Случайная судьба

Глава 10

Роль телефонистки на коммутаторе доставила Гриффину немалое удовольствие. Вспомнив, как он многократно сам звонил в Лейк-Генри, стараясь хоть что-то узнать, и Поппи давала ему от ворот поворот, Гриффин чувствовал себя отмщенным, когда сейчас поступал точно так же. Раза три звонили представители прессы, и он был вежлив, но тверд как кремень: в Лейк-Генри не желают комментировать арест Хизер Мэлоун.

Остальные звонки тоже изрядно повеселили Гриффина. Теперь, когда сама Поппи Блейк оставила его вместо себя, никому и в голову не приходило сторониться его, не говоря уже о том, чтобы просто швырнуть трубку, услышав его голос. Они вежливо интересовались, куда уехала Поппи и когда вернется, а узнав, с кем говорят, ничуть не удивлялись — видимо, его имя было всем знакомо. Они спрашивали, надолго ли он приехал, некоторые даже шутили — не иначе, как на свидание к Поппи, и Гриффин нисколько не обижался и тоже шутил в ответ. Тем более, что каждый из звонивших не только расспрашивал, но и сам обычно рассказывал что-нибудь интересное. Так, от местного почтмейстера Натаниеля Роу, позвонившего напомнить, что Поппи не забирала почту с четверга, удалось узнать, что она выписывает «Ньюсуик», «Пипл» и каталог «Патагония», что нисколько его не удивило, а также «Жизнь Марты Стюарт» — что стало для него сюрпризом. От массажиста Гриффин узнал, что Поппи раз в неделю делают массаж всего тела, обычно по понедельникам, хотя на этой неделе она почему-то просила перенести сеанс на другое время. А когда Гриффин осторожно задал несколько вопросов, выяснилось, что массаж, который ей делают, — шведский, дополняемый гидромассажем, сеансом рефлексотерапии и косметической чисткой тела. Ему также стало известно, что дрова для камина Поппи раз в неделю приносит тот же самый человек, что чистит от снега дорожки. Что в начальных классах старшей школы она играла на трубе в школьном оркестре — еще один вызов, брошенный матери, мечтавшей, чтобы дочь играла на флейте, поскольку труба, как и саксофон, в ее глазах были чисто мужскими инструментами. И что каждое лето она принимала участие в заплыве на озере, проводившемся 4 июля[4] — еще одна местная традиция. Узнал он и то, что после Перри Уокера у нее не было ни одного мало-мальски серьезного увлечения. О Перри ему рассказали сразу двое, правда, особенно не вдаваясь в подробности.

В перерывах между звонками Гриффин несколько раз забирался в Интернет — проверил свою почту и, не обнаружив ничего срочного, занялся поисками сестры, которые вел вот уже много лет подряд. Разница в возрасте Гриффин и Синди составляла семь лет, они были самыми младшими из всего выводка Хьюзов — может, это их так и сближало. Правда, Гриффину не удалось удержать сестру от побега, но он острее всех переживал ее уход из дому. Кстати, он был единственным из всех, кому она время от времени посылала весточку. Они приходили на адрес его издательства, и на них никогда не было обратного адреса — только марка со штемпелем Нью-Йорка.

Она делала это намеренно, и Гриффин прекрасно это знал. Он ни на минуту не верил в то, что сестра в Нью-Йорке. Скорее всего, у нее там друзья, которые по ее просьбе и отсылают эти письма. Поскольку вычислить ее местонахождение было невозможно, ему пришлось удовлетвориться тем, что сестра, по-видимому, жива, здорова и больше не употребляет наркотики.

Синди была достаточно одаренной поэтессой, и если она избавилась от своей пагубной привычки и снова ясно мыслит, то может продавать свои стихи и у нее не должно быть недостатка в деньгах.

А ведь в распоряжении сестры находится трастовый фонд, она могла бы получить доступ к этим средствам и жить припеваючи, но лишь при условии, что сообщит семье о своем местонахождении. Синди решительно отказалась. И сейчас мысль о том, что сестре приходится самой зарабатывать себе на пропитание, глодала Гриффина.

