Ветерок шевельнул подвеску из полых палочек.
Мириам приоткрыла глаза, поднимая голову.
Плакучая ива касалась ветвями деревянного пола беседки, шелестя листвой на ветру. Суетясь у края фонтанчика, спорили о чём-то синицы. Из скрытых трубок вырывалась вода, наполняя чашу фонтана и обрушиваясь в спокойные воды пруда. Там под ряской скрывались красные рыбины, охотящиеся на насекомых, с плеском выныривая для этого из воды.
Стук полых трубок раздался вновь, следом за ними тихий шаг. Его выдали рассохшиеся к осени доски.
— Я слышу тебя, — произнесла женщина, не считая нужным оборачиваться и встречать гостя.
Вздохнув, Гиндорил перестал таиться и, скрипя половицами, приблизился.
Не было нужды поворачиваться, чтобы увидеть, как он смущён. Его выдавали тяжкие вздохи, которыми он оттягивал начало разговора и суетные попытки поправить наряд, слишком тяжёлый и дорогой для его юношеских плеч.
— Я знаю, зачем тебя прислали, — чуть повернувшись, она позволила себе лёгкую улыбку. — Садись. Хватит мяться.
Младший брат вновь издал этот раздражающий вздох страдальца и уселся рядом на циновку, стараясь держаться тени ивы.
Быт Мириам был прост и аскетичен. Она не пряталась от солнца, позволяя тому иссушать кожу, отчего выглядела старше своих лет. Еду выращивала самостоятельно. Земля сделала её руки грубыми, шершавыми и тёмными. У неё не было слуг, поэтому некому было вычёсывать серебряные волосы, отчего они пушились и прятались под платком.
Вместо того чтобы начать разговор, Гиндорил опять вздохнул, и ей захотелось одёрнуть брата. Негоже главе семьи проявлять слабость и тянуть время.
— В Ордене недовольны… — обронил он и словно испугавшись продолжить, оборвав себя на полуслове.
Скосив глаза, Мириам вместо главы некогда одного из самых влиятельных семейств увидела мальчишку, что смущённо колупал ногтем циновку. Лицо его потемнело от прилившей крови.
Шелестела листва. Ветерок, залетевший под крышу, разметал старательно вычесаные и уложенные волосах брата. Светлые серебристые, гладкие, словно поверхность безмятежной реки, подхвачены шёлковой лентой. Лёгкие одеяния скрывали тело от солнца, лишь голову он оставил непокрытой в знак почтения к её обету. Сеточки морщин на белой коже стали темнее, должно быть, он недавно покидал пределы страны. Такие изменения в тенистых лесах Луринатти невозможны.
— Я знаю, они приходили, — чуть улыбнувшись, она повернулась к брату и, приподняв чайник с кипятком, наполнила глиняный заварник. — Взывали к совести, поминали долг, стыдили меня и ушли ни с чем.
На низком столике стояли две чашки. Дочери Луны не привыкли отступать и если уж решили впутать кого-то в свои интриги, то даже отказ для них — не аргумент. Ожидая брата, она приготовила травы для чая и намыла чашки. Хорошо хоть они, к дедушке не сунулись.
— Ко мне обратилась Преподобная Мать и отругала, словно мальчишку, — надулся Гиндорил, и впрямь став похожим на несправедливо отруганного бабушкой мальчонку. — Словно это из-за меня началось вымирание, и своим нежеланием давить на тебя, я его усугубляю.
— Если кто-то пытается внушить тебе чувство вины, значит он тобой манипулирует, — процитировала древний текст Мириам и подала чашку брату.
Маленькие, из простой бурой глины, без узоров и краски, эти чашки сделала для неё младшая сестра. Когда все осудили решение Мириам покинуть общество, Нинилит, не имея возможности высказаться открыто, прислала подарок.
Поймав осторожный взгляд младшего брата, Мириам спросила:
— Ты говорил об этом с дедушкой?
— Послал ему письмо, — пряча глаза, отозвался тот.
Мириам понимающе улыбнулась. Говорить с дедушкой никто не хотел.
Некогда он единолично правил Луринатти, но непомерная гордость и амбиции не понравились Высоким домам. Говорят, в заговоре активно участвовали дома из Силивеники и Карагроса, и лишь Ясеневый град остался в стороне.
