Серебряная Соколица (СИ)

Глава 9. Мириам Эльбирин

Дождь барабанил по крыше, собираясь в желобах и потоками вливаясь в пруд. Музыкальную подвеску пришлось снять, ветер слишком старательно путал ленты, стуча палочками. Птицы, прячась от дождя, нашли укрытие на перекладинах под крышей. Распушившись, они жались к углу, спасаясь от ветра, присматривались к остаткам печенья в круглой чаше.

Укутавшись в накидку из грубой серой шерсти, Мириам сидела на циновке с чашкой чая в руках. Разламывая печенье, она сбрасывала крошки на салфетку для самых смелых пташек.

На душе было неспокойно.

По ночам ей чудилось, что вдоль пруда кто-то бродит. Нередко к пруду приходили дикие животные. Однажды во время медитации в её рукав заползла змея и пригрелась. Ужа она выпустила во двор рядом с домом, а о случившемся написала сестре.

Но бродящий у пруда зверь не был косулей или кабаном. Что-то хищное и недоброе бродило вдоль воды, подбираясь всё ближе к дому. Порой она просыпалась от ощущения чужого взгляда, но по утру не находила чужих следов у дома.

Капли разбивались о черепицу крыши, шумели в листьях ив, волновали поверхность пруда. К этим привычным звукам добавился ещё один. Мириам уловила его отголоски ещё до того, как гости появились из-за леса.

Паланкин несли шестеро слуг в серых ливреях. У некоторых свалились с голов капюшоны, и дождь немилосердно хлестал их по открытому лицу. Кожа слуг потемнела и огрубела, превратившись в растрескавшуюся корку, что маской закрывала лицо. Ступая в шаг, они несли паланкин, украшенный красным бархатом с золотыми кистями.

Мириам поджала губы. Дедушка словно намеренно стремился разозлить всех и каждого одним своим появлением.

Те, кто чтили Асху, не могли спокойно смотреть, как он использует своих работников, низведя их до уровня рабов. В мифологии отдельное место уделено Великому разделению, когда одни лэрты возвысились над другими и поработили их, за что Асха всех наказала. Одних за непомерную гордыню, других за слабость и повиновение.

Те, кто выбрали путь Луны, осуждали его за любовь к излишествам. Они проповедовали умеренность и независимость.

Даже почитатели святого Талиона едва ли могли оценить помпезную пышность, с которой он появлялся на людях.

Высокие дома при одном лишь взгляде на бывшего главу дома Эльбирин скрипели зубами. Несмотря на поражение в политической игре и гибель детей, он продолжал, с настырностью глупца, вмешиваться в их планы.

Благородные и более мелкие дома его просто не любили. Потому что он переманивал в свою свиту самых талантливых лэртов.

Едва ли во всех четырёх странах нашёлся бы лэрт, что испытывал к Акилону Эльбирину тёплые чувства. Разве что Мириам совсем чуть-чуть уважала дедушку. Больше ненавидела за то, что, увлёкшийся политическими играми, он допустил смерть её матери. Но всё же, когда стало известно, что Вилинария осквернили, дедушка был единственным, кто не побоялся встать на его защиту.

Паланкин опустился у деревянного настила, прозвенев колокольчиками. Птицы вмиг устремились под крышу, с любопытством поглядывая на незваных гостей. Дождь перешёл в морось. В камышах квакали лягушки.

Прежде чем ступить под крышу, молодой лэрт с гладкой кожей человека, что большую часть жизни провёл в подземных городах, низко поклонился и произнёс:

— Акилон Эльбирин просит прощения за вторжение, — начал он.

Не удержавшись от раздраженного вздоха, Мириам жестом остановила его и громко, чтобы слышали в палантине, сказала:

— Дедушка, к чему этот цирк?

— К тому, что всё должно делаться по правилам! — донеслось из-за бархатной занавески.

— Тебе известно о существовании правил? — изобразила она удивление и улыбнулась, когда дедушка выглянул наружу. — Пойду поставлю чайник.

— Не стоит, у нас всё с собой, — отмахнулся он, выбираясь из паланкина.