Правда, это говорило о том, что в деньгах она не нуждается. Она могла писать — не только стихи, но и короткие рассказы, да что угодно. Гриффин был уверен, что так и есть.

Поэтому он до сих пор продолжал скрупулезно прочесывать архивы более чем трех дюжин журналов, в которых публиковались подобные вещицы, а Ральф Хаскинс занимался аналогичными поисками в редакциях самых популярных теле- и радиоканалов. Гриффин составил список постоянных авторов этих изданий и их псевдонимов. Он не думал, что Синди подписывается своим настоящим именем. Пользоваться именем брата, который, собственно, и приохотил ее к наркотикам, она тоже не будет. Куда более вероятно, что в качестве псевдонима Синди возьмет имя их матери, Ребекки, с которой они всегда были очень близки.

Итак, он искал Ребекку Хьюз. Или Ребекку Рассел, — это была девичья фамилия. А также Элизабет Рассел — так звали их бабушку по материнской линии, или Элизабет Кэйси, как ее звали до того, как она вышла за деда. Одно время Гриффин попробовал даже искать Хью Пайпер, что было производным от имени их отца, Рэнди Гриффина и Алекса Питерса, — комбинация имен братьев Хьюз. Сегодня, если останется время, решил он, можно будет попробовать другие варианты, навеянные ему воспоминаниями детства.

Но свободного времени оказалось немного, поэтому он просто в очередной раз прогнал по компьютеру уже проверенные имена и фамилии, увидел на экране набившее уже оскомину «По вашему запросу совпадений не выявлено» и отключился. Побарабанив пальцами по столу, Гриффин аккуратными стопками разложил бумаги и набрал номер Прентисса Хэйдена, приготовившись симулировать лихорадочную трудовую деятельность. Но Прентисс спутал все его планы.

— Судя по определителю номера, вы звоните откуда-то из Нью-Гемпшира, — жизнерадостно пророкотал он в трубку. — Мог бы и сам догадаться. Стало быть, помчались туда, да?

— Угадали, — беззаботно прочирикал Гриффин. — Места тут дивные, природа и все такое… Только писать и писать!

— Не морочьте мне голову! Вы там ради того дельца с сыном Диченцы, верно? И кто заказал вам статью, интересно знать?

— Да нет никакой статьи, — возразил Гриффин. — Просто у меня в этом городе куча знакомых, да и тихо тут, самое подходящее место, чтобы поработать всласть.

— А заодно и поразнюхать, не пахнет ли жареным, — хохотнул сенатор, но в голосе его не чувствовалось ни малейшей обиды. — Ну и как, удалось узнать что-нибудь интересное? Тут у нас только об этом и говорят. Может, подкинете пару интересных фактов, чтобы я смог потешить свою гордость и сделать вид, что по-прежнему держу руку на пульсе?

— Рад бы, сенатор, только я пока мало что знаю. Да и все остальные в городе, по-моему, тоже.

— У нас тут много говорят об этом деле, и не всегда приятное. Что ж, успеха вам. Постарайтесь только не слишком много времени тратить на это ваше расследование. Кстати, я тут просил кое-кого из своих армейских приятелей связаться с вами.

— Да, я все получил. — Гриффин говорил ему это еще две недели назад. — Как раз добрался до середины той главы, где речь идет о войне.

— Ну и как вам в Лейк-Генри? — перебил сенатор. — Симпатичный городишко?

— В самую точку, сэр. — На табло вспыхнула лампочка — еще один вызов. — Извините, мне пора бежать. Я вам перезвоню, хорошо?

Гриффин снял трубку. Вызов оказался местным, так что он разделался с ним в две минуты и, собрав со стола кучу документов, полученных от сенатора Хэйдена, без малейших угрызений совести сунул их обратно в портфель.

