Адам хотел взять сумку и если не побежать за Нелей, то хотя бы забрать её вещи на время, чтобы потом отдать. План оказался заранее обречён. Носки снова упёрлись в невидимую стену, а за затылком начало нестерпимо жечь.
Гиблый номер.
Попытавшись вырваться из клетки в последний раз, Адам отпрыгнул назад и подошёл к венику. Как и от порога, кожа мгновенно начала нагреваться, стоило сухим веткам берёзы оказаться слишком близко. Дом всё ещё не принял Адама, а тот загнал себя в такую идиотскую ловушку. Мысли метались от «мне стоило немного подождать» до «если бы я ничего не сделал, она продолжила меня бояться». Медленно размышления свелись к третьему варианту, который представлял собой целое «что сделано, то сделано». Осталось только дождаться какого-нибудь гостя и дружелюбно, без агрессии, попросить того перевернуть несчастный веник.
Адам со вздохом вернулся к столу. Неля не притронулась к угощению и почти не пила чай. Но, с другой стороны, её губы все же касались кипятка. Адам немного воровато посмотрел по сторонам. Никого рядом не было, но лишняя осторожность никогда не мешала. Скрипя сердцем, Лоуренс вылил чужой напиток за порог и вгляделся в белые стенки чашки. Маленькие чаинки скопились на одной стороне, собравшись не то в медведя, не то в гору, лежащую к северу от столицы.
Ругань сама напросилась на губы.
— Если вам так противно, то не смотрите.
Это было нелепо. Всем своим естеством Адам знал, что святые, глядящие суровыми глазами с икон, неживые. Но их тяжёлый взгляд всё равно прожигал спину всякий раз, когда Лоуренс обращался к материнскому наследию.
Несколько условий гадания было нарушено. Неля выпила не весь чай и большая часть напитка оказалась вылита, причем самым варварским способом. Это противоречило изначальным инструкциям, но Адам тешил себя мыслью, что его тётушка была способна прочесть человеческую судьбу по ресничке на щеке. Так почему он, её родич, не сможет увидеть ближайшее события, имея все нужные инструменты под рукой?
«Нужно просто сконцентрироваться и…»
— Нет, так дело не пойдёт!
Ада вскочил с места, содрал с кровати покрывало и накрыл им иконы. После того, как самый маленький образок оказался скрыт, даже дышать стало немного легче. Адам погладил деревянный крест под рубашкой.
Всё хорошо Он не желал делать зла.
Лоуренс бодро вернулся к столу.
Чашка Нели снова оказалась зажата между пальцами. Адам глубоко вздохнул, закрыл глаза и сконцентрировался. Ему не нужна была черная книга, чтобы попытаться выудить больше информации. В детстве Адам особенно сильно любил блок гаданий, и куски оттуда всё ещё хранились в голове.
Это было почти просто. Сначала Адам представил Нелю. Представил её круглое лицо, простоватое на вид. Представил щербины оспы на щеках, чуть оттопыренные уши, толстые косы, медные на солнечном свету. Потом Адам представил её голос. Могучий, пробивающий до мурашек. Потом пошло занятие сложнее: представить то, что внутри Нели. Не кишки и органы, но внутренний мир.
Адам сморщился. Только сейчас он понял, что все его знания не глубоки. Он знал Нелю по словам местных жителей и картам, которые тётушка заботливо раскинула накануне поездки. Но ведь была Неля и другая. Настоящая. Несравненный оригинал, в сравнении с которым слухи и предсказания — это уродливые оттески, отраженные в кривом зеркале.
Связь, уже начавшаяся формироваться, дрогнула. Появились вопросы.
«Почему я вообще так унижаюсь ради неё?»
Вариант с неземной красотой отпадал сразу же. Да и внешность вообще была маятником ненадежным. Красота, мужская или женская, имела обыкновение годами увядать. Здесь, вдалеке от столицы и вольготной жизни, время текло в два, а то и три раза быстрее. Кожа быстрее покрывалась морщинами, сильно грубела, наливалась бронзой крестьянского загара.
