Серебряная Соколица (СИ)

Глава 8. Ниоба Верес

Пастухи заверили, что не видели одинокого путника, что шёл за девушками.

Утром их отвезли на станцию. После долгого пути через степь и ночи на шкурах Тиш вся чесалась. Пришлось немного пересмотреть свои планы и посетить местную баню.

— А мне здесь нравится, — разглядывая себя в крохотное карманное зеркальце, Тиш наблюдала, как Ниоба наносит разведённую хну на её отросшие волосы. — Домики красивые, все эти резные украшения. Всё чистенькое, побеленное.

Ниоба улыбнулась. Мандагар принёс на земли Великой Степи не только своё верование, но и много дерева. Насадили заградительные линии от ветра, рощи вдоль рек, чтобы укрепить берега, разбили сады, а дальше природа справилась сама. В Верестаге, особенно вблизи степи, не встретить деревьев старше сорока лет, но и тех достаточно, чтобы начать обживаться.

Мандагарцы, в отличие от степняков, народ оседлый, потому, приехав на новое место, немедля начали его облагораживать, согласно собственным понятиям о красоте. Вокруг бани, что представляла собой барак с огороженной территорией пруда на заднем дворе, тянулись к небу алые георгины и золотые зонтики рудбекии, делая даже самый пасмурный день немного ярче.

Здесь идолов вырезали из дерева и украшали ими дома. Триединая церковь отрицала существование духов и мелких божков. На коньки в виде лошадиных голов, смотрящих в разные стороны, фигуры животных на наличниках, то и дело появлявшихся на домах, триединая церковь смотрела сквозь пальцы. Предпочитая счесть это частью культуры.

Станция представляла собой небольшую деревеньку, выросшую между железной дорогой и быстрой речушкой. Поезда останавливались, чтобы остудить котел и пополнить запас воды. Маленькие аккуратные домики окружали единственную площадь у вокзала и могли удовлетворить все потребности путешественников, застрявших на несколько часов у края Степи.

Девушки немедля воспользовались баней, после долгого пешего перехода горячая вода — величайшая благодать. Приведя себя в порядок, наведались на веранду, где под раздуваемым ветром тентом, местные устроили летнюю кухню. Тиш поедала горячее позабыв о манерах, на неё косились, но больше с любопытством, нежели с осуждением.

Сидя рядом, Ниоба крутила на запястье браслет, оглядывая площадь. Ей не давал покоя человек, что шёл за ними в Степи, не приближаясь и не отдаляясь. В любом случае благодаря помощи степняков они сбросили преследователя со следа.

Утром, пыхтя паром, поезд двинулся с места и увёз девушек в столицу. Пока Тишина, прилипнув к окну, с жадностью всматривалась в каждый кусочек новой страны, Ниоба всё глубже погружалась в задумчивость. Несмотря на просьбы сестры навестить их, Ниоба не хотела возвращаться в то место, что когда-то звала домом.

Сердце столицы выстроили из привозного светло-серого камня с багровыми прожилками. Ещё будучи ребёнком, Ниоба слышала перешёптывания слуг, что говорили о красных крапинках не иначе как о последствиях добычи камня. Они с сестрой боялись касаться стен, чтобы не запачкаться чужой кровью.

Столица сильно отличалась от всего виденного ими ранее. Дедушка из опального царевича превратился в одного из Великих князей и постарался оставить после себя великое наследие, в виде города. Даже не так — Города! Ровные, словно линейкой вымеренные, улочки, прямые дороги и чёткая карта расположения домов.

Ниобе нравилась эта геометрическая выверенность, широкие тротуары, закрытые брусчаткой и строгое изящество построек. Тут и там во дворах покачивался на ветру вереск, как дань уважения Степи, у которой люди забрали территорию. Вереск был везде. На шляпках дам, в петлицах костюмов, им украшали коляски и сбруи коней.

Заселившись в гостиницу, они сходили на почту за вещами и вечер посвятили превращению из пеших путешественников, что пересекли Степь, в городских обывателей. Грубая шерстяная одежда осталась лежать на дне сундуков, а на свет вытащили тонкие хлопковые сорочки, шёлковые чулки и платья. Расстелив на столе подъюбник, Ниоба поймала завистливый взгляд Тишины. У той на кровати лежали панталоны и синий прогулочный костюм. Ниоба с удовольствием обменяла бы корсет и турнюр на добротные брюки и свободную рубаху.

