздохнул мужик. – От тела мало что осталось, большую часть растащили звери.

– Так может, волк и напал? Места-то дикие. Лес кругом.

– Поначалу так и подумали, но потом… – Полицмейстер смерил меня оценивающим взглядом и осекся. – А вы, значит, новый учитель? Откуда будете?

– Из Петербурга. – Я хмыкнул, уловив сомнения сыщика. – Думаете, а не новый ли наставник промышляет убийством несчастных путников?

– Уж не обессудьте. Работа такая, – усмехнулся Глазов. – Да это вряд ли. Хотя бы потому, что случай уже не первый. Люди пропадают. И раньше такое бывало, раз-другой в полугодие кто-то да заявит о пропаже. Но последний год совсем худо стало, уже пятое дело. И трупы. Вернее – их части. Большинство даже не нашли, а те, кого обнаружили – растерзаны. В основном – молодые люди: студенты, юнкера, младшие сыновья помещиков… Дурным дело пахнет, господин Волковский. Вы человек новый, но все же… Может, приметили что-то странное? Или кого-то?

Например, девушку, блуждающую по лесу с ножом в руке.

Я похолодел. Если кто-то расскажет полицеймейстеру о Катерине, у той могут быть проблемы.

– При дамах такое не скажешь, понятно, – продолжал Глазов, посмотрев в сторону удалившейся Глафиры, – но дельце гадкое. От пропавшего парня осталась голова да плечи с одной рукой. Охотники нашли, собаки учуяли. И знаете, что самое паскудное, ваше сиятельство? Парень улыбался.

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– Да то и имею… Мертвый, а улыбка до ушей, словно веселится по сей день. Зрелище не для слабонервных. А полгода назад на дороге нашли похожее тело, с такой же ухмылочкой. То тело лучше сохранилось, так наш врач сказал, что погибший смеялся до самой смерти. И даже после нее.

– Это как?

– Да вот так, – развел руками усач. – Я же говорю – гадкое дельце. Так что если чего увидите…

Я уверил, что – всенепременно. При малейшем подозрении – сразу к нему.

– Кстати, – вспомнил я. – Не поможете разжиться сведениями об одной тобольской семье? Купец Шульгин и его сын Арсентий. Знаете таких? Где живут, как свидеться? Приятель давний. Вот думаю найти и повидаться, – соврал я. Однако лгать я стал как заядлый любитель покера – самому противно…

– Купец Шульгин? – удивленно протянул Глазов. – Что-то не припомню такого… А ты, Мишка? – повернулся он к помощнику. – У Мишки память – как у бультерьера челюсть, если что попало – уже не выпустит! Так, что, рядовой, припоминаешь купца?

– Никак нет, ваше благородие, – отчеканил парнишка. – Никогда о таких не слышал. Да и нет таких в Тобольске.

– Может, не знаешь просто?

– Да как не знать! В прошлом году было то дело с купцом первой гильдии, когда у него ассигнации-то стащили! Так я этих купцов назубок выучил, не так их и много…

Я задумался. Интересно. Выходит, у Катерины и нет никакого жениха Арсентия? Или жених скрыл настоящее имя? Но какой в этом смысл? Кто и зачем присылает девушке подарки?

Я хотел спросить что-то еще, но тут…

– Иван Прокофьевич! – раздался за спиной голос Печорской. – Какими судьбами?

– Да вот недобрыми, ваше сиятельство… – просиял при виде княгини полицмейстер.

Елизавета зыркнула в мою сторону, явно недовольная вмешательством, и тут же улыбнулась гостям. Я удивленно моргнул – не знал, что настоятельница умеет быть столь очаровательной.

– Ну что же вы стоите, там и стол накрыт, и морс из ледника… пойдемте же, пойдемте, Иван Прокофьевич… Все обсудим, все обговорим… Без лишних ушей…

Я лишь покачал головой на очередной выпад Печорской. Подумать и без того было о чем. Выходит, Дарья не соврала, рассказывая о пропавших людях. С другой стороны – чему удивляться. И в столице каждый день случаются происшествия, в том числе и убийства, а здесь и вовсе – тайга. Может, на дороге промышляет какой-нибудь бандит, грабящий случайных путников? На много верст одни мхи да елки – тут даже орать бесполезно, никто не услышит.

