На отсвет огня и звуки выстрелов прибежали несколько мрачных мужиков с вилами. Вовремя, чтоб их… Двое ушли обратно, сопровождая Елизавету и Катерину, – я не успел даже спросить, как она. Двое остались помочь.
Дохлых тварей мы с дедом Кузьмой сожгли в том же костре. Жуткие волкодаки – как из назвал конюх, – воняли смрадом и разложившимся тухлым мясом. Казалось, этот запах пропитал меня насквозь.
– Хорошо горят, весело, – бурчал Кузьма, подтаскивая к огню серую тварь. – А ты молодец, вашблагородие. Не ожидал от столичного. Резво со своими пуляльками управляешься. Служивый?
Я кивнул, спихивая в огонь волкодака. Фух, кажется, последний.
– В каком чине?
– Капитан. В запасе после ранения.
Дед понятливо кивнул на мою ногу и хмыкнул в желтоватые от табака усы.
– А я думал, лошадь вашблагородие цапнула.
– Точно, – тоже усмехнулся я. – Так и было.
Я посмотрел, как искры рассыпаются вокруг горящих туш.
– Что это было, дед Кузьма?
– Елизавета ругаться будет, если сболтну чего, – почесал дед пятерней спутанные до колтунов волосы. – Да что ж теперь. Сам все видел, благородие. Волкодаки это. Измененные твари.
– А Игнат?
– Колдунство это. Плохое. Темное. Такое ведьмаки или ведьмы наводят. Хотя тута, вестимо, баба была.
– Ведьма – это шаманка?
– Ну ты скажешь, благородие! Эх, столичный… как тебе объяснить. Есть лесные волки – звери умные и правильные. Их лес родит. А есть вот такие… – Он кивнул на костер. – Неправильные. Твари, одним словом. Так вот шаманка от колдовки тем и отличается. Как волк от волкодака. Смекнул?
Я кивнул.
– А почему здесь была именно женщина?
– Да ты довольную морду Игната видел? Резвилась с ним колдовка перед смертью, тут, на полянке. Может, по-людски, а может, и по-всякому. Может, он уже и кишки потерял, а она все прыгала… а он улыбался! Тьфу!
– Зачем? – перед глазами все стояла улыбка мертвеца.
– Да по-разному бывает. Может, силу его брала с жизнью вместе, может, своих темных богов тешила. Может, просила у них чего. Ритуал это, и с огнем ты правильно решил, таких только сжигать и надобно, даже хоронить нельзя – выползут. Так волкодаков и приманила… они же твари измененные, они всегда на такое приходят…
Я потер лоб и скривился – на лице осталась сажа.
– Дед, да как же это? Все это?
Кузьма глянул понимающе и похлопал меня по плечу.
– Да вот так, благородие. Разное тут случается.
И так обыденно это прозвучало в его устах.
Если что-то подобное увидел тот несчастный историк, что дал деру, позабыв свои вещи, то теперь я его не виню. Не все готовы к подобным… открытиям.
– Хотя чтоб волкодаки да так близко к жилью, да еще и под колокольный звон… – Дед покачал головой. – Такого давно не припомню, врать не буду. Уже почитай лет пятьдесят такого не было. В чаще разное видел, у Кургана и не такое бродит, но прямо здесь? Дела…
Я попытался отряхнуть грязные штанины. Что-то не везет в этих краях моей одежде.
– Ничего, благородие! – оживился Кузьма, понимая, что работа почти закончена. – Я тебе сейчас баньку истоплю, с травками заговоренными! И вонь смоешь, и все дурное из головы выветрится!
– Здесь есть баня?
– А то! Это вы там в ваннуях разных моетесь, а у нас по- старинке! Да и какая ваннуя с таким делом справится? И мысли твои очистятся, и нога ныть не будет…
И как только понял, что старая рана разболелась?
Колокольный звон стих, лес погрузился во тьму. Мы уходили, засыпав костер землей и закидав камнями, вместе со всем, что в нем сгорело.
***
Я решил не отказываться от предложения деда, к тому же не хотелось возвращаться в здание пансионата и видеть остальных преподавателей. Пусть уж Елизавета сама с ними объясняется. Да и тело так провоняло гарью и смрадом, что больше всего хотелось их смыть.