— Высокие дома не обрадуются новой Преподобной матери, — со вздохом произнёс Гиндорил, всё ещё ковыряя нитки циновки. — Тем более из дома Эльбирин. Могут решить, что это инициатива дедушки.
Синицы перевернули кормушку, и теперь вода в пруду бурлила от рыбы.
— Я дала обет и не вижу причин его нарушать, — отпивая чай, она перевела взгляд на пруд.
— Если ты не займешь место Преподобной Матери, это сделает Сестра из Карагроса.
— Пусть так, это не моё дело, — отрешённо произнесла она.
— Слишком много Высоких семей Карагроса окажутся у власти и…
— Гиндорил, — в её голосе зазвенел металл. — Я даже слышать об этом не хочу. Ни евгеническая программа, ни ваши с дедом политические игры, не заставят меня изменить своего решения.
Тот помолчал, глядя на неё, и неожиданно произнёс:
— Тебе уже рассказали? Тот, кого ты ждешь, умер.
Мириам резко отвернулась.
Из вежливости допив чай, брат откланялся и покинул сад. За оградой из пышно разросшихся кустов, довольным стрекотом его встретил грифон, что, должно быть, вытоптал всю поляну в ожидании хозяина.
Мириам осталась одна.
Вернувшись к домашним делам, она никак не могла отвлечься.
Несколько месяцев назад её посетил старший брат Вилинарий. Находясь в добровольном изгнании, он редко посещал родину. Но такую новость он не мог доверить бумаге, потому явился в место, где каждый встречный его презирает, только для того, чтобы быть рядом, когда эта новость сокрушит Мириам.
— Он погиб.
Стоящая в этот момент у воды Мириам выронила корзину, карпы тут же бросились собирать рассыпанный корм.
— Нет, — севшим голосом произнесла она, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Вилинарий тут же оказался рядом и осторожно подхватил под руки.
— Нет, — закрутила головой она. — Нет, нет, нет. Этого не может быть.
Закрыв лицо руками, она упала на влажную землю.
— Что? Что случилось? Как он погиб?
— Враги настигли его… — Вилинарий словно оборвал себя на середине предложения.
Глубоко вздохнув, Мириам заставила себя успокоиться. Смерть — это естественный порядок вещей. Без неё нет жизни. И всё же как это больно, когда Луна уводит дорогих тебе людей.
Поднявшись, она повела брата в дом.
— Рассказывай, — приказала она.
Вилинария называли Ходящим под солнцем. Это малочисленная каста людей, что посвятили себя миру вне пределов тенистых лесов и подземных градов. Они занимаются наукой, торговлей, политикой, а зачастую шпионажем. Большинство из них изгнали по тем или иным причинам, кто-то ушёл сам. Первые верной службой надеются на прощение и возвращение домой. Вторые даже по приглашению Высоких домов отказываются появляться под пышными кронами лэртских лесов.
— Серые сожгли его дом и, — он помедлил, — убили большую часть семьи.
И без того едва стоящая на ногах Мириам схватилась за край стола, чтобы не упасть. В груди сжались ледяные когти, лишив дыхания. Зажмурившись, она некоторое время не могла пошевелиться от боли, и только прикосновение брата привело её в чувства. Он со всей возможной тактичностью сжал её плечи и отвёл к стулу, на который она рухнула без сил.
— Расскажи, — слабым голосом попросила она. — Как такое возможно?
— Они наняли для этого, одного из его учеников, — не скрывая горечи, продолжил Вилинарий. — Тот, хорошо осведомлённый о сильных и слабых сторонах своего учителя, легко справился с задачей.
Она и сама не заметила, как в руке оказался стакан воды.
Вилинарий остался у неё на несколько недель, помогая оправиться. Выглядел он, как и всякий Ходячий под солнцем, невероятно старым. Кожу иссушило солнце, она покрылась сетью мелких трещинок и шелушилась. Морщины углубились и стали тёмными. Волосы выгорели до ослепительной белизны, и, словно подчёркивая свой статус изгнанника, он подрезал их и заплетал в тугую косу. Грубый практичный костюм делал его похожим на аса, скрадывая гибкую фигуру.
