Сделка

Глава 17

Пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти дверь в заброшенное крыло здания. Если бы не знал, что она есть – точно не увидел бы. Рассохшуюся створку надежно прятали густые заросли дикого шиповника и лишь преодолев их, я смог пробраться внутрь. Сквозь немытые, «дымные» окна сочится желтый летний полдень, с трудом освещая пыльные помещения. Я прошелся, осматриваясь. В целом, крыло ничем не удивило. Комнаты, по большей части пустые, с разбитыми половицами или обвалившимися углами.

– Катерина? – негромко позвал я.

– Я здесь, – она скользнула дальше по коридору, помахав мне рукой. Сердце почему-то скакнуло и забилось. Волнуюсь что-то… и с чего бы?

Облюбованная девушкой комнатка была то ли гостиной, то ли кабинетом. Стены еще сохранили выцветшие обои с мелким узором, громоздкий камин, давно не топленный, конечно, стол у окна и пустые книжные шкафы. Мебель старая и поцарапанная, однако все еще сохранившая крепость.

– Из этого крыла почти все вынесли: что получше поставили в жилых комнатах, совсем дряхлое – пустили на дрова. В этих комнатах мебели почти и не осталось, – Катерина провела пальчиком по полированной крышке стола. – Когда мы с Хизер пришли в пансионат, это крыло еще обслуживали. А потом перестали – слишком хлопотно и дорого.

Я окинул девушку взглядом. Все то же коричневое ученическое платье, но строгая коса полураспущена, выбившиеся пряди обрамляют лицо. И верхняя пуговка у воротничка расстёгнута. Хотелось бы думать, что не от жары, а из…женского кокетства. Все-таки стоило притащить ромашек.

– Ты, наверное, весь пансионат вдоль и поперек изучила, – с улыбкой сказал я, и Катерина кивнула.

– Здесь не так много развлечений, чтобы хоть что-то упускать. Лизавета управляет пансионатом твердой рукой, но он все равно разваливается. Да и учениц с каждым годом все меньше. Но то и понятно, – она пожала плечами, – глушь такая. Большинство предпочитают отдать дочерей куда-нибудь в Тобольск. Там дороже, конечно, но престижнее. Лизавету это очень…беспокоит.

– Похоже, ты довольно хорошо относишься к настоятельнице, – с некоторым удивлением заметил я. А ведь мне казалось, что Печорская ненавидит девушку, да и та должна отвечать тем же. Но нет. И снова вспомнилось, как Елизавета стояла над Катей в лесу – раскинув руки.

– Она не так плоха, как кажется, – мягко улыбнулась девушка. – Да и потом… я двенадцать лет здесь живу. Притерлись как-то.

Ну да. Особенно когда деваться некуда.

– А вы…ты… Ты здорово стреляешь, – она глянула через плечо. – Никогда такого не видела.

Я кивнул. Взгляд так и цеплялся за эту ее пуговичку под круглым воротничком.

– Испугалась?

– Да, – просто сказала она.

– Ты уже видела подобных тварей?

– Давно. Когда мы жили с Хизер. Но я испугалась не волкодаков.

Мы посмотрели друг на друга. Катерина права, куда больше тварей ужасал хохочущий в огне мертвец.

– Есть предположения, кто мог сотворить такое?

Катерина нахмурилась, темные брови вразлет сошлись к переносице. И захотелось притянуть ее ближе, поцеловать лоб, чтобы убрать тревогу…

Черт.

И снова собственные желания и мысли не обрадовали.

– Я не знаю, – Катерина вдруг резко отвернулась. – Девчонки за глаза зовут меня ведьминым приблудом, думают, что я одна из тех, кто творит темное колдовство. Да только это все злые наветы! Хизер была знающей, она многое умела, но тьмы в ее делах не было! И меня она ничему подобному не учила…

Ох, дурак!

– Эй, я совсем не то имел в виду! – я шагнул ближе, сдерживая желания прижать девушку к себе. – Даже и не подумал ничего такого! Прости. Спросил, потому что ты знаешь всех местных жителей. Вдруг что-то заметила.