Размышляя, я неторопливо двигался в сторону черной башни, когда навстречу вылетела Ядвига Карловна, держащая под локоть зареванную Афимью Дунину.

– Дмитрий Александрович! – Смотрительница остановилась, увидев меня. Огромный нос на ее худом и недовольном лице, казалось, стал еще больше. – Вы не видели Глафиру Ивановну? Или Елену?

– Мещерская отправилась на прогулку, я заметил ее уходящей с корзинкой в сторону реки. А Глафира… боюсь, сейчас она вам ничем не поможет, ее расстроил приезд полицмейстера.

– Еще этого не хватало! – Ядвига с досадой всплеснула руками.

Я кивнул на всхлипывающую ученицу.

– Что случилось? Вам нужна помощь?

– Афимья объелась зеленых яблок и мучается животом! Газы и бурление, да еще и колики! Отведу ее к Гектору, может, найдется микстура, – объявила Ядвига, а сама девушка охнула и залилась мучительным румянцем.

Вероятно, я был последним, кому она хотела бы рассказать о столь деликатной ситуации.

– Солдаты в таких случаях используют сухой хлеб и настой мяты с укропом, – с доброжелательной улыбкой сказал я. – Человеческий организм порой ужасно капризен. Увы, с этим ничего не поделать.

Афимья глянула с благодарностью и, кажется, смущаться стала чуть меньше.

– Лизавета велела запереть учениц в башне. Говорите, приехали полицмейстеры… – Ядвига понимающе нахмурилась. – Вот оно что… надо найти Глафиру, пусть присмотрит за девочками, пока я тут… вожусь!

– Давыдова вам сейчас не помощница. Но я могу приглядеть за ученицами, я как раз свободен.

– Вы?! – Смотрительница окинула меня выразительным взглядом.

– Ядвига Карловна, ну что вы в самом деле, – хмыкнул я. – Не съем же я ваших воспитанниц. Мое присутствие им ничем не угрожает. К тому же… – оглянулся я на дверь, за которой скрылась княгиня и Глазов. – Я не впущу в башню гостей. Если они надумают явиться.

Смотрительница, все еще сомневаясь, хмурилась. Она явно не знала, как следует поступить. Но тут живот Афимьи выдал длинную и громкую трель, а девушка сконфуженно охнула и скривилась.

– Ой не могу! – мучительно выдавила она.

– Вот же напасть! Ладно. Идите в башню, Дмитрий Александрович. Столовая справа по коридору. Присмотрите там, чтобы девчонки не учудили чего. И не выпускайте их, пока я не вернусь! Никого!

– Конечно, – кивнул я, удерживая на лице серьезную мину.

Афимья тихонько заскулила, хватаясь за живот, и Ядвига, шипя сквозь зубы, сунула мне в руки ключ, а потом потащила девушку в лекарскую.

Я же, ощущая себя вражеским лазутчиком и наглым захватчиком, отправился в святая святых, бастион женской неприкосновенности и черный оплот невинности. В башню.

Ключ в замке повернулся легко и гладко. Обычно эта дверь днем не запиралась, но похоже, приезд гостей не понравился настоятельнице, и она решила ограничить передвижение учениц. В голову закралось нехорошее подозрение. Что, если княгиня, как и я, подумала о строптивой девушке, слишком часто убегающей в лес? И именно Катерину спрятала от бдительного ока правосудия. Неужели Елизавета думает, что Катя может быть причастна? Не верю… Хотя что я знаю об этой девушке? Лишь то, что у нее невозможные глаза и она не любит кошек… и пришлых чужаков, болтающихся в ее лесу.

Как наяву в памяти всплыли слова Катерины в нашу первую встречу: «Убирайтесь отсюда!»

Что, если она не любит чужаков слишком сильно?