Требовалось копнуть глубже.
Адам скривился. Чашка в его пальцах задрожала.
Ответ, на самом деле, был и Адам его прекрасно знал. Он знал его ещё с того момента, когда косой солнечный луч только-только пронесся по волосам Нели в их первую встречу.
И знание это звалось просто и глуповато, однако совершенно реально — любовь с первого взгляда. О таком писали в книгах, пели в песнях и спорили за столом в доме тётушки, попивая травяной чай.
Адам практически не знал Нели, но был уверен — он её любит. Действительно любит.
Она вдовой неплохо жила одна. Значит, Адам любит её за сообразительность.
Она зарабатывала тем, что помогала людям знаниями без единой капли колдовства. Значит, Адам любит её за широкую душу и любознательность.
Она отзывалась об убитой козе так, будто та была реальным человеком. Значит, Адам любит её за сострадание.
В пальцах приятно закололо. Адам снова закрутил чашку в руках, упрямо думая о других особенностях чужого характера, достойных его любви. Выходило сложно. Адам любил всё, но не мог сконцентрироваться на чём-то одном. Не хватало чёткости. Все это как бы расплывалось в его сознании, дробилось на маленькие части.
Хозяйственность, доброта (она ведь не потравила большую часть местных жителей, имея такую возможность), упорный и упрямый нрав. Это даже звучало прекрасно.
— А ещё мне кажется, что она единственная здесь верит.
И он открыл глаза, отложил чашку и посмотрел на пирожки. Подарок одной деревенской семьи успел остыть.
Неля практически не пропускала служб. И, с одной стороны, это не было подвигом. Но, с другой, у неё было полно и других дел. Адам не злился и не обижался на прихожан, не способных каждые утро и вечер посещать храм. Это не было удивительно. Приятней и безопасней молиться дома, особенно после того, когда все дела с домашним хозяйством решены.
Но Неля была почти всегда. И она, быть может, при прошлом священнике особенно долго стояла перед иконами, шепча свои молитвы.
Эти мысли взывали горький смех. Адаму даже показалось, что одним своим присутствием он разрушил нечто невероятно важное. Тяжело вздохнув, Лоуренс откусил кусок пирожка. На языке тут же расцвел приятный мясной вкус, дополненный луком и…. Кусок встал посреди глотки. Челюсть замерла.
«А какое сегодня число?» — Вдруг подумал Адам, почти вскочив с места. Память запоздало ответила — то самое. Время, когда каждый уважающий себя верующий ограничивает себя в еде, алкоголе и плотских удовольствиях. Будучи инквизитором, Адам практически не следовал календарю. Как «карательная длань Божья», инквизиция придерживалась только больших, великих постов. В остальные же дни им разрешалось есть, что вздумается, ибо «одним добрым нравом при тщедушном теле колдовского зла не искоренить».
«Но я теперь не инквизитор. И та семейка тоже никакого отношения к инквизиции не имеет»
Медленно Адам пожевал пирог ещё несколько раз. Всё то же мясо со специями, жареным луком и ещё чем-то в толстом, вкусном тесте. Масло мгновенно покрыло губы.
Черт, вкусно.
Адам облизнулся и снова посмотрел на пирожок. Он вдруг подумал, что это угощение может быть хитрой проверкой. Что если его угостили для того, чтобы выявить пороки и использовать для себя? Адам опять посмотрел в окно. За стеклом никто не стоял.
В памяти тут же всплыли лица щедрых дарителей. Круглые, румяные, упитанные. А ещё не особо умные. Наверное, в простодушии своём, они действительно хотели показать себя с хорошей стороны, принеся Отче угощения, но не более.
«И Неля не притронулась к еде из-за поста, а не из страха»
Мысленно Адам надеялся на такой исход событий.
