Сжигая мосты. Развод

Глава 20.

Глава 20.

Божена.

– Дочка, ну чего ты молчишь? Мне же до чертиков интересно, – шепчет мама, надевая Вадику панаму. Я отправила их на море, представляете? Сколько можно ребенку мучиться, наблюдая за бесстыдством папаши? Да и мамуле надо отдохнуть и отвлечься. Пансионат, конечно, не пятизвездочный, но уютный. Трехразовое питание, мягкий песчаный пляж и деревянные домики – очевидно, в советское время там находился пионерский лагерь.

– Мамуль, ну… Мне неудобно о таком, – краснею я.

Я сбежала после завтрака. Не смогла выносить счастья, окутавшего меня как пуховое одеяло. Сначала справлялась, терпела улыбки Миши, а потом… Меня затопила нежность. Большой и сильный, он искренне радовался неприхотливому (по моим меркам) завтраку, что я приготовила. Ел сырники, поливая их малиновым вареньем, и нахваливал меня.

И умница Божена, и красавица… И человек хороший… Только в последние годы я жила с заниженной самооценкой. Настолько, что не справилась с чужой похвалой… Меня накрыло. Как он может быть свободен, не понимаю? Такой мужчина не может быть один! У него, вероятно, таких Божен – вагон и маленькая тележка? Даже, если и так – кто я такая, чтобы судить его, оценивать? Рассматривать наши отношения как нечто серьезное? Правильно, никто… У нас курортный роман. Мимолетный… Вот и все. Остальное неважно. Пусть он хоть аферистом окажется…

– Дочка, мне не нужны интимные подробности, хотя об этом язык чешется спросить. Ну, какой он по шкале от одного до десяти? – не унимается мамуля.

На ней смешная красная панама, на Вадике – белая кепка. Пока мы болтаем, сынок сосредоточенно прикусывает нижнюю губу, строя башню из песка…

Вся моя жизнь – такая вот башня… Лишь со стороны она казалась стабильной, а на деле… Ничего у меня нет… Ни мужа, ни собственного ребенка. Я уверена на все сто, что Метлицкий добьется у судьи решения об определении места проживания сына на его территории. Все, что ждет Вадика – еда из доставки и сладко-приторные улыбки Анфиски. Бардак и одиночество… Такая грусть накатывает, прямо выть хочется.

– Мамуль, он… Он – сто! – всхлипываю я.

Не будет у меня такого мужчины, как Миша. Невозможно это, противоестественно. Он точно что-то скрывает…

– Боженушка, ты влюбилась, доченька? Ласковый он, да?

– Ой, мамуль… Да. Предвосхищая твой вопрос, скажу, что в весовой категории он превзошел Жорика. Ну, ты понимаешь...

– Хе-хе… Так ему и надо. Наслаждайся, моя родная… Эх, где мои тридцать лет? – мечтательно протягивает мамуля. – Почему ты грустишь? Может, и ты его серьезно зацепила? Ты у меня красавица и умница, бриллиант просто!

– Что-то не так, мам… Я сердцем чувствую, что Миша непрост.

– Та-ак… Как ты говорила? Малков? – протягивает мама, вынимая из сумки планшет Вадика. – Сейчас еще покопаюсь. Где он учился?

– Я забыла, мам. Сеансы массажа у нас кончились вчера. Но я могу зайти в баню и сфотографировать его дипломы.

– Я в прошлый раз проверяла его на сайте судебных приставов и полиции. Долгов наш Михаил Борисович не имеет, в розыске не значится.

– Мам, ну ты даешь!

– Ты сказала, что день рождения у него двадцатого октября. Кстати, дочка! – спохватывается мама. – У него однофамилец есть, но там толстый мужик на фотках. И без бороды. Твой Миша же стройный?

– Да, мамуль.

– Там олигарх какой-то… Понятное дело, что их имена и фамилии – простое совпадение. Олигархи живут, как… Даже нашему Жорику не снилось как. Ладно, пошли мы в море. Звони, если что… И не бегай от мужика.

Завершаю вызов, не переставай улыбаться. Поднимаюсь с лавочки, спрятанной в тени раскидистой акации и медленно иду в дом. Порывы горного ветра несут ароматы можжевельника и костра. Лета, страсти и едва уловимой горечи от приближения осени… Наливаю компот из ледяного кувшина и ложусь на диван. Тело ноет от его ласк… Господи, я словно со стороны на себя смотрела. И мне нравилась эта новая Божена – смелая, страстная, красивая…

Что будет потом? Изменюсь ли я или вернется прежняя Божена – забитая и скромная? Неуверенная в себе?

Просматриваю почту, пока меня не отвлекает звонок Исаака Мироновича. Сердце щемит от предчувствия чего-то страшного…

– Божена, дочка… Тебе не звонил Георгий?

– А как он позвонит? Он оскорблял меня, унижал, угрожал... Я сменила номер и запретила близким им делиться. Мой новый номер даже подруги не знают.

– Он хочет помириться. Приходил сегодня, плакал… Мол, ошибку совершил, бес попутал… Погоди, я зачитаю, он сообщение оставил, – шуршит бумагами Исаак Миронович. – Прости меня, дурака. Я ошибся. Понял, когда тебя потерял. Я люблю тебя. Дай мне шанс все исправить, прошу! Анфиску выгнал. Живу один и мне очень плохо.

– Ага, просто носки грязные некому убрать, вот и вся любовь. Ему прислуга нужна и кухарка, Исаак Миронович, – фыркаю я. – Про Анфиску вранье.

– Там все вранье, Божен. Я тут придумал кое-что… У меня есть знакомый предприниматель, он готов предоставить липовые документы о займе.

– Отлично, я поняла. Вы хотите составить иск, предусматривающий разделение долгов? Хм… Жорик жадноватый по натуре. Кредиты не любит. Он и машину-то согласился взять в лизинг после долгих раздумий. Я не против.

– Я ему еще не говорил об этом. Тогда я даю отмашку… знакомому?

– Конечно. Миллионов так на десять…

– Хорошо, договорились. Не верь ему, солнце. Отдыхай, я все тут держу под контролем.

– Спасибо вам, родной мой.

Встаю с дивана, заслышав на улице шум. Миша… Ну, кто еще может прийти ко мне? Там, где все растерто и истерзано его руками и губами, вмиг становится влажно. От его присутствия, горящего желанием взгляда, улыбки…

– И часа не смог без тебя провести, малышка. Пришел, чтобы тебя украсть, – шепчет он, подхватывая меня на руки. – Я боялся, что сбежишь. Испугаешься и… Боюсь, что поверишь мужу и вернешься. Господи, Божена… Это самое счастливое лето в моей жизни. Давай мы проводим его вместе? – шепчет он, потираясь щетиной о мое лицо.

– То есть…

– Живи у меня. Если станет невыносимо, уйдешь. Мне хорошо с тобой.