А вот Виктория, надо признаться, его разочаровала: у нее не было ни малейшего желания лежать у него на коленях. Гриффин обиделся. Он клятвенно обещал почесывать ее за ушком, похлопывал себя по коленям, призывно чмокал губами, словно посылая ей воздушные поцелуи, но киска и ухом не вела. В конце концов, он взял ее на руки, но Виктория одним гибким движением вывернулась и прыгнула на диван. Осторожно принюхиваясь, она обошла его по периметру — пытается сориентироваться, догадался Гриффин. Похоже, диван ей понравился, потому что она зарылась в подушки. Судя по кашемировой шали, на которой возлежала Виктория, это было любимое местечко Поппи.

Любимое местечко Поппи. Кошка Поппи. Итак, Гриффин, похоже, потерял и Викторию.

Он надел наушники и набрал номер, использовав для этого свою кредитную карточку. Ральф Хаскинс взял трубку почти сразу же.

— Как дела? — поинтересовался Гриффин.

— К сожалению, мне почти нечего тебе сообщить, — отозвался Ральф. У меня такое чувство, что я только и делаю, что утыкаюсь лбом в глухую стену.

— Тупик?

— Угадал. Слушай, Рыжий, не знаю, что происходит и приложил ли к этому руку сенатор, но прошло уже пятнадцать лет, а все, кто имел хоть какое-то отношение к этому делу, молчат, словно воды в рот набрали. Я тут потолковал со многими из тех, кто знал Роба и Лизу, но не выяснил практически ничего. Одни клянутся, что все забыли, другие твердят, что, мол, было слишком темно или они вообще не очень хорошо разглядели Роба во время той последней вечеринки… Короче, все то же самое, что они тогда говорили в полиции.

— Но мне казалось, что были свидетели, которые утверждали, будто слышали, как Лиза угрожала Робу.

— Да, были. Мне удалось даже отыскать троих из них, но они повторяют все слово в слово. Вернее, слов они как раз и не слышали — говорят только, что она, дескать, здорово разозлилась и толкнула его.

— Лиза?

— Так они говорят.

Гриффин ничуть не был обескуражен.

— Но если они ничего не слышали, с чего они взяли, что она ему угрожала?

— А вот это как раз утверждают члены его семьи. Они говорят, что было несколько звонков с угрозами. Звонили Робу. И было это за несколько дней до убийства.

— Ну, это все слухи.

— Нет, не слухи. Родственники утверждают, что Роб сам рассказывал им об этом — во всяком случае, так записано в протоколе допроса. На мои звонки они не желают отвечать. Мне также удалось обнаружить еще кое-какие следы нашей подозреваемой, на этот раз в клинике возле Стоктона. Правда, она расплатилась наличными и воспользовалась вымышленным именем, но персонал клянется и божится, что та девушка и Лиза — одно и то же лицо.

— Каким именем? — спросил Гриффин, подумав про себя, что было бы слишком уж большим совпадением, если бы вдруг выяснилось, что она назвала себя Хизер Мэтлок.

— Мэри Хендрикс, — ответил Ральф.

— М. X. Хизер Мэтлок… X. М. Как ты думаешь, это совпадение?

— Понятия не имею. Хотя возможно. Судя по рассказам свидетелей, у Лизы и Мэри кровь одной группы — А. В ФБР мне подтвердили, что у Хизер кровь той же группы. Впрочем, как и у сорока процентов остального населения Штатов, так что это не доказательство.

— Что заставило ее обратиться в клинику?

— Парочка сломанных ребер.

Гриффин вполголоса выругался.

— Есть какие-нибудь доказательства, что это дело рук Роба?

— Она встречалась только с ним. Между прочим, когда я вскользь упомянул о ее обращении в клинику, знаешь, что мне сказали? Я имею в виду, родственнички Роба? Что Лиза, мол, была патологической вруньей, которая сама себе наносила увечья, чтобы потом валить все на бедняжку Роба.

— Похоже на правду, — задумчиво проговорил Гриффин. — Впрочем, Лиза вполне могла опасаться за свою жизнь. Жаль, что я не могу услышать ее версию.