Баня стояла на откосе, в стороне и от основного здания, и от конюшни. Крепкий деревянный сруб, рядом большая бочка, доверху наполненная колодезной водой, с плавающими на поверхности листами смородины. За баней высилась небольшая и слегка покосившаяся на бок сторожка, до самой крыши облепленная мхом и кустарниками – в ней и проживал Кузьма. Пока разгорались дрова, я устроился на лавке под навесом, бездумно рассматривая верхушки темно-синих елей. Дед сунул мне в руки фляжку с чем-то булькающим, я сделал осторожный глоток, и горло продрало крепкой брагой. Но голова на удивление прояснилась. Я смотрел на сосны и думал обо всем увиденном.
Разогретая баня внутри оказалась довольно просторной. Светлые доски полок, кадушка с черпаком… Я с радостью скинул вонючую одежду, дед притащил из своих запасов исстиранную, но чистую рубаху да штаны – переодеться. Влажный ароматный пар окутал тело, и я привалился к стене, блаженно закрыв глаза. Некоторое время сидел, напитываясь вкусными запахами, потом потянулся к мочалке и несколько раз прошелся по телу – до скрипа. Облился холодной ледяной водой и снова растянулся на полке.
Дверь тихо скрипнула, открываясь.
– Дед Кузьма…
Только это был не дед. Елена вошла в баню, закрыла створку и повернулась ко мне, пробегая взглядом по телу, – с головы до пяток. И ни стыда, ни смущения в этом откровенном взгляде не было.
– Хорош, – насмешливо протянула она. – Весь хорош.
Я остался сидеть, рассматривая наглую Мещерскую. Прикрыться все равно было нечем, одежда и полотенце остались в предбаннике. Да и почему должен прикрываться, не я же к ней ввалился без спросу.
– Никак заблудились, Елена Анатольевна?
– Точно, – заливисто хохотнула она. И принялась стягивать свое платье. Откинула пояс, расстегнула пуговицы, ловко и как-то очень быстро стянула ткань, оставшись в одном белье. Что-то с кружевами… но и это слетело с нее моментально. Я, признаться, несколько опешил. – Вы у нас, говорят, герой, Дмитрий Александрович? В одиночку прогнали стаю волков? Или что похуже там было? Расскажете? Ну и спинку потрете… заодно.
– Дед Кузьма…
– Не придет. – Она снова хохотнула, не отводя от меня наглых глаз. – А я вот… здесь.
Медовые, потемневшие от пара волосы, легли на женскую спину волной. Пар клубился, словно лаская пышную грудь и крутые бедра.
Красивая.
Я отметил это с каким-то странным удивлением и немного пугающим равнодушием. Все же, и правда – красивая… Да и обстановка такая располагающая.
Зачем Мещерская явилась, понятно. И не боится ведь. Ни осуждения, не пересудов. Хотя, может, здесь, в глуши, нравы не столь строги. Да и на кого Мещерской озираться? На Елизавету или престарелых Давыдовых? Плевать ей на них…
Женщина уже сунулась ближе, жадно скользя взглядом по моему телу.
– Боюсь, зря вы сюда… заблудились, Елена Анатольевна, – как можно мягче произнёс я.
Отказывать женщине в такой ситуации – дело неблагодарное. То, что Елена затаит обиду, и дураку ясно. Но и крутить с ней любовь – хоть явную, хоть тайную, – в мои планы никак не входит. Хотя, несомненно, женщина она видная, и в другой ситуации…
Я посмотрел на алые, призывно открытые губы. И отодвинулся. Нет. И в другой ситуации – нет. Что-то в Мещерской мне не нравилось. И я даже не мог сообразить, что именно. Хороша ведь со всех сторон… а тереть ей спинку совсем не хочется.
Видимо, она тоже прочитала это в моих глазах. И красивое лицо на миг исказилось такой злобой, что почудилось – Елена схватит железный черпак и забьет меня им до смерти! К счастью, Мещерская лишь гордо выпрямилась, отчего упругая грудь бесстыдно подпрыгнула, а потом снова заливисто расхохоталась.
– Да не пугайтесь так, Дмитрий Александрович. Не стану я покушаться на вашу молодецкую честь, хотя и жаль… Немного. Не таким уж и героем вы оказались, да?
– Думаю, мне уже пора, – так же мягко ответил я и поднялся.
– Ну куда же вы, Дмитрий Александрович. Оставайтесь, я ведь не кусаюсь. Неужели я вас смутила? А говорят, в столице весьма вольные нравы. И бани общие.