Она помотала головой, коса растрепалась еще сильнее. И неловко улыбнулась.

– Ты – прости. Зря я это сказала… Это просто глупые обиды. Я не должна… Хизер говорила: если дятел долго стучит в одно место – даже дуб ломается… А дуб покрепче меня будет. И все таки – зря я… Ах да! – она встрепенулась, радуясь возможности перевести тему, я тоже улыбнулся. – Я же портрет принесла!

– Какой еще портрет?

– Моего жениха! Я говорила, помнишь? Из Тобольска. Возможно, ты знаешь его семью и сможешь рассказать мне больше об Арсентии.

Рано я обрадовался, рано! Мысли о женихе снова испортили настроение. Что-то скачет оно у меня как бешеная лошадь…

Катерина вытащила из кармана небольшую портретную миниатюру. В Петербурге уже вовсю открываются фотомастерские, где можно сделать карточку с собственным изображением, наклеенным на жесткую картонку. Всего пара минут неподвижности – и портрет готов. Но модное веяние, верно, пока не добралось даже до Тобольска – города крупного, но не сравнимого с Петербургом. Жених Катерины прислал образ, нарисованный живописцем. Я всмотрелся в черты светловолосого молодого человека приятной наружности, без особых примет. Волосы русые, нос прямой, губы обычные. На вид лет двадцать. Рубашка, жилет, праздничный бархатный пиджак. Часов нет, на шейном платке булавка – золотой стержень и жемчужина в звериных лапах. Может – фамильная драгоценность, а может несуществующая деталь, добавленная на портрет самим живописцем, такое нередко рисовали за небольшую доплату. За спиной лишь размытый голубой фон.

Ничего, за что можно было бы ухватиться.

– Знаешь его? – Катерина взглянула через мою руку. Оказывается, она стояла слишком близко, почти прикасаясь грудью.

– Никогда не встречал, – сказал я, неприязненно рассматривая парня. Повертел миниатюру. Незнакомец. И все же… что-то в нем меня царапало. Словно где-то на дальнем плане мелькала какая-то мысль. Юркая рыбка, исчезающая в водах памяти. Я отдал портрет Катерине. – Нет.

– Жаль. – Она сунула жениха в карман и пожала плечами. – Было бы неплохо узнать о нём хоть что-то прежде, чем мы пойдем под венец. Арсентий не любит о себе рассказывать, его письма предельно краткие.

Она задумчиво покрутила упавшую прядь.

– А ты? У тебя есть семья? В Петербурге?

Я покачал головой.

У меня есть непутевый брат, огромные долги и бесчестная сделка. И кстати, с последним надо бы что-то делать, потому что время неумолимо уходит, отпущенный мне срок все короче. Мы с Катериной в комнате вдвоем, самое время предпринять какие-то шаги для сближения. Вот только … я не мог себя заставить это сделать. Отвращение к капкану, в который я попал, ударило с новой силой. Лучше бы Катерина и правда оказалась страшилищем. Теперь мне казалось, что так было бы легче.

Настроение испортилось окончательно, захотелось уйти. Зря я в это ввязался… хотя это было понятно еще в Петербурге. Обманывать синеглазку оказалось слишком тяжелой задачей. Не для меня такое. Лучше бы под пули да в окопы…

Девушка, все это время поглядывающая из-под ресниц, вдруг выдохнула и сказала:

– Дим? – она помялась. – У меня есть просьба.

Я очнулся от невеселых размышлений и с удивлением понял, что Катерина… волнуется? Эта девушка производила впечатление своей смелостью и стойкостью. Даже в кольце волкодаков не испугалась, да и мертвеца сумела подпалить. А сейчас вон, – нервно теребит тонкими пальцами кончик форменного ученического фартука. Может, хочет поговорить о той страшной ночи? Ведь наверняка испугалась, только не показывает. Что ж, буду рад выслушать.

