Сказка о колдовстве, гаданиях и проваленной охоте на ведьм

Глава 21 Адам, восторженный

Это был его первый костёр.

Не то, что Адам никогда не видел сожжений. Просто за всю свою жизнь он ни разу не организовывал казнь огнём. Да, Адам выступал помощником и консультантом, но до этого дня костёр оставался прерогативой старших.

Наступили первые морозы. Холод сковал землю, со стороны севера дули суровые ветра. Адам подул на руки, флегматично наблюдая за тем, как озадаченные и испуганные местные стаскивают дрова со всех уголков поселения.

— Быстрее! Быстрее! Мы должны сделать это до первого снега!

И кто бы мог подумать, что он так низко падёт?

Адам не думал. Точнее, он думал, но тут же оправдывал себя планом и старой отцовской стратегией. Фокус с казнью человека и помилованием его в последние секунды был чем-то вроде таблетки от многих болезней. По опыту Адам знал, как меняются люди, когда с них снимают смертный приговор.

Формула трюка новой не была, но всё семейство Лоуренсов прекрасно знало главный компонент — исполнение. Какой толк в спасении, когда всё очевидно? Необходимо действовать быстро и решительно, готовя настоящую казнь.

Хотя… В голове Адама было мрачное желание сжечь Прошку по-настоящему, чтобы выпустить гнев наружу. Но нельзя. Местные и так были напряжены.

Костёр устраивали на подобии базарной площади. Холодная, изуродованная трещинами земля, в этих местах была гладкой и ровной. На криво установленном столбе болтался чёрный флаг — доказательство грядущего наказания. Медленно, почти неохотно, под столбом возникали ветки. Адам огляделся. Местные явно считали его идиотом, раз тащили берёзу и иву, которые, веря по опыту, горели не так хорошо.

Староста стоял рядом. Его лицо, обычно улыбчивое, выглядело мрачно и изнеможённо. Адам подозревал, что мужчина не спал несколько ночей подряд и эти подозрения заставляли сердце приятно трепетать.

«Ну и какой же скотиной я становлюсь!»

Адам засунул руки в карманы, чтобы вытянуть табак, но запоздало вспомнил — он не курит. А жаль. Он мог прикурить от костра и это выглядело бы классно.

— Всё же мне кажется, что вы допускаете ошибку. — Староста пусто смотрел на скрюченные ветви. — Прошка не такой.

— Конечно. Он намного, намного хуже. — С трудом вышло подавить смех. Адам криво усмехнулся, оголив черноту недостающего зуба. — Просто вы этого не понимаете.

Глаза старосты негодующе блеснули, но губы не дрогнули. Всё же было в этом мужике что-то, что помогло ему удержать место предков. Адам снова скользнул взглядом по «площади». По его подсчётам людей тут должно собраться много. Слух о грядущем сожжении прошёлся по округе, как пожар по сеновалу. Люди из соседних деревень стекались в эту дыру не только на исповедь. Ходили слухи, что местный постоялый двор, долгое время существовавший только номинально, обрёл вторую жизнь. Те, кто не могли позволить платный ночлег, останавливались либо у знакомых, либо на улице.

Местные чуяли кровь, как гончие добычу. Они же и стекались со всех уголков. Опасные, холодные, алчные до зрелища. Что ж, Адам собирался им дать такое удовольствие.

— И всё же, я настаиваю на пересмотре этого дела. Я знал Прошку с тех времён, как он ел песок. Он не может быть инкубом.

— Знал, да? — Адам усмехнулся. Эта усмешка заставила старосту вздрогнуть. — То есть, вы уже чувствуете, что душа его мертва и по земле ходит только оболочка?

Староста озадаченно почесал макушку. Большая, некрасивая шапка оказалась задрана до макушки. Какое-то время мужчина молчал, стараясь осознать сказанное. Его глаза бегали от готовящегося кострища до Адама, и наоборот.

— Не понимаю…

Никогда Адам не думал, что его служба окажется настолько полезной.

— Вы сказали «я думал», голова. Не думаю, а думал. — Адам попытался выдавить самую понимающую и грустную улыбку из всех. — Инстинктивно вы чувствуете, что с Прошкой что-то не так. Не переживайте. Набожным людям свойственно чувствовать что-то такое.