— ФБР тоже не отказалось бы послушать ее. Поэтому перехожу ко второй части этой истории. Представь себе, один из местных фэбээровцев, когда учился в колледже, играл вместе с Робом в одной футбольной команде. И этот парень не слишком хорошо о нем отзывается. Впрочем, не исключено, что он ведет какую-то свою игру, если просто не может простить семье Диченцы их связей и власти. Но парень прямо заявил, что у Роба была привычка поднимать руку на девушек. Клялся, что видел своими глазами весьма неприятную сцену, когда Роб грозился переломать кости своей подружке и сделал бы это, если бы ребята из их команды не скрутили его.

— Ясно. А его коллеги из ФБР в курсе этого случая?

— Да. И велели ему держать рот на замке.

— В таком случае я удивлен, что он рассказал тебе об этом.

По голосу Ральфа чувствовалось, что он улыбается.

— Согласен, но он принадлежит, так сказать, ко второму поколению фэбээровцев, и к тому же я когда-то помог его старику. Ты, Рыжий, знаешь, как это бывает — рука руку моет.

Поскольку за эти годы из рук Хьюзов в руки Ральфа Хаскинса при этом самом мытье перетекло немало сотен тысяч долларов, Гриффин, нимало не смущаясь, задал ему еще один вопрос, считая, что он имеет на это полное право.

— А что насчет того, другого дела? Удалось что-нибудь откопать?

Улыбка в голосе Ральфа тут же исчезла.

— Ничего. Продувная у тебя сестренка. И всегда такой была. Помню, всякий раз, как я оказывался у вас в доме, эта паршивка не отходила от меня ни на шаг, глотала каждое слово. Знаешь, я бы поискал в «Мунлайтинг» или «Ремингтон Стил» и ничуть бы не удивился, если бы узнал, что она даже сделала карьеру. Могу поспорить на что угодно, что все тамошние дамочки и в подметки не годятся твоей Синди. У нее всегда была голова на плечах. И она всегда умело заметала следы. Просто растворилась в воздухе, честное слово! Впрочем, для этого не нужно быть Эйнштейном. Немного сообразительности, и дело в шляпе. Уверен, что ей с самого начала было известно о наших поисках. Сидит сейчас где-нибудь и посмеивается над двумя простофилями.

— Как же мы тогда ее найдем? — Гриффин почувствовал себя охотником, гончая которого вернулась назад без добычи.

— Не вешай нос, — успокоил его Ральф. — Сделаешь перерыв, потом возьмешься снова на свежую голову — глядишь, и след какой-нибудь появится.

Возле дома зашуршали шины автомобиля. При мысли, что это Поппи вернулась, сердце у Гриффина подпрыгнуло.

— Наверное, у меня просто не хватает терпения.

— Ладно, буду держать руку на пульсе.

— Спасибо, Ральф. Я твой должник. — Повесив трубку, Гриффин ринулся было к двери, но тут на табло опять вспыхнула лампочка. Звонили лично Поппи.

— Резиденция Поппи Блейк, — кокетливо проговорил он.

— Вы кто? — прокурорским тоном осведомился незнакомый голос.

— А вы кто? — бросил в ответ Гриффин.

— Сестра Поппи. Роуз.

— А, Роуз! Это Гриффин. — Они уже дважды встречались: в первый раз еще в октябре, а в последний только вчера. Этих двух встреч оказалось достаточно, чтобы он понял: Роуз — это сила, с которой приходится считаться. Конечно, лучше всего было привлечь ее на свою сторону, но для долгого разговора не было времени — он слышал, как хлопнула входная дверь.

— Поппи дома? — ледяным тоном процедила Роуз.

— Нет, — отрезал он. Раз уж она позволяет себе разговаривать с ним таким тоном, то он ни за что не признается, что Поппи уже вернулась. — Может, что-нибудь ей передать?

— Передайте, что мне нужно с ней поговорить. Спасибо.