Укладываясь спать, Ниоба опасалась, что будет скучать по вою ветра и крикам ночных птиц, но едва голова коснулась подушки, как она провалилась в темноту.

— Проснись, проснись!

Вздрогнув, Ниоба резко села, выхватив нож из-под подушки. Приложив палец к губам, Тиш стиснула её запястье и потянула за собой. Подкравшись к окну, стараясь не трогать шторы, они выглянули наружу. На соседней крыше что-то шевельнулось.

— Быть может, коты, — с сомнением произнесла Ниоба, понимая, что ситуация начинает попахивать паранойей.

— Мне показалось, что кто-то ходит по карнизу, а когда выглянула, заметила движение на соседней крыше.

Прежде чем Ниоба успела призвать на помощь логику, они услышали царапанье. Словно что-то, цепляясь мелкими когтями, пыталось удержаться на жестяном листе.

Уру-ру.

На карнизе сидел белоснежный голубь. Поворачивая голову, он с любопытством заглядывал в комнату, перебирая лапами, пытаясь удержаться на скользком металле. Выдохнув, Ниоба открыла окно.

«Пожалуйста, напиши Лисе, она ведёт себя безрассудно. Может, тебя она послушает.

Надеюсь, праздничный убор Верестага тебе понравился.

Зар».

Нахмурившись, Ниоба перечитала письмо. Это какая-то издёвка? Откуда ему знать о том, как выглядит Верестаг? Или она накручивает себя? Кто-то из его отряда мог помнить, что близиться неделя почтения мертвых.

— Давай спать по очереди, — предложила Тиш.

Ниоба согласилась, только чтобы успокоить девочку. Если ей хочется ходить завтра невыспавшейся — её право.

Гостиницу они покинули после полудня. Отсыпались после бессонной ночи.

Облачившись в тёмно-зелёный бархат, Ниоба собрала волосы в косу, уложив её вокруг головы. Рыжие вихры Тиш причесали, намазали маслом, иначе они отказывались лежать. Костюм сел на неё как влитой, и получился симпатичный, чуть смазливый отрок.

На выходе из гостиницы служащий преподнёс им по крохотному букетику вереска.

— Почтите предков, — произнёс он.

Тиш удивлённо посмотрела в ответ и тут же обратила взгляд к Ниобе. Переведя слова служащего, добавила:

— Есть поверье, что аромат вереска способен успокоить и расположить к себе, — крепя пучок к накидке, произнесла Ниоба. — Это особенно актуально в неделю почитания мёртвых. Считается, что Луна открывает ворота Бездны, и мёртвые могут прийти проведать родных.

Удивлённо приподняв брови, Тиш сунула букетик в карман курточки.

— А как же церковь?

— Церковь это всячески поддерживает. Страшно подумать, какая волна недовольства поднимется, начни они выжигать старые традиции калёным железом.

На кладбище они отправились пешком. Погода благоволила к долгим прогулкам и вдумчивым беседам. Тишина крутила головой, пытаясь вобрать в себя каждую частичку города, и часто оборачивалась. Не желая её одёргивать, Ниоба шла вперёд, останавливаясь только для того, чтобы уточнить дорогу.

Чем ближе они подходили к некрополю, тем тяжелее становились её шаги. Словно в тумане, она вошла в ворота, и привратник подал им по букетику. Прижимая вереск к груди, не заботясь о пятнах, что оставляли цветы на бархате, Ниоба на негнущихся ногах приблизилась к склепу.

Мумифицировать мёртвых — старая мандагарская традиция. Этой чести удостаивались лишь лучшие из живущих: реформаторы, чьи действия принесли благо стране; удачливые путешественники, раздвинувшие границы мира; учёные, внёсшие вклад в науку. Так же мумификации подвергались правители и их семьи.

Мама умерла далеко от родины, в Кондоме. Её тело, согласно местным традициям, сожгли. Мандагар выразил недовольство столь вольным обхождением с телом Великой Княжны. Пришлось провести немало времени в кабинете ректора Далтон с министерскими работниками, сочиняя письмо, оправдывающее подобное надругательство. Невозможностью следовать традиции ввиду отсутствия в Кондоме культуры мумификации умерших. В Верестаг отправили урну с прахом, что со всеми почестями поместили в фамильный склеп.