Взгляды Адама и старосты пересеклись. Староста смотрел хмуро и недоверчиво. Адаму показалось, что он ясно слышит мысли мужчины.

Набожный человек? Ты идиот, да?

Адам снова полез в карманы и вытянул смятый лист из пальто.

— Пока что я восстановил только последние семьдесят лет в летописи. — Это было ложью. Адам застрял на последнем десятилетии. — И я не нашёл в этот период никаких записей о колдовских делах. Наверное, тяжело сталкиваться с этим впервые.

Староста шумно втянула воздух носом, и прикрыл глаза. Адам не понял, мужчина обиделся, разозлился или резко захотел в туалет. Лоуренс снова уставился на дрова, на тяжёлое серое небо и безрадостный пейзаж. Пальцы в правом карман нащупали сложенный вчетверо листок. Адам сделал вид, что удивлён находкой.

— Ах! Я почти забыл об этом! Возьмите!

— Что это? — Староста напряженно посмотрел на желтоватый лист бумаги.

— Помощь. — Тут же заявил Адам. — Я привёз это со столицы.

Это было последнее слово техники, шик из столицы, бесценный артефакт.

Это была листовка.

— Что это? — Повторил староста. Его маленькие глаза бегали по напечатнным строчкам.

— Вы же умеете читать, верно? Ну, так прочтите. Или… — Адам подвинулся ближе и сделал вид, что читает текст. Слова, выдавленные печатным станком на бумаге, Лоуренс успел заучить хорошо. — «Что делать, если твой близкий — порождение ереси?» Автор памятки — Адам Морган Лоуренс. Это, кстати, я. Так вот… Если твой близкий — это порождение ереси, то немедленно прекрати общение и сообщи об этом в инквизицию.

Какое-то время староста молчал. Адам видел, как маленькие глаза скользили от строчки к строчке. Это было бессмысленно, ведь все остальные указания были производными от первого правила. Исключений, послаблений или ошибок не существовало. Все дороги вели либо в пыточную, либо на костёр.

Этой работой Адам не гордился. Даже эта листовка оказалась в его багаже благодаря чистой случайности — тётушка завернула в неё бутерброды. Несколько жирных пятен залили лицо нарисованного чёрта и Адам не мог не подумать, что из-за масла бес и староста чем-то похожи.

Староста пожевал губами, а потом посмотрел на улыбающегося Адама.

— Тут ничего не написано об ошибках.

— Ошибках? Вы думаете, что я ошибаюсь?

Прозвучало не так уж и угрожающе, иначе почему староста согласно кивнул. Мужчина аккуратно, но с долей брезгливости, свернул лист и вернул тот Лоуренсу.

— Я не хочу бросить на вас или вашего сиятельного отца тень, но вы… молоды.

Чужие глаза остановились на гладком, как у юнца, подбородке. Адам криво улыбнулся.

— Так это не я принял решение, голова. Это отец послал указ, опираясь на мои отчёты.

— Тем более происходящее неправильно. Вы действительно молоды, Отче. Вы могли допустить ошибку. — Пальцы старосты нервно сжались вокруг старого, посеребрённого кольца. — Я не хочу ссор, но боюсь, что мне лично придётся написать вашему отцу.

Не было такого мускула, который дрогнул. Пусть в груди стало обжигающе холодно, а шея вспотела от недавно сказанной лжи, Адам нашёл в себе силы достойно снести удар.

Ему стоило что-то придумать. Стоило задушить этот энтузиазм на корню.

Мысленно Адам был благодарен почти зимнему ветру. Так щёки горели от холода, а не гнева.

— Знаете, я не просто так сказал о летописи. — Сердце замерло. Пусть тело стояло на твёрдой, безопасной земле, сердце будто выбросило на тонкий лёд. — Семьдесят лет без колдовства. Это, честно говоря, странно.

Мнимый лёд стал толще. Дыхание старосты участилось, а маленькие глаза засверкали гневно и зло. Тем не менее, тон его голоса был противоположен лицу. Слова звучали легко, почти довольно.

— Ничего странного в этом нет. Просто люди в деревнях живут другие, Отче. Хорошие.