Слуги вмиг достали из сундуков низкий столик, выкрашенный в красный, с фениксом, покрытым сусальным золотом, на столешнице. На него поставили чайный набор из тончайшего фарфора. На пузатом боку чайника красовался изящный узор в виде пары птах на узловатых ветвях.

— Подарок Нинилит? — спросила она, наблюдая, как слуга укладывает толстую подушку на циновки и помогает Акилону сесть.

Кожа дедушки истончилась, приобрела серовато-жёлтый оттенок. Глубокие коричневые морщины избороздили лицо. Даже чёрная склера глаз утратила ониксовый оттенок, её пронзили жёлто-коричневые прожилки, а золотисто-зелёная радужка, словно подёрнутая пеленой, утратила яркость.

— Дорогая моя Нинилит, — с теплом глядя на пиалы с чаем, проговорил Акилон. — Она была совсем малышкой, когда меня наказали, наверное, оттого испытывает ко мне меньше ненависти, нежели остальные внуки.

Мириам нахмурилась. Встречаясь с братьями, она старалась не поднимать этой темы. На деле внуки Акилона не были родными братьями и сёстрами. На языке асов это называется двоюродным родством. Только Вилинарий и Гиндорил были родными. Тем не менее в один миг все они лишились родителей, и заботы об их воспитании и обучении легли на плечи Мириам.

— Если ты приехал, чтобы перечислить все поводы для ненависти, то, боюсь, это займёт слишком много времени. Быть может, напишешь в письме?

— Чтобы ты зимой топила ими печь? — улыбка вышла карикатурной. Уголки губ углубили морщины, раздвинув дряблые щёки, обнажая желтоватые губы. Верхняя челюсть должна иметь четыре клыка, но враги лишили деда трёх из них.

Глядя на него, Мириам провела языком по внутренней стороне зубов, сдерживаясь, чтобы не передёрнуть плечами в отвращении.

— Всё же какая-то польза, — пожала она плечами и, спрятав руки в рукава, отвернулась к пруду.

Лягушки неожиданно стихли. Уловив движение краем глаза, Мириам едва не подскочила на ноги, когда из высокой травы вышел мур. Похожий на барса, но вместо пятен покрытый полосами, словно обычный дворовый кот. От иных представителей семейства кошачьих он отличался наличием игл. Среди густой шерсти проступали тонкие ядовитые иглы, делающие его дурной добычей и отличным бойцом.

Поднявшись на деревянный помост, мур, утробно замурчав, опустился рядом с Акилоном и прижался к его бедру. Дедушка рассеянно погладил того меж ушей, думая о своём. Слуга закончил сервировать стол, разлил чай и с поклоном удалился.

— Кстати о пользе. Я хочу, чтобы ты отправилась на Восток. Если спросят, то ты отправилась в паломничество.

Удивлённо подняв брови, Мириам не сразу нашлась что ответить на такую наглость.

— Интересно, — беря пиалу в руки, она не торопилась отпивать пахнущий землёй чай. — Сёстры Луны хотят, чтобы я стала Преподобной. Великие дома желают, чтобы никогда не прекращала своего паломничества и держалась как можно дальше от политики. Теперь заявляешься ты и несёшь какую-то несусветную чушь.

Не разнимая губ, тот улыбнулся и почесал мура за ухом. Громкое мурчание в исполнении подобного зверя не способно сделать обстановку уютной. Прикрытые веками жёлтые глаза огромного кота следили за каждым движением Мириам. Таких, как он, учат убивать по команде. Это может быть какое-нибудь безобидное слово, что легко вплести в разговор, думала она, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Не станет же дедушка ей угрожать? Ведь не станет?

— Высокие дома опасаются влияния, что ты приобретешь, став Преподобной…

— Я не намерена принимать пост, — перебила его Мириам, не вольно повышая голос.

— Отчего же? Многие бы хотели облачиться в расшитое серебром, чёрное одеяние и помогать людям обрести последний покой. Это почетно.

— Оттого, что Сёстры не должны вмешиваться. Не должны становиться наёмными убийцами и куртизанками на службе Великих домов! — распаляясь, она приподнялась, и мур вмиг перестал мурчать, подняв голову.

