Сжигая мосты. Развод

Глава 26.

Глава 26.

Михаил.

– Дядя Миша, я правильно делаю? – взволнованно спрашивает Вадик.

Хороший у Божены сынок… Если Жорик не испортит его, станет настоящим мужиком – высоким, сильным и привлекательным. Не могу выдерживать взгляда карих, большущих глаз – отворачиваюсь… Стыдно мне, малец… За вранье свое стыдно… Ну, пусть не вранье, а полуправду – один толк.

– Да, малыш. Смотри не поранься. Шампуры острые.

– И ничего я не малыш, – бухтит он.

– Прости. Конечно, ты мужик. Мама тебя очень любит. А, знаешь, мне скоро сорок лет, а я все равно малыш для мамы. Она звонит мне и так говорит.

– Шутите? – расплывается в улыбке он. – Вы-то, старый. Ой… Ну, взрослый.

– Мишенька, малыш, ты хоть там готовишь себе что-то? – копирую голос мамули.

Мальчишка бодрится, но от меня не скрывается грусть в его взгляде. Он травмирован ситуацией, сомнений нет… Улыбается, старается ничего плохого не говорить о родителях, но его глаза не лгут. Ему больно и одиноко, страшно, тревожно. Но, пожалуй, больше всего в нем чувства беспомощности…

– А теперь посоли овощи и смажь их маслом.

– А вы тут один живете? А почему?

– Хорошо мне жить одному. Такой ответ устроит?

– Наверное, да. Я вот без мамы почти месяц жил, – надтреснуто произносит он.

Воздух становится гуще и ароматнее. Дым щиплет глаза и щекочет ноздри, пение цикад успокаивает, а объятия прохладного, пахнущего осенью воздуха навевают тоску. Да, черт… Мне грустно думать о расставании с Боженой, но судьба словно в наказание приводит ко мне других людей… Тех, кто пробирается в сердце с первой минуты. Завладевает им, делая меня еще более нерешительным… Как я теперь, а? Предам Божену, Вадика, Тамару Васильевну? За что, провидение? Может, ты хочешь что-то мне сказать?

– Рассказывай, брат. Мне можно доверять.

– Родители разводятся. А мама и бабушка скоро придут? А то я начну, а они вернутся, – мешая угли в мангале, произносит Вадик.

– Ничего, потом продолжим разговор. Кстати, ты знаешь, что мужчина должен уметь готовить три блюда?

– Нет, а какие? Я вот не умею ни одного.

– Яичница, жареная картошка и… Пожалуй, сосиски.

– А как же борщ и суп? Получается, вы их не едите?

– Неправда, – ерошу его темные, волнистые волосы. – Для начала нужно научиться простым вещам. Хочешь, приходи ко мне утром. Пожарим картошку с луком. На сале. Как тебе идея? Сделаем женщинам сюрприз. Они проснутся, а мы тут как тут…

– И вы ругаться не будете? Папа мой, он… Он всегда меня ругает. Говорит, что я слабак. И маму ругал, что она меня водила к репетиторам по английскому и в музыкальную школу. А надо было на бокс.

– Ты не серчай на папу. Он тебя любит как может. Его просто в детстве не научили, не знает он, как проявлять чувства. Обними его, когда вернешься, и скажи, что скучал.

Вадик вздыхает, неотрывно наблюдая за поблескивающими на шампурах овощами, и замолкает. А через минуту во двор входят Божена с Тамарой Васильевной.

– Ой, Мишенька! Гурген нас совсем заболтал. Я всего-то спросила, где можно купить вкусную чурчхелу, а он вызвался привезти. Долго нас не было? Вы не скучали?

– Нет, бабуля! Мы болтали. Мама, а я испек овощи. А еще дядя Миша… Ой!

– Молчи, казак! Атаманом будешь. Вадик, ты чуть было нас не выдал.

– Ну-ка, рассказывайте, – улыбается моя красавица.

Уставшая, милая, раскрасневшаяся от волнения… Поднимаю взгляд, чувствуя, как нутро сжимается от тоски… Словно я никогда больше ее не увижу. И все это – наш домашний ужин, разговоры по душам, компот из малины – испарится на рассвете… Исчезнет, как призрачное видение…

В кармане вибрирует айфон. Откладываю шампуры и прошу Божену последить за мясом. Есть у Темыча сверхспособность – звонить не вовремя.

– Не отвлекаю, братан?

– Еще как. Но я готов тебя выслушать, отошел к бане. Вернее, к моему спа-салону.

Божена смеется, рассказывая матери, как я отобрал у нее таз с алычой, Вадик играет с Ральфом, а Тамара Васильевна сосредоточенно нарезает хлеб. Ненадежное спокойствие, ненастоящее… По голосу Темы чувствую, что наступил какой-то пиздец.

– Миша, тебе надо возвращаться к руководству фирмы. Сегодня Власов разоблачил двух крыс, работающих на Архангельского. Сливали бухгалтерию по тендерам.

– Вот сука! Если он знает цифры, значит, предложит меньшую сумму. Участвовать нам нет смысла. Что ему нужно, не понимаю? Я сократил производство, закрыл пятьдесят продовольственных магазинов по стране, уехал… Вот она, Лена, бери! Забирай на здоровье, мудак! Ему нужно уничтожить меня, так? Не молчи, Темыч.

– Думаю, да. Сегодня в офисе был следственный комитет, после того, как они уехали, приперлась пожарка, налоговая, а на завод наведывался Санэпиднадзор.

– Власов звонил мне недавно. Успокоил, сказал, что совет директоров справится. Проверки – неотъемлемая часть большого бизнеса. Как и наговоры завистников и конкурентов. Меня больше интересует развод.

– Адвокат Лены уговорил судью дать отсрочку от заседания. Ребенок заболел, попал в больницу. Она одна, помощников, способных ухаживать за ребенком, нет…

– Блядь. Снова вранье. Что ей нужно от меня? Я же достаточно дал – оставил квартиру в Москве, две машины и двадцать процентов акций?!

– Миха, поговори с Боженой. Признайся ты ей, кто ты! Насчет больницы все правда – я проверял. И… Ты стоишь или сидишь?

– Стою. Смотрю на повисшую над акацией луну и не хочу покидать свой дом. Прикипел я к этому месту.

– Ребенку больше, чем год. Не понимаю, как мы раньше не обратили внимание на дату его рождения.

– Ну… Год и месяц, что это меняет? И Лена скрывала, что родила. Специально путала адвокатов, не показывала документы.

– Ему год и четыре, Миша.

Меня обдает ледяная волна ужаса… Выходит, он может быть моим?

– А… А как пацана зовут?

– Боря.

– Темыч, он может быть моим сыном. Что теперь, блядь, делать?