Я помотал головой. Да ну, чушь. Даже если исключить мои личные эмоции и мыслить просто логически: девчонка, конечно, сбегает из пансионата, но вряд ли может уйти далеко, все же Ядвига не дремлет. И вряд ли у нее есть возможность находить путников и отрезать им головы.

Я хмыкнул, открывая дверь.

За небольшим коридором свернул направо и услышал голоса.

– …говорю тебе, снова убили! – Голос Лидии Жерябкиной звучал почти восторженно. – Я видела из окна полицеймейстеров! Убийство! Новое! Они приезжали, когда прирезали Морозова. Точно помню!

– Надеюсь, на этот раз прирезали Глафиру, – меланхолично отзывалась другая ученица.

Я опознал в ней Машу Карелину.

– У меня полный провал по ее дурацкой географии. Ну не могу я запомнить все эти ужасные названия! Да и зачем? Ни одну из этих стран я никогда не увижу. Только язык ломать да голову забивать…

– Девочки, ну что такое вы говорите! Как можно! Стыдно должно быть! – а это уже Анна, вечный миротворец.

– Ой, Анька! Тебе все стыдно… а толстяк не просто так явился, и Ядвига с умыслом нас заперла. Среди бела дня! Да еще и вместо горячего обеда накормили булками. Точно вам говорю! Кровавое убийство!

– Хоть бы Глафира, хоть бы…

– Маша, перестань! Наверняка полицмейстеры приехали с простым визитом. Этот усач и раньше заглядывал к Лизавете…

– Да скорее, к пирогам Дарьи, – захохотали женские голоса. – Видели, какое пузо наел? Даже больше, чем наш Еропкин!

– Не то что Дмитрий Александрович, – сказал кто-то с явным намеком, и в комнате за стеной раздался дружный вздох, больше похожий на стон.

– Дмитрий Александрович, да-а…

– Девочки, вы видели какие у него руки? – с придыханием произнесла Маша, которая только что мечтала о прирезанной Глафире. На уроках эта девушка казалась смирной тихоней, так что я никак не ожидал услышать подобное. – Пальцы, пальцы какие! И руки сильные. Если бы он только меня обнял, клянусь, я упала бы в обморок!

– А я едва не падаю от одного его взгляда! Его глаза! Мое сердце вырывается из груди каждый раз, когда он на меня смотрит!

– Интересно, он умеет целоваться…

– Ну конечно, умеет, дурья твоя башка! Он же мужчина!

– А мне вчера приснился поцелуй… С Дмитрием Александровичем…

– И мне…

– Ах, он такой красииивый!

Тааак. Дело стремительно принимало ужасающий оборот. Еще немного, и услышу о себе подробности, которых точно лучше не слышать.

Неслышно вернувшись к двери, я хлопнул створкой и откашлялся. В конце коридора воцарилась тишина. А потом осторожно высунулась голова Жерябкиной. Сунулась обратно и снова высунулась.

– Дмитрий Александрович? Это вы? – стремительно наливаясь маковым цветом, пробормотала она. И похоже, едва удержалась от того, чтобы не протереть глаза.

– Ядвига Карловна просила побыть в башне, пока она занята, – бодро ответил я. – Так как? Можно к вам?

– Ох! Конечно! – подпрыгнула Лидия, за спиной уже толпились остальные ученицы. – Проходите! Сюда вот! Мы тут! Сидим тут! Это наша… гостиная! Хотя Ядвига говорит – светелка…

Доброжелательно улыбнувшись, я двинулся за Лидией, которая продолжала выкрикивать слова и едва ли не приплясывала.

Вошел, окинул быстрым взглядом учениц, они все были здесь. Катерина, поджав ноги, сидела в дальнем углу, водя пальцем по строчкам раскрытой книги. Увидела меня и удивленно моргнула. Я оглянулся на остальных и замер, пораженно осматривая просторную комнату с высокими, скругленными сводами.

– Вот это да.

В центре стоял стол, по бокам – стулья. В углу имелся не камин, а старинная массивная печь с изразцами. Кресла, несколько ламп, книжный шкаф. Но поражало в этой комнате другое. Свет лился сверху – на первом этаже не было окон, потолок удивительной комнаты терялся выше второго этажа. Ничем не закрытые, оштукатуренные стены покрывали рисунки. Звери и птицы, лес и озера, топь и цветущие первоцветы.