– Конечно. Говори.

– Обещай, что не будешь… злиться. Или смеяться. Потому что…

Я поднял брови, поневоле заинтригованный. Что за просьба-то такая? Закопать еще один труп? Украсть подштанники Печорской? Набить морду какому-нибудь обидчику?

– Ты не мог бы меня…поцеловать?

Вряд ли я мог бы удивиться сильнее.

***

И как мне это только в голову пришло!

Конечно, я думала о поцелуях. Не то что часто. Раньше мою голову больше занимали куда более важные вещи. Например, окатившаяся кобыла в Околице. Гнездо белки в дупле. Белый олень, который иногда приходит в чащу. Ну или месть вредной Лидии, которая так и норовила обозвать меня ведьминым подкидышем! За такое я исправно поставляла мерзавкам жаб и ужей. Последний раз Лидия так верещала, что я услышала даже на крыше, куда благоразумно сбежала. Ядвига носилась за мной с розгами по всей башне, и хотя смотрительница, несмотря на возраст, весьма прыткая, но куда ей за мной угнаться! Меня, конечно, наказали, но я ни капли не пожалела о содеянном. Девчонки за глаза зовут меня дикаркой – за неумение жить по правилам и свободолюбивый нрав, они просто не понимают, зачем я раз за разом навлекаю на себя гнев настоятельниц, попирая все устои и правила приличия.

А не могу объяснить, что не умею по-другому. Что душные стены этих самых правил давят словно прутья клетки. И тесно мне в них так, что лучше умереть, но вырваться!

Даже верная Анютка хоть и смотрела сквозь пальцы на мои проделки, часто пугалась до икоты от них же. Соседка по комнате предпочитала проводить время в кровати, в компании сладкого кренделя и толстой книжки. Кстати, книги потихоньку таскала тоже я, конечно, ни один учитель не одобрил бы чтение романов вроде: «Непристойная история леди М» или «Противоречивый господин из Ирландии». Талмуды исправно привозили не кому-нибудь, а Оресту Валерьяновичу, нашему учителю изящных искусств. Ядвига в разговоре с Печорской шептала, что Еропкин питает к ним пагубную страсть, а потом так поджимала губы, что они практически исчезали с ее лица. Елизавета в ответ закатывала глаза, понимающе кивала и отчаянно прятала желание рассмеяться. Вероятно, они обе не слишком одобряли это увлечение, но, кто укажет взрослому мужчине, что ему можно читать, а что нет? В этом, кстати, заключается, огромная несправедливость. Я бы тоже хотела быть таким, как Еропкин. Не в том смысле, что толстым, одышливым и неряшливым, а свободным от чужого мнения.

Но я давно поняла: для свободы и права делать лишь то, что хочется, надо обрести две вещи. Либо стать мужчиной, либо баснословно разбогатеть.

Увы, ни первое, ни второе, мне не светило.

Конечно, ученицам подобное чтиво строго-настрого воспрещалось. Да что там! По мнению наших наставниц, мы и вовсе знать не знаем о романах, в которых используются слова вроде «упал в ее влажный жар» или «их губы нашли друг друга»!

Ядвига сильно удивилась бы, узнай она, почему ученицы порой клюют носом на уроках, и отчего так быстро в их комнатах заканчиваются свечи! Книги Еропкина благодаря моим стараниям волшебным образом на ночь исчезают из его шкафа и появляются перед рассветом. Орест Валерьянович почти никогда не закрывает окно, и забраться к нему – проще простого. А спит учитель так, что его и грохотом пушки не разбудить! Да еще и храпит на всю округу! Конечно, мои услуги далеко не бесплатны, только Аня пользуется книгами на правах подружки. А остальным приходится платить дань. Молчать о том, что я снова сбежала в лес, или устроила какую-нибудь каверзу Лидии.

Была странная ирония в том, что запретные книги поставляет девушкам ученица, которая сама не может их прочитать. Хотя Аня несколько раз пыталась приобщить меня к тайным знаниям, зачитывая текст страшным шепотом и покрываясь густым румянцем при малейшем упоминании поцелуев.