«Если она попытается обо мне рассказать людям, ей вряд ли поверят. Но если она промолчит, значит, я ей все же нравлюсь»
Адам посмотрел на чашку перед собой. Все те же чаинки красовались на дне и стенке, образовывая неясную фигуру. Адам вздохнул и начал вертеть чашку перед глазами. Бывший инквизитор не верил, что от его действий будет польза, но неожиданно картинка изменилась. То, что казалось горой или медведем, превратилось в косяк птиц, летящий куда-то прочь. Сердце тревожно забилось. Не нужно было гением, чтобы понять — Неля стремилась исчезнуть из его жизни.
Но в то же время Адам лелеял надежду, что не все потеряно. Птицам свойственно возвращаться в родные страны. Или это можно было считать знаком, что скоро будут вести? Птицы у разных предсказателей трактовались по-разному.
"Вот смеха будет, если она улизнет, пока я здесь сижу"
И Адам откусил ещё кусок пирога, поглядывая в окно, где уже сгущались сумерки.
Ночь прошла на удивление легко. Время шло, но на пороге так никого не оказалось. Адам чутко следил в окно. Никакой процессии с зажженными факелами, громкими возгласами и настойчивыми призывами спалить чертового колдуна не было. Ближе к утру Лоуренса сморил сон.
Когда раздался стук в дверь, Адам не знал и не помнил — какой стоял час. После пробуждения в глазах все плыло, а в уголках глаз стояли неприятные комки.
— Отче! Отче!
Дверь не прыгала на петлях, но голос посетителя звучал взволнованно.
«Неужели что-то случилось?»
Адам зевнул, протёр лицо ладонями и медленно встал с кровати. Лишь потом он вспомнил — дверь он не запер. Не смог этого сделать из-за невидимой стены.
— Открыто!
Гость будто ждал такого ответа. В ту же секунду ручка закрутилась, доски на пороге затрещали и дверь открылась. В свете уже вставшего осеннего солнца стоял староста поселения.
Солнце очерчивало его плечи, золотило редкий пушок на щеках и почти игриво сверкало на лысине. Адам поймал себя на мысли, что ему почти больно смотреть на незваного гостя.
— Отче, что-то случилось? Крещение будет? — Испуганно топчась на пороге, староста с любопытством огляделся.
Глаза его на какое-то время остановились на фарфоре, и Адам вдруг подумал, что такое сокровище стоит прятать.
Голова, плохо соображающая после сна, молчала. Какое-то время Адам старался вспомнить — что за крещение. Потом, очень неохотно, выудил из памяти деньги, лесоруба и иглу в стене его дома. Настроение тут же испортилось.
— Да ничего… Просто чувствую себя не очень.
— Мгм…
Неопределенность чётко повисла в воздухе. Адам потёр нос.
— Как-то неловко выходит. — Староста снова прочистил горло. — У дверей церкви все собрались, ждут, значит… Только не подумайте, что я вас осуждаю! Я просто…
— Для начала войдите. Выпьем хотя бы чаю. Нельзя говорить о таких важныз вещах на пустой желудок!
Наживать врагов так быстро Адам не планировал, поэтому подманил старосту, как дикое животное, рукой и угощениями. Лоуренс указал на тарелку со вчерашними пирожками, а другой рукой быстро сорвал полотно с икон.
Некоторое время староста простоял, а после неуверенно занёс ногу.
«Хуже не будет. Посидим, попьём и он перевернёт чертов веник»
— Ай!
Адам зевнул и лениво посмотрел на чайник, где со вчерашнего дня кисла заварка. Вкус уже будет не тот, но разве знал этот неотесанный лысый дурак вкус настоящего, хорошего чая? Едва ли.
"Нужно только залить кипятка и улыбаться пошире"
— Ай! Эй, отче, а что с порогом?
Вопрос Адама удивил.
— Что с ним не так?
Староста нервно засмеялся и снова занёс ногу. В тот же момент, когда носок старых туфель был готов пересечь невидимую границу, что-то произошло. Адам не видел, что именно случилось, но результатом оказались две ноги, стоящие вместе за пределами скромного жилища.