Затаив дыхание, я двинулся по кругу, всматриваясь в удивительные картины. Казалось, еще немного – и взлетят со стены глухарь и рябчик, зажужжит полосатый шмель, зарычит рысь. Рисунки, выполненные с большой любовью и искусством, казались живыми.

– Кто это нарисовал?

– Нравится? – Ученицы переглянулись с довольными улыбками. – Так все.

– Все?

– Нас учат рисованию, Дмитрий Александрович. – Жерябкина широко улыбнулась, ее глаза загорелись, делая девушку почти милой. – Конечно, основную часть создали Орест Валерьянович и Ядвига Карловна, деревья вот эти, поле, озеро… Они же помогали с прорисовкой всего остального. Но здесь поработала каждая из нас. Видите вот эту куницу? – с гордостью она погладила нарисованного коричневого зверька, выглядящего из зарослей. – Моя работа!

– А я нарисовала стрекоз и клевер! – подскочила Маша Карелина.

– Посмотрите сюда, Дмитрий Александрович! – тут же потянула меня в другую сторону Софья. – Это моя рысь! Правда, она красивая?

– Я рисовала дроздов…

– А я вот этих шмелей…

– А у меня медведь, – почему-то покраснев, прошептала Анна Арсеева.

– Великолепный, – честно сказал я, рассматривая косолапого. – Вы все очень талантливы, девушки.

– Просто это волшебная стена, – тихо проговорила Анюта, а остальные кивнули. – Так сказал Орест Валерьянович. На ней все лесные жители выходят как настоящие. Главное, выбрать правильно. Нарисовать того, кому откликается душа.

Сопровождаемый тесной толпой галдящих учениц, я двигался вдоль настенного холста, разглядывая изображения. Сейчас, присмотревшись, я уже замечал разные руки художников, рисунки отличались. И все же во всех действительно было то, что можно назвать искрой. То ли в этом пансионате подобрались ученицы со склонностью к живописи, то ли… Орест прав, и стена волшебная.

Я улыбнулся этим мыслям.

И споткнулся, увидев еще один образ. Огромный северный олень, стоящий меж двух заснеженных сосен. Раскидистые, но изящные рога, серо-белая шкура и внимательный, почти разумный взгляд. Под копытами зверя лежал снег, крупные хлопья засыпали вытянутую морду и круп. Островок зимы и холода, ворвавшийся в беззаботный солнечный лес остальной картины. Чудилось – еще миг, и зверь отряхнется, фыркнет, выпуская из крупных ноздрей влажный пар. А еще, что олень всматривается в меня. Словно еще немного, и он сделает шаг, решив познакомиться поближе.

Я ощутил, как по спине прокатился холодок.

–… мы говорили, что надо рисовать лето, но Катя ведь никого не слушает! И нарисовала зиму, а это ведь совсем не по правилам! Везде солнце и цветы, а тут снег! Но Орест Валерьянович велел оставить, он тогда так странно себя повел, вы помните, девочки? Я думала, он заплачет, у него губы дрожали, и руки тоже… Стоял и все смотрел, смотрел… Наверное, расстроился, что Катька испортила его задумку и нарисовала вот это…

Голос Жерябкиной звенел и звенел, хотелось отмахнуться от него, как от назойливой мухи.

Я точно знал, почему Орест едва не плакал, глядя на удивительно живое изображение. Оно было… поразительным.

И лишь присмотревшись, я заметил еще кое-что. То, что пряталось за крупным, внушительным телом зверя.

Маленькая, нахохлившаяся от снега птичка, сидящая на его рогах. Зимородок.

С трудом оторвавшись от созерцания, я повернулся к ученицам.

– Вы все очень талантливы, девушки, – слегка дрогнул голос, и мне пришлось приложить усилие, чтобы не посмотреть в сторону Катерины. Она так и не подошла, оставаясь в кресле.