– Попрошу Кузьму подбросить для вас дровишек, Елена Анатольевна.
– Ай-ай, – с насмешкой сказала она, вольготно растягиваясь на полке. – С волками справились, а от красавицы сбежали?
Она снова захохотала, закидывая руки за голову.
Я торопливо вышел в предбанник, натянул одежду, сгреб грязное и подхватил револьверы. За дверью висела тишина. Но когда я уходил, кажется, железный черпак все-таки врезался в запертую створку.
Здание пансионата погрузилось во тьму, лишь в комнатах наверху горели лампы. Не знаю, что сказала настоятельница остальным, но ни паники, ни какой-то особой суеты я не увидел. «Золотой Луг» спокойно почивал, словно и не трезвонил недавно колокол. Словно и не клацали клыки волкодаков.
Но и об этом я почему-то подумал с какой-то ленивой отрешенностью. Первое отторжение прошло, и разум словно смирился. Разное бывает – как сказал Кузьма. Ну что ж. Разное, так разное.
Укладываясь в постель, я надеялся, что ночью меня не посетят ни чудовища, ни медноволосые женщины. Крепко запер дверь и положил рядом револьвер – на всякий случай.
Спал без снов.
***
Урок с Катериной значился утром, сразу после завтрака, и я был уверен, что, памятуя ночные события, девушка не придет.
Но она явилась. В сопровождении суровой Ядвиги Карловны, охранительницы женской башни.
Ядвига, затянутая в черное платье, прямая как палка и настолько же сухая, чем-то неуловимо напоминала настоятельницу, может, являлась ее дальней родственницей? Черты были схожими, хотя в случае с Ядвигой еще более неприязненными. Пучок пегих волос на макушке, глаза почти без ресниц, скорбно поджатые тонкие губы, сеточка морщин, покрывающая лицо.
Пробормотав какое-то невнятное приветствие, Ядвига Карловна уселась на стул в углу, нацепила огромные очки в костяной оправе и раскрыла тяжелую черную книгу с белым крестом на обложке – Писание.
Мы с Катериной все это время стояли у парты, рассматривая друг друга.
– Привет, – тихо сказал я.
Она покосилась на смотрительницу и быстро улыбнулась.
– Привет.
– Как ты?
– Все хорошо. – Ядвига громко зашелестела страницами, и мы с Катериной скрыли улыбки.
– Давай приступим? Сегодня прочитаем отрывок из «Весенних вод», вот смотри, нашел в библиотеке. Оказывается, в пансионате она довольно неплохая. – Я положил на стол книгу с нарисованным цветком. Я читал такую подростком, текст легкий и понятный, а приключения героев – увлекательные. Самое то, чтобы заинтересовать молодую девушку. – Ты пробовала сама что-то прочитать?
Катерина быстро кивнула. Она выглядела как обычно, даже не побледнела, кажется, ночная схватка не повлияла на ее здоровье, ни физическое, ни душевное. Я поневоле восхитился. Однако у Катерины весьма крепкая нервная система! Или в этих краях и правда мало чему удивляются…
– Мне читала Аня, а я за ней, как вы учили. И буквы уже не плясали, а складывались в слова! – с явной гордостью произнесла она. – Даже Анютка удивилась, она-то думала, что я безнадежна… А я вот… смогла! Но… с тобой… хм. – Катерина покосилась на Ядвигу. – С вами выходит лучше. И нравится больше.
– Все получится, – ободряюще улыбнулся я, пытаясь сдержать внезапно заколотившееся сердце. Словно она сказала нечто особенное. – У нас всего час до основных занятий, давай начнем.
Урок покатился своим чередом. Приключения юного рыцаря увлекли Катерину, как я и предполагал, она расслабилась и даже улыбалась на забавных моментах. И уже не замечала, что иногда читает чуть больше, чем я озвучиваю. С каждым абзацем ей становилось проще нанизывать слова на нитку предложений.
Убедившись, что смотрительница погружена в Писание и уже не так зорко глядит поверх очков, я прочитал кусок текста, а потом, посмотрев на Катерину, указал на одно слово. И быстро приложил палец к губам.
Губы девушки беззвучно шевельнулись на нужном слове. «Увидимся?»
Она глянула на меня и быстро кивнула. Я пролистал пару страниц, вспоминая историю. Нашел нужные слова. «Нужно укромное место. В лес… нет».