Я засыпала уже на третьем абзаце. Возможно, Аня была плохим чтецом. Или я слишком уставала за день, бегая по лесу и ныряя в Медяжку. А может, книжные поцелуи не производили на меня должного впечатления.

А вот теперь я слегка жалела о явных пробелах в моем образовании.

И, видимо, это толкнуло меня на то, что слова вылетели из губ раньше, чем я успела их как следует обдумать. Эх, я всегда была импульсивной, за что порой и получала нагоняй!

– Поцеловать? – медленно повторил Дмитрий. Медленно, спокойно, с каким-то странным выражением лица. Я вдруг увидела, как расширились его зрачки, и с ужасающей ясностью поняла, что совершила глупость. Надо было попросить об этом кого-то другого. Семена из околицы, например. Но восемнадцатилетний внук деда Макара тут же разболтает об этом не только всему пансионату, но и до Тобольска весть дойдет! К тому же конопатый Семен с влажными, пахнущими луком губами, совершенно не вызывал желания с ним обучаться! Да и в Околице мне теперь не рады. Этим летом Печорская просто озверела, пригрозила жителям мгновенным изгнанием, если хоть кто-то будет привечать меня. Дед Макар, отводя глаза, сказал, что и сам не рад такому наказу, но я стала барышней, и настоятельница опасается, как бы чего дурного не вышло. Что она обо мне заботится. Негоже юной девушке из пансионата водить дружбу с околчанами. Я, конечно, не поверила, но когда пришла снова, передо мной просто закрылись все двери! А Семена и вовсе отослали в Йеск, якобы, по делам…

А больше обратиться с такой деликатной просьбой было не к кому. Ну не к Еропкину же в самом деле! Толстяк вызывал лишь желание захихикать, но никак не обучаться с ним запрещенным поцелуям!

То ли дело Дмитрий…

Совсем другое дело Дмитрий!

Хотя сейчас, глядя в потемневшие глаза молодого мужчины, я вдруг осознала, какую глупость ляпнула. Сердце подскочило к самому горлу и забилось быстро-быстро. А ведь он даже с места не двинулся. И вдруг стало как-то отчетливо ясно, что Дмитрий Александрович – не нашего поля ягода. Что я никогда не встречала таких, как он. Что я глупая провинциальная девчонка из тайги, а он мужчина, от взгляда на которого у меня бегут мурашки. И что моя ужасная просьба и мое желание родилось где-то там, на берегу Медяжки, когда он смотрел на меня и улыбался…

Вот только об этом говорить слишком страшно.

И потому я сказала совсем иное.

– Свадьба у меня скоро, – пробормотала, как-то безотчётно делая шаг назад. – Вот я и подумала… было бы неплохо хоть раз поцеловаться. Чтобы понимать… Чтобы знать… Ах! Я сама не понимаю, что говорю! Забудь, что я это сказала.

– Вряд ли. – Его голос как будто стал немного ниже. Он все еще не двигался, но мне отчаянно захотелось сбежать. Или остаться. Я совершенно не понимала, что со мной творится! Откуда это ощущение, что я внезапно оказалась в одной комнате с хищным зверем? И этот зверь очень, очень хочет откусить от меня кусочек. Или слопать целиком.

Но…почему же мне это нравится?

– Это ужасно неприлично… сама не знаю, что на меня нашло… любопытство – все дело в нем! Лизавета говорит, что я так и не усвоила нормы приличия. И что я – слишком любопытная!

– Пожалуй, я готов его удовлетворить.

– Что?

– Твое любопытство.

– О. Наверное, лучше как-нибудь в другой раз…

Я снова попятилась. И уперлась в край стола. А Дмитрий в два шага оказался рядом, совсем близко.

– Сейчас.

– Я, наверное, не так уж и хочу это узнать, – забормотал я. – Да и что там узнавать? Ну подумаешь, губами повозюкать…

Он тихо рассмеялся.