— Как человек, приехавший из города, не соглашусь. Люди везде одинаковы. Разные лишь обстоятельства. — Адам чихнул. — Видите? Правда. Но я понимаю ваш скепсис. Вы близки к хорошему человеку, вам жаль бедного Прошу. Но голова, Вы же не думаете, что меня сюда послали просто так?

Ветер хлестанул по щекам. И Адам, и староста повернулись к готовящемуся костру. Лоурес мысленно представил как будет дымиться эта куча.

Какое-то время было слышно лишь то, как люди тащили ветви. Потом, выдержав время, староста мрачно спросил.

— И зачем же тебя послали, Отче?

Наконец они заговорили на одном языке. Дело сдвинулось с места.

Какое-то время Адам думал над очередной ложью, но потом сказал самое очевидное, что пришло на ум.

— Потому что, голова, ну не бывает такие мест, где целых семьдесят лет ничего не происходит. И если ты напишешь моему отцу, на следующей неделе прибудет ещё несколько моих коллег из Ордина. И тогда кровь прольёт не только Прошка.

Староста ничего не ответил, но Адам чётко ощутил вес камня, который рухнул на чужое сердце. Лоурес приподнялся на цыпочках.

— А, и да. Правильно твои люди делают, что березу на костёр тащат. Так чёрт быстрее задолхнётся.

Адам хорошенько потянулся, развернулся и пошёл в сторону местных каземат.

Роль тюрьмы в этой дыре на одеждах Всевышнего играла старая крепость, оставшаяся с какой-то древней войны. Адам был уверен, что каменный короб простоял два или три столетия. Тем не менее, крепость сохранилась относительно хорошо. Стены стали ниже, решетки отсырели и покрылись ржавчиной, старый камень окутали лозы. Тем не менее, Лоуренс верил, что ещё одно столетие «коробка» проживёт без проблем.

Внутри пахло мочой, плесенью и чем-то хуже. Адам скривился. Он совсем отвык от подобных запахов за время отстранения от инквизиции.

На входе, где располагалась «тюрьма», сидели два охранника. Случайные мужчины, Адаму смутно незнакомые, играли в кости. Лоуренс закашлялся и игра оборвалась.

— О! Отче! Зд…

— Откройте.

Он не стал церемониться. Люди не оценили доброго Адама, и Лоуренс решил не идти протоптанной дорогой. Со страшным скрежетом дверь отварилась. Неприятные запахи сгустились, но Адам бесстрашно вошёл внутрь.

Со стороны дальней стены послышался стон. Адам прошёл мимо тёмных комнат, заваленных хламом, и вышел к единственному помещению, годному для клетки. Грубо скованные прутья оплетали дыру, которая некогда вела в казармы. По ту сторону решетки, из маленьких окон, лился серый, унылый свет.

Древние кровати валялись по всему периметру комнатки, в самом углу смердела выгребная яма.

— Оставьте.

Один из сопровождающих тут же ушёл в тень и закрыл большую дверь. Какое-то время Адам смотрел ему вслед. Одна минута, две. Что-то подсказывало, что «охранники» грели уши.

Кретины.

Адам перевёл взгляд на клетку и покачал головой.

Прошка, измученный, испуганный и избитый, жался к стене, напрасно стараясь слиться с мраком. Ведьмы на практике Адама поступали точно также, что уже доказывало — Лоуренс правильно вселяет страх. Адам подошёл ближе к решётке и всмотрелся в испуганного человека.

— Ну, как ты, нечистый?

Прошка поднял испуганные глаза и Адам невольно удивился переменам, которые произошли за сутки. Тело, пышущее здоровьем и жизнью, будто усохло. Глаза, казалось, впали. Щетина походила на свиную.

— Я не виноват…

— Все вы так говорите. — Проворчал Адам, сощурившись. — Все.

Прежде чем Прошка набросился на решетку, Адам отошёл. Отчаяние мерцало в глазах приговорённого.

— Я не виноват! Я — Прошка! Прошка! Никакой я не чёрт!

Он напоминал тех, кого Лоуренс надеялся оставить позади. В какой-то момент все увиденные испуганные, искалеченные и обреченные лица сошлись в одно. Адам отпрянул, но потом снова взял себя в руки. Язык нащупал отсутствующий зуб. А ведь Адам был уверен, что у того же Прошки все зубы были на месте.

— Лучше покайся, пока не поздно.