Трубку на том конце швырнули как раз в тот момент, когда на пороге появилась… нет, не Поппи, а другая женщина. Та, что, застыв на пороге, откинула на плечи капюшон куртки, была старше Поппи лет на двадцать. Темные, коротко стриженные волосы явно побывали в руках дорогого мастера, поскольку даже сейчас лежали вокруг головы элегантной шапочкой. Загорелая кожа, добрые глаза. Из-под куртки виднелись джинсы и высокие ботинки. Грациозным движением незнакомка стянула перчатки, и Гриффин невольно залюбовался ее руками. Если он и предполагал, что с годами Поппи станет еще красивее, то Мэйда Блейк, ее мать, была живым подтверждением этого.

На обратном пути машину Поппи несколько раз занесло. Сначала она винила в этом скользкую дорогу, потом принялась проклинать тех бездельников, чьей обязанностью было держать ее в порядке. Однако снегопад закончился задолго до того, как она въехала в Лейк-Генри, и все дороги были аккуратно посыпаны песком. Стало быть, вздохнула Поппи, виновата во всем она сама.

Мысли ее блуждали далеко. Кроме всего прочего, ее то и дело охватывал страх, и всякий раз, как это случалось, рука Поппи судорожно сжимала ручку газа. Машину швыряло вперед, потом начинало крутить, и только после этого, опомнившись, Поппи резко сбрасывала скорость.

«Это не ошибка», — билось у нее в мозгу. Эти слова она прочла по губам Хизер. Поппи тогда упомянула о снимках Лизы, которые раздобыл Гриффин, и подивилась ее поразительному сходству с Хизер. «Теперь понятно, почему тебя приняли за нее. Тут каждый бы ошибся», — сказала тогда Поппи.

— Это не ошибка, — одними губами произнесла в ответ Хизер.

Может, на самом деле она сказала совсем другое, и это она, Поппи, ошиблась, вообразив себе невесть чего? В конце концов, она ведь не слышала этого, просто прочитала у нее по губам. Поппи изо всех сил убеждала себя, что так и было, но всякий раз возвращалась к тому же. «Это не ошибка», — крутилось у нее в голове.

Поппи была потрясена. Ошеломлена. Раздавлена. Чудовищность этого признания не умещалась у нее в голове.

Но Поппи испытывала и другие чувства. Разочарование. Страх. Смущение. Обиду. Даже боль, хотя сама не понимала, почему. Выходит, все эти годы Хизер лгала! Нет, не лгала — просто не говорила правду.

Проклятие! Хотя… Поппи ведь тоже не говорила, но это вовсе не означало, что она такая уж испорченная. Во всяком случае, если верить Гриффину. Например, он утверждал, что люди, перенесшие тяжелую травму или несчастье, взрослеют раньше своих сверстников, становятся мудрее и терпимее. Если так, то Хизер тоже теперь другая. Она изменилась. И тогда, выходит, если она и виновна в убийстве Роберта Диченцы, были какие-то обстоятельства, которые ее оправдывают.

Но единственной причиной, которая пришла ей в голову, была самозащита. Она снова нажала на газ, сгорая от желания поскорее поделиться всем этим с Гриффином. К несчастью, возле дома кроме его старенького грузовичка стояла и другая машина. Подъехав, Поппи узнала джип Мэйды.

Твердо зная, что Мэйда сейчас во Флориде, Поппи принялась лихорадочно перебирать в памяти тех, кто мог приехать на джипе. Но внутренний голос ей подсказал, что, скорее всего, это все-таки Мэйда. Припомнив тон, которым накануне разговаривала с ней мать, и то, как он сразу ей не понравился, Поппи окончательно перепугалась — уж слишком она была какая-то робкая, неуверенная в себе, — непохожая на обычную Мэйду…

Поппи припарковалась возле дома, гадая, что могла мать наговорить Гриффину и что услышать в ответ.

Она была уже возле двери, когда та распахнулась и на пороге появилась Мэйда.

— Я бы воскликнула: «Сюрприз!», но это не в моем стиле, — с усмешкой бросила мать. Этого чуть суховатого юмора Поппи раньше в ней не замечала.

— Откуда ты, мам? Ты ведь была во Флориде!