Катерина снова покивала. Елизавета строго-настрого запретила кому-либо выходить за границу бастиона. Нарушителей обещала покарать и даже изгнать из пансионата. Ясно, что испугалась ночных гостей. Об этом мне поведал за завтраком бледный и какой-то растрёпанный Гектор Савельевич. Лекарю тоже не мешало бы принять парочку своих настоек, выглядел он неважно. Может, приболел, а может, и перебрал накануне, кто его знает. Вникать я не стал, торопясь на урок. Другие учителя в гостиную и вовсе не явились, похоже, отсыпались.
Катерина прищурилась, всматриваясь в страницу. А потом уверено показала пальчиком и искоса глянула на меня. Как-то… кокетливо? Мол, вот, нашла и без прочтения!
Я кивнул с искренней гордостью за нее. Молодец, быстро учится!
«Разрушенная… дверь… поле».
Так-так. Разрушенное крыло пансионата, дверь со стороны поля.
Я поднял бровь. Игра стала увлекательной. И тоже перевернул страницу.
«Потолок… стены… крепко?»
Не хотелось бы провалиться в подпол.
Девушка хмыкнула и уверенно кивнула. Похоже, своевольная ученица успела исследовать все закоулки бывшего бастиона! Что ж, это нам на руку.
«Когда?»
Она снова глянула из-под ресниц. И я ощутил уже знакомый жар. Вот же дьявол! Нагая Мещерская не вызвала интереса, а эта вон глазами стрельнула – и на тебе пулю в лоб, Мирт…
Полистав страницы, девушка показала цифры внизу.
Семнадцать.
Я кивнул, не сдержав улыбку. И уже вслух начал читать новый абзац, успокаивая завозившуюся Ядвигу.
***
До встречи с Катериной, которую так и тянуло назвать свиданием, нужно было переделать кучу дел. Сдать вещи прачке и забрать чистое, убрать в комнате, а главное – проверить истощившийся запас патронов и решить, как и где его можно пополнить. Дед Кузьма посоветовал обратиться к Макару из Околицы, так что туда я и отправился. За огромным полем, густо поросшим иван-чаем, и узкой речушкой с перекинутыми досками мостка лепились друг к другу несколько домов. До хоть какой-то мало-мальской деревни Околицы так и не доросли, всего несколько дворов так и остались крошечным человеческим островком посреди таежных просторов. Кузьма сказал, что почти все в Околице так или иначе связаны с пансионатом – кто поставляет молоко и яйца, кто кроликов, кто кисловатые ягоды. Иные работают – убирают, обстирывают да гладят. Удобно.
Макар Андреевич – пузатый, добродушный бородач – нашелся в крайнем дворе, под навесом. Я объяснил, что мне нужно, и мужик, крякнув задумался.
– У меня таких пулек нет, сами понимаете, ваше благородие. А вот мой брат из Йеска, может, и привезет. Он мастер всякие нужные вещи доставать. Для чужих не стал бы, да Кузьма говорит – вы свой.
Я на это лишь удивился, но конечно, спорить не стал. Раз дед записал меня в свои – мне же лучше.
– Я к брату сына отправлю, он в соседнем доме живет, с супружницей да детками. На лошадке до города быстро доберется, туда через Омень да налево. Пусть братишка покумекает! Приходи через несколько дней, помогу чем смогу.
Мы некоторое время обсуждали оплату за патроны и дельный нож, если такой найдется.
– Никак воевать собрались, ваше благородие?
– Надеюсь, не придется, – усмехнулся я.
Но если не повезет, то хотелось бы быть готовым.
– Спасибо, Макар Андреевич. Еще вот… Кузьма, выходит, уже рассказал об Игнате?
– Волки задрали. Царствие небесное, – спокойно глядя мне в глаза, произнес мужик. – Непутевый парниша был, да все равно жаль.
– Почему непутевый?
– Работать не любил. Хотел жить припеваючи, монет не считая. Все того хотят, да не все ради такой жизни на непотребство готовы. Игнат разным промышлял, чаще дурным. Но об этом не будем, чего уж…
Я кивнул.
– А вы не знаете, Игнат этот не водил близкой дружбы с жителями пансионата? Может, общался с кем?
Макар пожевал кончик уса, прищурился.