– А хотите клюквенный морс, Дмитрий Александрович?– звонко спросила Софья, и я с облегчением кивнул.

Пока девушки спорили о том, кто именно принесет мне чашку с напитком, я устроился за столом. Торжественно вручив мне угощение, ученицы расселись рядом.

– Вы знаете, что случилось, Дмитрий Александрович? Мы видели полицмейстеров.

Я осмотрел девичьи лица и решил сказать правду – хотя бы частично.

– Сыщики ищут пропавшего студента. Парень поехал в Тобольск и исчез где-то между городом и родным Йеском. Пока неизвестно, что именно с ним случилось. Но вам всем стоит быть осторожными, девушки.

Ученицы переглянулись.

– Нам никто не говорит правды, – негромко произнесла Софья, теребя толстую пшеничную косу. – И запирают, когда что-то случается… Словно мы малые дети! А мы ведь уже взрослые. Некоторые и вовсе – невесты!

Девушки истово закивали.

– Наставники беспокоятся о вас, поэтому и пытаются сберечь, – как можно мягче сказал я. Со всех сторон на меня смотрели девичьи глаза: карие, голубые, зеленые… Синие.

– А вы, Дмитрий Александрович? – внезапно краснея, бросила Лидия. – У вас есть невеста? Вы, говорят, приехали из столицы?

– Да, но по правде, я провел там не так много времени и не слишком хорошо знаю Петербург. Мое детство прошло у реки Койвы в Уральских горах. А когда подрос некоторое время… хм… путешествовал. Так что не успел как следует изучить столичные красоты. И не успел обзавестись невестой.

Девушки издали дружный «ох». Лишь одна закатила синие глаза.

– В «Бархатной книге» написано, что Василий Волковский получил графский титул от царя Михаила, – выпалила вдруг Пелагея. – Выходит, это ваш предок?

– А ты, выходит, изучала «Родословную книгу российского дворянства», – искренне удивился я, и девушка горделиво улыбнулась.

– Когда папа́ получил титул барона, он заставил меня выучить назубок все родословные. Надеется найти мне подходящего жениха, титулом не ниже собственного, – хихикнула Пелагея. – Правда, не думала, что эти знания хоть как-то мне пригодятся. А услышав вашу фамилию, вот вспомнила…

– Ты молодец, и у тебя хорошая память, – не стал скрывать я. – Волковским действительно дарован графский титул.

– Значит, вы – граф? – с непередаваемым выражением лица выдохнула Лидия.

– Мой титул мало чем подкреплен, так что почти не имеет значения, – сухо сказал я, досадуя на ситуацию. А девушки оказались куда пронырливее, чем я ожидал!

– Так почему же у вас нет невесты, ваша светлость? – звонко спросила Анастасия.

– Давайте вернемся к обращению «господин учитель», – попытался отбиться я. – Я пока не встретил ту, что согласится разделить тяготы моей жизни…

– Наверняка, она должна быть красавицей со светлыми волосами? – перекинув на плечо русую косу и тараща голубые глаза выдохнула Евдокия.

– Девушки, да как не стыдно! – с ужасом на круглом лице простонала толстушка Анна. – Неприлично такое спрашивать…

– Так у нас здесь не столица. У нас тайга! Здесь все по-простому! Как есть, так и говорим! Так что с невестой? – почти выкрикнула Пелагея, а остальные ученицы дружно придвинули стулья.

Я испытал желание завопить. И сбежать.

И это я, дурак, думал, что направляюсь в обитель учениц как завоеватель? Да я угодил прямиком во вражий плен, еще немного, и эти невинные девицы меня слопают, так что косточек не останется! И где носит Ядвигу Карловну, почему она так долго не возвращается? Оставила меня здесь одного на съедение…

– Так какая должна быть невеста? Русоволосая или темные косы? А глаза, глаза? – наседали ученицы.

– Вот же дурынды, – раздался тихий голос позади.