– Ты никогда не целовалась?

Я мотнула головой. С кем мне тут целоваться в самом-то деле…

– Просто забудь о моих словах!

– Ни за что.

И он положил ладонь на мой затылок, притягивая к себе. Я так опешила, что даже рот открыла. Дмитрий провел большим пальцем по моей нижней губе. Совсем мягко, но мои глаза округлились. Я все еще ощущала опасность, но она была странной. Как будто бы… желанной?

И снова мягкое прикосновение. Он словно изучал пальцами контур моего лица. Изгиб брови, скула, краешек губ и шея. И это было…приятно. С некоторым удивлением я прислушивалась к своим странным ощущениям. Да, несомненно, приятно.

А потом Дмитрий так же медленно опустил голову и прикоснулся ко мне губами. Замер на миг, и я ощутила мужской язык, осторожно проникающий глубже. Когда Аня прочитала о чем-то подобном в книге Еропкина, я долго плевалась, представляя это странное действо. Совать в рот другого человека свой язык – ну что за гадость? А если в мой рот сунут? Да меня же просто стошнит! Нет, я решительно не понимала, почему девчонки находят это интересным!

Впрочем, интересным это и не было.

Это было… иным. Я застыла соляным столбом, ощущая это нежное прикосновение. К своим губам, к краешку зубов. К языку. Глаза шокировано распахнулись, когда по телу прокатилась жаркая дрожь. Дмитрий, казалось, ничего и не делал, лишь его ладонь тяжело лежала на затылке. Он даже не двигался, не пытался притиснуть меня ближе или крепко сжать в объятиях, как пишут в тех книжках… Он просто медленно и почти невесомо прикасался ко мне губами.

Впрочем, я уже поняла, что в книжках не пишут главное.

Что от этого прикосновения горячая волна катится по телу сверху донизу, заворачивается жгутами в животе. Что голова делается лёгкой-легкой, словно беззащитный одуванчик на ветру. Что мысли испаряются. Что горло сводит необъяснимой жаждой, но хочется не воды, а лишь продолжения…

И когда он слегка отстранился, взглянул на меня своими потемневшими глазами и тихо спросил: «Еще?», я могла ответить лишь «Да».

Новый поцелуй стал немного иным. Чуть глубже, чуть горячее. Тяжелая мужская рука скользнула с затылка на щеку, а потом на шею. Вторая прошлась по спине, не опускаясь запретно низко. А мне вдруг захотелось, чтобы опустилась… Я откинула голову и тоже коснулась его губ, повторяя его же движения. И услышала, как на миг сорвалось мужское дыхание. Ему…нравилось. Я ощущала это нутром, всей своей женской сущностью. И подчиняясь желанию, положила ладонь на его плечо. Провела вниз и ахнула, когда его руки сжались на моей спине, неумолимо притягивая ближе. Дмитрий прервал поцелуй, но я не успела ощутить сожаление, потому что его губы коснулись моей шеи. Раз, другой, – оставляя обжигающие следы и опускаясь до ворота.

За распахнутым окном закричала Дарья, призывая глупую Глашку, где-то хлопнула дверь… Я отметила это краешком помутившегося сознания, кажется, вся моя сущность сейчас сосредоточилась на том, что я чувствовала.

Но Дмитрий поднял голову останавливаясь. Наши взгляды встретились, и выглядели мы одинаково ошеломленными.

Под окном что-то покатилось, и кухарка – совсем близко, снова позвала Глашу. А потом долетел голос Печорской.

– Дарья, вы не видели Катерину?

Я вздрогнула, приходя в себя. И осознавая, что Дмитрий все еще держит меня, наши тела соприкасаются. Пуговицы моего ворота расстёгнуты, так что виден шнурок медальона. И я все еще ощущаю прикосновение его губ.

– Мне надо… вернуться!

Рванула из его рук и понеслась прочь, словно надеясь сбежать от обуревавших меня эмоций.

Догонять он не стал.