— Это какие-то дьявольские проказы? — Староста опять попытался войти, но в тот же миг эта попытка пресеклась невидимой силой. — Отче, это не смешно! Что происходит?
Догадка в голове созрела быстро. Адам ясно почувствовал, как рубашка липнет к его телу со спины. Капли холодного пота медленно стекли по вискам.
— Я… Я не знаю.
Но Адам знал. И это знание его совершенно не радовало. Шутка тётушки всегда состояла в том, чтобы заманить ничего не подозревающих гостей и не выпустить их на волю, но главным условием трюка служил правильно стоящий веник. Он, как невидимая дверь, защищал домашнее пространство от чужого колдуна и, в теории, спасал хозяйство от его дурного влияния.
Адам сглотнул. На толстой, похожей на окорок, шее старосты болтался крестик. Обычный, золотой, наверняка благословенный.
«Да быть того не может!»
Адам нервно сглотнул. Пришедшая в голову догадка звучала безумно. Староста, тем временем, снова попытался войти. Обычное недоумение очень быстро сменила паника и раздражение.
— Отче, клянусь, это не смешно! Что это за чертовщина?
— Не знаю.
Адам сам подскочил к порогу, протянул за него руки и схватил старосту за грудки. Все мышцы в теле напряглись, а пальцы мертвой хваткой ухватились за ворот праздничной рубахи. Адам потянул мужчину на себя.
Выбеленный лён затрещал, равновесие исчезло, и Адам рухнул на пол, держа в пальцах куски воротника. Староста шокировано раскрыл рот. Он не мог найти слов, чтобы описать свою редакцию. Но это было и не нужно. Адам сам всё понял.
— Вот же бесовщина!
Староста испуганно попятился, все ещё тараща глаза на порог. Адам молча наблюдал. Золотой крестик продолжил болтаться на старческой шее, напоминая маятник гипнотизёра. Стук сердца глухо отбивался в голове.
Тук-тук-тук.
— Бесовщина… — Повторил староста, шипякак змей. — Отче, чтобы ты не делал, прекрати!
— Но я сам не понимаю, что это такое!
Тон голоса подпрыгнул до плаксивого. Адам попытался переступить порог, прекрасно зная, что его попытки ничем не будут отличаться от того, что произошло с гостем. Невидимая стенка ожидаемо не дала пересечь невидимую черту, а внутреннее жжение усилилось.
На какое-то время глаза Адама и глаза старосты встретились. Мучительная, почти убийственная тишина висела почти две минуты. Всё это время Адам ждал чужого откровения.
«Или озарения. Все зависит от того, как быстро он поймет»
Староста перекрестился, отступил на несколько шагов назад.
— Ты это… Отче, не бойся. Я сейчас помощь приведу.
И не было понятно, понял ли мужчина или нет. Адам не успел ничего сказать, как староста бросился прочь, безжалостно протоптавшись по сумке Нели. Адам со смесью страха и тревоги наблюдал за тем, как исчезает сверкающая лысина.
«Будто звезда ускользает из рук»
Лёгкие тут же сдавило.
Колдун! Староста-колдун!
Адам не знал, стоило ли ему плакать, смеяться или делать это все сразу. Он мог ворожить, даже не подозревая себя в наличии дара или сколько-нибудь крохотных умений. Грань между колдуном и простым человеком была тонка, размыта и слабо понятна Адаму.
Так как определить, где начиналось колдовство намеренное, а где прорастали случайные, дикие чары?
Адам глубоко задышал.
Ладно. Пока что это все не имело разницы. Сначала нужно выбраться, а потом думать. Вот перейдет порог какой-нибудь ушастый пекарь или беззаботная доярка, перевернёт проклятый веник и тогда можно думать.
В тот момент Адам даже не представлял, что задача, звучащая так легко в его голове, обернётся целым испытанием для одного небольшого поселения.