Я поднял взгляд и увидел Катерину, которая едва сдерживала веселье. Вероятно, мое лицо было преисполнено муки, потому что девушка вдруг выпалила:

– А хотите покажу вам обзорную площадку? Оттуда видно весь пансионат…

– Ядвига запрещает туда ходить… – начал кто-то, но я уже вскочил – поспешнее, чем стоило.

– С большим удовольствием посмотрю!

Наверх башни вела лишь одна лестница – узкая и винтовая, закручивающаяся крутой спиралью. И это – к счастью, потому что лезть по ней большинство девушек отказались. Правда, и меня слегка замутило, когда я глянул вниз с высоты скользких железных ступеней. Подъем показался бесконечным, а потом Катерина, уверено шедшая впереди, толкнула низкую дверь, и мы выбрались наружу. В лицо ударил солнечный свет, волосы тут же растрепал ветер, облизал с ног до головы, подталкивая к зубчатому каменному краю башни.

Я сглотнул сухой ком, застрявший в горле, и остановился в центре обзорной площадки. Когда-то здесь караулили дозорные, зорко всматриваясь в темный лес, подступающий к бастиону.

Лидия, Пелагея и Софья тоже выбрались на площадку и теперь жмурились и жались ближе ко мне. А вот Катерина подбежала к самому краю и легко запрыгнула на каменный бордюр. Тонкую фигурку облизал ветер, она качнулась в сторону…

Мигом отбросив свой страх высоты, я подлетел к девушке и сдернул ее с парапета.

– Ты что творишь? – не сдержался я.

Катерина с недоумением вскинула синие глазищи.

– Так посмотреть хотела. Что такого-то? Отсюда видно лучше. Сам… сами гляньте!

– Ты можешь сорваться вниз!

– Да с чего мне падать? – еще больше удивилась ученица. Кажется, она действительно не понимала опасности. – Здесь места полно. Можно удобно встать. Сам… Сами посмотрите!

Я с сомнением глянул на узкий по моим меркам парапет.

– Идите сюда, – подбивала Катерина. – Ну же. Вы ведь не боитесь?

Мрачно глянул на улыбающуюся девушку. За спиной охали другие ученицы, напоминая, что всем нам непременно влетит за эту прогулку. Катя смотрела, склонив голову.

– Это совсем не страшно, – тихо сказала она и протянула ладонь.

Решившись, я сделал шаг к пропасти. Катерина вдруг крепко сжала мою руку, всего на миг, но этого ободряющего жеста хватило, чтобы ужас перед пропастью отступил.

– Только посмотрите на это… – прошептала она.

И я посмотрел.

До самого горизонта, насколько хватало взгляда и даже дальше, простирался лес. Величественный, древний. Он дышал и двигался, покачивал еловыми лапами и кедровыми кронами, перекликался голосами дроздов и соек, жил своей, неподвластной человеку жизнью. На миг я словно ощутил огромную, всеобъемлющую пульсацию, ток древесного сока и живой крови, стуки миллионов сердец и звуки бесчисленных вдохов, наполняющих лес. Ощутил его величие, его бесконечность. Его силу и в то же время – беззащитность… Увидел его красоту так, как не видел никогда прежде, и замер, пораженный этим невиданным зрелищем.

– А там что? – указал я на проплешину в зеленом ковре.

– Не знаете? – Катя смотрела на лес, не отрываясь. – Там – Курган.

Так близко? Я-то думал, что таинственный могильник за тысячи верст от пансионата! А оказалось – не так уж и далеко. Его видно даже с обзорной башни.

Отлично видно. Словно саму эту башню для того здесь и поставили…

– Надо возвращаться, Ядвига уже во дворе, – нервно уронила позади Лидия. – Скоро придет!

Я кивнул, медленно отступая обратно на площадку.

Когда смотрительница башни влетела в гостиную-светелку, ученицы чинно попивали клюквенный морс, а я сидел на стуле, листая книгу. Обменявшись с Ядвигой несколькими быстрыми фразами, я попрощался с девушками и покинул башню.

Но уходил, все еще ощущая внутри лес. И унося то, что подобрал на площадке башни: длинное полосатое совиное перо. Брат-близнец того пера, что я нашел под окнами своей комнаты.