Утопая в старом кресле, она наблюдала, как брат суетится по хозяйству, позволяя ей пережить горе, и думала:
«Вот так должен выглядеть глава Высокого дома. Не как оборванец в обносках, выгоревший на солнце и чудом живой, нет, конечно нет. Но как человек, что не побоялся рассказать мне о случившемся и остался рядом, чтобы разделить боль. Гиндорил в лучшем случает отправил бы письмо или младшую сестру. Он не плохой, но слишком молод для этой ноши» — думала она, безучастно наблюдая за братом.
День сменялся ночью, чтобы в положенный срок вновь расцвести солнечным светом и прогнать тень. Боль не уходила, а Мириам пыталась прогнать её разговорами:
— Помнишь ту ночь в Самоцветных горах? — тихим, хриплым от долгого молчания голосом, произнесла она. — Я всегда мнила себя смелой, но когда Серые похитили меня и утащили под гору, в эту мерзкую лабораторию, я оказалась слишком слаба, чтобы самостоятельно отправить себя к Луне.
Она горько усмехнулась.
— Легко рассуждать о смелости сидя дома, — отозвался Вилинарий, что стоял у печи, помешивая уху. — Всякий раз, когда оказываюсь в каком-нибудь из лэртских городов, разные умники спешат донести до меня, что уж они-то на моём месте предпочли бы остановить своё сердце, чем подвергнуться изменению. Да, они-то и в плен бы не попали и, если встретят Серого, вмиг узнают в нём злодея и, ух, покажут ему.
— Когда загремели взрывы, я обрадовалась, — глядя в пространство перед собой, продолжала Мириам. — Думала, что сейчас своды пещеры обрушатся и я спасу свою честь и тело от поругания, — вина вмиг кольнула её, заставив подпрыгнуть и обратить взгляд на брата. — Ой, прости!
— Ничего, — с преувеличенным интересом заглядывая в кастрюлю, отозвался он.
— Но стоило мне об этом подумать, как меня сковал ужас. Что, если я не умру сразу? Придётся неизвестно сколько лежать под камнями. Молить Луну прийти и страдать от боли в сломанных костях. Ох, как вспомню, так дурно становится.
Вилинарий подхватив полотенце, сдвинул кастрюлю в сторону.
— Пусть немного потомится, — вытирая руки, он сел за стол нарезать овощи на салат. — Помню, пока мы прорывались, я молился, чтобы мы успели, — Вилинарий усмехнулся воспоминаниям, — а Он хлопал меня по спине и обещал, что мы успеем.
— И вы успели, — перед глазами всё расплывалось, и, моргнув, она отпустила слезы в путешествие по щекам.
Вилинарий прикрывал отход и, несмотря на барьер, поймал несколько пуль. После, спрятавшись в сырой пещере, скрываясь от будущей стихии, Мириам плакала, уверенная, что брат поплатится жизнью за её спасение. Рядом сидел Он. Спокойный и непоколебимый.
Стоило Ему коснуться груди Вилинария, как тело вытолкнуло из себя пули, а раны стали затягиваться на глазах. Брату нужен был отдых, и он проспал несколько дней кряду, восстанавливая силы. А Мириам, впервые встретившая человека извне, не могла оторвать взгляда от аса. Черноволосый, синеглазый, он пленил её сознание рассказами о дальних странах и людях. Асы, в отличие от лэртов, и не помышляли ни о какой-то общей культуре, а сбиваясь в группы придумывали каждый своё.
— Но как вы живёте? Как договариваетесь, если у каждого своя правда? — вопрошала Мириам.
— С трудом, ошибаясь и споря, — тепло улыбнулся он. — Но только перебрав множество вариантов мы сможем приблизиться к истине.
— Не проще ли принять одни правила на всех?
— А кто сказал, что именно эти правила верные?
Мириам задохнулась от возмущения. За подобное вольнодумство жрецы сурово наказывали. Они ещё долго спорили, но куда вчерашней ученице до путешественника, что обошёл полмира.
Те несколько дней среди холодного камня, сдобренные страхом и отчаянием, стали решающими. Вернувшись на родину, Миниам уже была не так что прежде.
Возможно, асы не правы и хаос мнений приведёт к краху, а может, позволит найти лучший путь.