— Всё хорошо? — стоя в тени обелиска, Тиш коснулась руки девушки.

— Да, — чужим голосом отозвалась она.

Выдохнув, Ниоба, заставила себя войти в тень и быстрым шагом направилась к обелиску. Двери в мавзолей сторожил почётный караул. Двое статных молодцев в чёрном замерли по стойке смирно, держа ружья у плеча.

Сглотнув, она пронеслась мимо, надеясь, что за двенадцать лет разлуки между ней и Веленой накопилось достаточно различий, чтобы посторонние случайно их не спутали. Тишина семенила следом, крутя головой, рассматривая внутреннее убранство с открытым ртом.

Серый гранит. Чёткие, строгие линии. Мрачная торжественность. Холод.

Не чувствуя запахов носом, Ниоба ощущала сладость вереска на языке.

Люди здесь говорили шёпотом, передвигались на цыпочках, словно боялись потревожить усопших. Ниоба призраком неслась мимо чёрных гробов под осуждающие взгляды предков, что взирали на неё с портретов.

Дедушка с бабушкой занимали особое место. Два каменных изваяния восседали на скамейке, склонившись друг к другу, словно вели тихую беседу.

Бабушку она почти не помнила. Её образ пах пирогами, имел вкус козьего молока и ощущался тёплым, мягким и заботливым. С портрета смотрела женщина лет тридцати пяти, с мягким округлым лицом, тёмными миндалевидными глазами. Чёрные, словно ночь, волосы убраны в две косы. Совсем не по-княжески, но нарисовать её именно такой настоял дедушка, из уважения к её корням.

Дедушку изобразили ровесником бабушки, хотя прожил он чуть больше восьмидесяти лет. Статный мужчина с кучерявыми русыми волосами и усами, уходящими в бакенбарды. Сколько Ниоба его помнила, дедушка всегда гладко брил щёки и подбородок. Никаких усов, а тем более бакенбард он не носил.

Утерев украдкой слёзы, Ниоба обернулась, чтобы убедиться, что с Тиш всё в порядке. Та подошла к маленьким чёрным кубам, ещё не вполне понимая, что это. Но прочтя табличку, отскочила как ошпаренная.

Мёртвые дети Князя Василия. Рядом их покойные матери. Дядя трижды женился, но ни один из браков не принёс ему желанного наследника. Каждые новые роды истощали женщин, что впоследствии отправлялись в семейный мавзолей вслед за детьми.

Переведя дух, Ниоба отправилась дальше. Под чёрной плитой не было тела, только урна с прахом. Кто-то возложил свежие цветы, и Ниоба присовокупила к ним свой букет, чувствуя укол вины за то, что не купила букет побольше.

Художник изобразил Великую Княжну в расцвете сил, с ясным взглядом и спокойным лицом. До того, как болезнь настигла её. До того, как в синих глазах поселилась боль.

Несмело приблизившись, Ниоба коснулась холодного камня.

— Ваша Светлость?

Испуганно подскочив, Ниоба развернулась, чувствуя боль в руке. Талант рвался наружу в ответ на испуг.

Перед ней стоял Мечников. В мундире, с пенсне в правом глазу и большим букетом осенних цветов.

— Простите, что напугал.

Уступив ему место, Ниоба наблюдала, как посторонний человек возложил цветы на могилу её матери, пытаясь навскидку определить его возраст и могли ли они быть знакомы.

— А я всё ждал, когда же вы появитесь.

— Зачем? — позабыв о приличиях, выпалила она.

— Как же. Весь двор замер в ожидании. Все только и говорят, что о вас.

Ой-ёй. Быть может, ещё не поздно тихо сбежать и вернуться в Кондому? Вести лекции и заниматься картотекой в научной библиотеке?

Покидая холод мавзолея, Ниоба обернулась напоследок. Из темноты пустых коридоров на неё кто-то смотрел. Свет отразился от зрачков. Всего мгновение, и он скрылся, оставив после себя озноб и чувство тревоги.