– Ну раз спросили… Другому я не сказал бы, сплетен не люблю, но вы же свой, ваше благородие… Не знаю, насчет дружбы, но видал я Игната седмицу назад. В поле. С женщиной. Болтали они что ли, о чем – я не слышал, а как меня заметили, так разошлись. Может, случайно встретились, того тоже не знаю.
– Женщина? – поднял я бровь. И почему-то раньше, чем Макар ответил, догадался.
– Красивая она. В бастионе у вас живет, учительница. Еленой звать.
Уже уходя, я заметил еще кое-что – развешанные под навесом дуги. И вспомнил.
– Макар Андреевич! Так это вы делаете арбалеты? Не продадите один? Хочу подарок сделать. Одному человеку…
***
К сожалению, продать арбалет прямо сейчас Макар не мог, нужно было подладить да доделать. Но обещал к нашей новой встрече подготовить мне наилучший «аппарат», как он сказал. А узнав, что подарок для барышни, и вовсе просиял начищенным медяком.
– Уж не Катюшке ли нашей? Так для нее я уж расстараюсь, не сомневайтесь! Глаз у девчонки, как у сокола! Я уж и сам думал ей подарок сделать, уж больно мила мне эта барышня, да только Лизавета Андреевна строго-настрого запретила! А нам, окольчанам, ссориться с матушкой пансионата не с руки, сами понимаете… Но если вы, благородие, арбалет возьмете, я тут и ни при чем буду…
Напоследок из дома выскочила жена Макара – пышная, румяная, чем-то похожая на Дарью, – а в разговоре с улыбкой подтвердившая, что кухарке приходится родной сестрой. Меня напоили холодным клюквенным морсом, сладко-кислым, вкусным, а когда попытались зазвать на обед, чтобы вдоволь поговорить с новым жителем пансионата и узнать все свежие новости, я поспешил ретироваться.
Поле за Околицей лежало солнечное, яркое. Темный лес в стороне, тоже пронизанный сверху-донизу лучами света, сейчас казался спокойным и безопасным. Не верилось, что в чаще могут бродить существа, подобные волкодакам. Или что похуже. А ведь Катерина только и делает, что сбегает в этот лес! И кажется, нисколько не боится. И ночью тоже не слишком-то испугалась. Хотя чему удивляться? Детство она и вовсе провела в чаще, обитая с шаманкой где-то у черта на рогах. Наверное, ко всему привыкнуть успела.
Мысли переключились на девушку. Может, стоит принести на встречу каких-нибудь ромашек? Я хмуро осмотрел поле. Не дружу я с ромашками, что уж там! Дарить не умею, да и не доводилось как-то. К тому же Катерина девушка особенная, как бы не вышло, что от ромашек она чихает, а прочие лютики просто терпеть не может. Хватит и драного кошака, которого я уже преподнес.
Я усмехнулся. Лучше подожду арбалет, этот подарок Катя точно оценит.
Представив ее радость, я улыбнулся. Да и хмуриться было лень. Благостный солнечный полдень напекал голову и изрядно расслаблял. Воздух пах упоительно сладко, цветочно. Лениво жужжали шмели, собирая нектар, за брючины цеплялись усики растений.
Не выдержав, я стянул пиджак и жилет, расстегнул ворот рубашки и закатал рукава. Хотелось упасть в это таежное разнотравье и просто лежать, глазея на проплывающие вверху облака.
Легкое движение сбоку я скорее ощутил, чем увидел.
Обернулся резко и… обомлел. Посреди поля стояла женщина. Да не просто женщина – шаманка. Я охватил ее фигуру одним взглядом. Платье из мягкой кожи, высокие сапоги-унты, расшитый символами пояс и свисающие с него костяшки и перья, на голове шапка с оторочкой, на плечах – тяжелый меховой плащ-шкура. Лицо скрыто занавесью из красных бусин и мелких костяшек. Глаз не видно, но взгляд я чувствовал всем телом. По спине пробежал холодок. А самое странное – там, где стояла шаманка, кружила ледяная метель. Словно она внезапно перенеслась сюда из иной поры – снежной, завьюженной.
Склонив голову к плечу, шаманка смотрела на меня.
Да какого… дьявола!
Я бросился к ней, отшвырнув пиджак и жилет, что держал в руках.
Но схватил лишь пустоту. Повертелся как бестолковый пес, ловящий собственный хвост. На поле я был один.
Опустил взгляд.
Там, где минуту назад стояла женская фигура, трава почернела от холода, а клевер сник под снежным настом, быстро тающим на солнце.