Сжигая мосты. Развод

Глава 22.

Глава 22.

Божена.

– Тебе понравилось? – спрашивает Миша, сжимая мою ладошку.

Его губы изгибаются в улыбке, а я снова вспоминаю, что он вытворял ими… Господи, наверное, я чокнутая? Повернутая на сексе извращенка. Вероятно, сказывается долгое воздержание или… Или этот мужчина так на меня действует…

Кажется, все на нас смотрят… На него… На Мише не очень-то красивая футболка, но джинсы вполне приличные. Высокий, с сильными, загорелыми руками, он притягивает взгляды всех дамочек в округе… Они с восхищением смотрят на моего мужчину, а потом переводят недовольный, завистливый взгляд на меня. Господи, я это вслух произнесла? Он не мой мужчина… Был бы моим – я сгорела от черной, вязкой как болото ревности. Я и сейчас от нее горю, что уж скрывать?

– Очень. Спасибо тебе. Олеандр потрясающий, цветущий гранат – яркий, как любовь… Я никогда не видела такого многообразия экзотических растений.

Мы бредем по тропинке к выходу из Дендрария. Он нежно сжимает мою ладонь, поглаживая кожу грубой подушечкой большого пальца.

– А мне понравилась вилла «Надежда». Грустная история, да? Я представил, как семья Худековых жила в этом доме до революции. Все ведь не удалось реставрировать? (Сергей Худеков – сценарист и художник, основатель Дендрария. Вилла была построена в 1899 году. Прим. автора)

– Ты тоже творческий человек, Миша, – улыбаюсь я. – Одни твои стихи… Они меня покорили. Ты не рисуешь? Может, поешь?

– Пою, когда выпью хорошенько. Я хотел рассказать… Хочу стать немного ближе к тебе, Божена. Некая откровенность от меня… Не испугаешься? – взволнованно произносит он.

– Нет. Я тоже скажу что-нибудь эдакое о себе.

– Когда я узнал об измене, приехал сюда. Без плана и конкретного адреса. Просто гнал на машине, куда глаза глядят. Потом я… Я долгое время бухал по-черному. Не просыхал.

– Ты уже говорил что-то такое, но я… Я не представляла масштабов зависимости. Алкоголь – проблема? Спрошу прямо – ты алкоголик?

– Не знаю, Божен… Я излечился, встал на ноги, восстановил дом и зажил спокойно. Не хочу думать о будущем… О том, как поведу себя, если потрясение повторится. Никогда я не страдал от чрезмерной любви к водке. А тут… Словно внутренний тумблер повернули в противоположную сторону. Возможно, мне требуется мозгоправ? Не хочу думать об этом… Сейчас я свободен от этого. Фу-ух… Теперь твоя очередь.

– Я… даже моя мама не знает. Черт… Может, оно и не нужно тебе. Это ужасно… Эта так гадко и стыдно, – выдыхаю через сжатые зубы. Зачем я вспомнила об этом? Надо ли говорить такое мужчине? Да еще и не моему?

– Успокойся, лучик. Ты убила кого-то? Предала? Расскажи. Я не стану осуждать.

Миша обнимает меня за плечи и прижимает к груди. Кутаюсь в его запах и тепло тела, как в покрывало. Опускаю судорожно сжатые плечи и выпаливаю:

– Я сделала аборт в девятнадцать лет. Он… Он обманул меня, мой первый мужчина. Закрутил роман с моей подругой, а мне забыл сказать, что мы расстаемся… Я узнала от однокурсников, что у них помолвка. И я убила ребенка, понимаешь? Я чудовище… Бог меня наказал – с тех пор я не могу иметь детей, – сглатываю горькие, как яд слезы. – Мама удивляется, ну, как такое возможно? Здоровая женщина, молодая… Я никому не рассказывала.

– Иди ко мне, Божа.

– Божа?

– Да. Прости себя за это. Ты просила прощение у этого малыша? У бога?

– Да. Каждый день… Все время вспоминаю его и… Ему бы сейчас было тринадцать лет.

– Мы все совершаем ошибки. Мы грешники, а не святые… Прости себя. Тогда ты не могла поступить по-другому, ты была молода и напугана, одинока. Человек в отчаянии и не такое совершает… Ты – самая добрая и нежная женщина, Божа. И тот мудак… Он ведь тоже ответственен за это. Хоть и не ведает ничего.

– Ладно, Миша. Теперь ты знаешь. Не хочу грустить сегодня… Ты прав – это и мое самое прекрасное лето.

– Я рад, что мы стали чуточку ближе. Иди ко мне, малышка.

Он обнимает мои плечи, зарывается пальцами в волосы и целует. Невесомо, без дикой и обжигающей страсти. В его поцелуях незримые поддержка и уверенность, нежность и осторожность. Я ведь сама решила заговорить об этом, дуреха… Только зачем?

Где-то поблизости щелкает затвор фотоаппарата, а потом раздается до боли знакомый голос.

– Божена?! Ах, ты ж мерзавка!

– Т-тетя Лида? А вы тут… Вы…

– Божена, кто это? – хмурится Миша, упирая рука в бока и закрывая меня собой.

– Ваня, быстро отправляй фотографию Жорику. Парень с ног сбился, ищет тебя, сам с ребенком управляется, а она… Шлюха бессовестная! Дома бардак, окна и полы немытые, дитё некормленое, а она… Хамка и сучка ты, я так скажу!

– Это сестра моей свекрови, Лидия Ивановна. Сейчас она отправит фотографию Жорику и… Меня лишат опеки над Вадиком, Миша. Он представит судье фотографию, как доказательно моей неблагонадёжности.

– Откуда они здесь?

– Не знаю… Тетя Лида, вы откуда здесь? Отдайте нам фотографию, это ничего не изменит. У Жорика другая женщина, мы разводимся.

– Все, Лидуся, отправил, – язвительно произносит ее муж – Иван Петрович.

– У нас путевка в санаторий еще с зимы куплена. А тебе, красавица, несдобровать теперь.

Кошмар просто… Как же так? Я ошеломленно молчу, наблюдая, как родственники важно скрываются в тени деревьев.

– Божена, все будет хорошо. Позвони адвокату, расскажи об этом.