Выдохнув, Мириам опустилась назад на циновку и поплотнее закуталась в накидку.

— Именно этого я и хочу. Орден превратили в инструмент для манипуляций Великий домов, запятнав себя. — медленно качнул головой Акилон. — А я хочу, чтобы, когда моё тело придёт в негодность, пришла Сестра Луны и помогла моему духу освободиться. Не хочу сидеть и ждать, когда в дом проберётся убийца, оборвав мою жизнь раньше срока.

Если верить мифам, некогда лэрты были в некотором смысле бессмертны. Они и сейчас не способны умереть от старости. Истрёпанное сердце продолжит качать бедную кровь, поддерживая дряхлую оболочку. Всё это имеет не самые лучшие последствия для мозга. Развивается слабоумие. Лэрт забывает близких, себя, банальности вроде правила носить одежду на людях. Тогда приходят Сёстры Луны и милосердно избавляют дух от мученического заточения в отслужившей свой срок плоти.

— Я хочу, чтобы ты стала Преподобной матерью Сестёр Луны, — глухо произнёс он, неотрывно глядя в глаза Мириам. — Ты проведёшь реформы и наставишь их на путь истинный. Вы удалитесь на остров для переобучения. Великие дома лишатся куртизанок и убийц, а количество политических убийств резко сократится. Пока они здесь и старая Преподобная мать сохраняет власть, мне не добиться порядка. К счастью, большая часть ордена против расширения полномочий Сестёр и хочет вернуться к старым порядкам.

— Пусть возвращаются, но как-нибудь без меня.

Чай в пиале остывал, но пить его всё равно не хотелось. Кто знает, что заварили его слуги вместе с чайными листьями. Вдруг вспомнилось дело, когда ядом мазали чашки, и тот впитывался в кожу, накапливаясь в организме. Мириам с трудом удержалась, чтобы не выбросить чашку в траву, и поставила её на столик.

— А если я предложу сделку? — сощурился Акилон.

— Такую же, какую предложил Вилинарию?

Когда детей Акилона убили, остались внуки, и кому-то нужно было занять пост главы дома. Мириам, самая старшая из них, должна была занять этот пост. Оставив всё мирское, она жила в уединении и последней узнала о случившемся.

Акилон убедил Вилинария занять пост, в обход старшей сестры. Пожалуй, он больше остальных подходил для этой роли и со временем сумел бы вернуть семье прошлое величие. Если бы однажды на пути из Карагроса в Силивенити его не перехватили Серые, заперев в одной из лабораторий. Он никогда не говорил о том, что с ними сделали, но физическое здоровье брата оказалось подорвало.

Его вычеркнули из родовых списков и евгенической программы. Лишили возможности обзавестись семьей и оставить потомство. Мириам пришлось защищать его от Сестёр Луны, пришедших оборвать его жизнь, пока Гиндорил убеждал остальных отпустить его ходить под солнцем.

— Не совсем. — мягко отозвался Акилон — Вилинарием двигало честолюбие и любовь к семье, тобой — разбитое сердце.

Стало холодно. Мириам запретила себе кутаться в мантию и хоть как-то показывать, что слова дедушки задели чувствитеьные струны в её душе.

Уперев локти в колени, он наклонился вперёд и устремил на Мириам немигающий взгляд.

— Ты поедешь на Восток. Найдёшь там девочку. Она изменённая, такая же, как и Вилинарий. Только если с ним это проделали силой, то она уже родилась такой.

— Не хочу в этом участвовать, — натягивая воротник повыше, проворчала Мириам, хмуро глядя в ответ.

— Не хочешь помочь Ему?

— Он умер!

— Но не его потомство.

— Не хочу в этом участвовать, — повторила Мириам и отвернулась.

— Не хочешь ещё раз его увидеть?

Она замерла. Грудь сдавило так, что не вздохнуть.

— Вилинарий сказал, Он погиб в пожаре.

— Это не первый Его пожар, — тихо и невесело засмеялся Акилон. — Хочешь встретиться с ним ещё раз?