— Господи, да там скука смертная! Тут у нас хоть что-то происходит. Вот я и прикатила назад. Наверное, кто-то меня видел, потому что только что позвонила Роуз. Гриффин говорит, что голос у нее был довольно кислый.

— Ты перезвонила ей?

— Нет. Роуз подождет. Мне хотелось вначале увидеть тебя. Входи же, Поппи. Что ты стоишь? Ты простудишься!

Поппи вкатилась в дом как раз в тот момент, когда Гриффин натягивал куртку.

— Удачно съездила? — мимоходом поинтересовался он.

«Удачно» было явно не то слово, чтобы описать результаты ее поездки, но Поппи почувствовала, что не может обсуждать это при Мэйде. Поэтому она притворилась, что не расслышала.

— Уже уезжаешь?

— Я предложила ему остаться, пообедать с нами, — вмешалась Мэйда, — но он отказался. Говорит, у него много работы.

Поппи, потянув носом, почувствовала дразнящий аромат — пахло чем-то до боли знакомым. Этот запах вернул ее в детство. Сколько же Мэйда тут не была, промелькнуло у нее в голове.

Гриффин натянул на уши вязаную повязку:

— Наверняка вы с мамой будете только рады побыть вдвоем.

Поппи подумала, что сама она не так уж и уверена в этом, и тут же краем глаза заметила какое-то движение. Господи, да ведь она совсем забыла про Викторию! Кошка, забравшись на свернутый вчетверо ее любимый плед, потягивалась.

— Ты уже видела мою кошку? — спросила Поппи у Мэйды.

— Твою кошку?! — поразился Гриффин.

Виктория спрыгнула с дивана и направилась к Поппи. Чуть задержавшись возле колес, кошка понюхала воздух, чтобы сориентироваться, и одним легким прыжком взлетела на колени к Поппи. Сердце у той екнуло и глухо заколотилось. Прижав к себе мягкое, упругое и пушистое тело, она зарылась лицом в рыжий мех. Ледяной комок, в который, казалось, превратилась ее душа после ошеломляющего признания Хизер, понемногу таял.

Поппи потерлась щекой о шелковистую шкурку и вскинула на Гриффина увлажнившиеся глаза.

— Ладно, — примирительно буркнул тот и привалился спиной к стене, натягивая ботинки. — Так тому и быть. Похоже, тут во мне никто не нуждается. Так что оставляю вас, дамы. Надеюсь, вы хорошо проведете время.

Одной рукой почесывая Викторию за ухом, другой Поппи развязала шарф.

— Так ты познакомилась с Викторией? — спросила она мать.

— О да, конечно. Она ради этого даже соизволила проснуться. Похоже, ей никто не нужен кроме тебя, — улыбнулась Мэйда. — Да и Гриффину, думаю, тоже, моя дорогая. — Она ласково отобрала у Поппи шарф.

— К твоему сведению, Гриффину нужна вовсе не я, а мой душ, мой письменный стол и мой телефон. Не знаю, что он тебе тут наговорил, но во всем Лейк-Генри ему никто не захочет помочь кроме меня.

— А он довольно славный, — мечтательно произнесла Мэйда. — И вел себя очень достойно — я имею в виду, когда на Лили обрушились все эти неприятности. Жаль, конечно, что он репортер. Но ведь Джон тоже газетчик, а Лили очень счастлива с ним. Думаю, если я смогла смириться с одним зятем-репортером, так второго уж как-нибудь переживу.

— Забудь об этом, мам. — Поппи сунула перчатки в карман. — Я не собираюсь за Гриффина замуж.

Мэйда взяла у нее куртку.

— Я это уже слышала, Поппи. Ты у нас никогда не выйдешь замуж. — Она повесила куртку на вешалку. — Ты твердишь об этом с тех пор, как тебе стукнуло пять. Долгое время мне казалось, что это мы с твоим отцом виноваты, что тебя не привлекает замужество. Только потом я догадалась, что это не так — просто ты слишком любила его.

Это была чистая правда. Джордж Блейк был мягким и добрым человеком, может быть, немного старомодным: во время работы неизменно надевал рабочий комбинезон, верил, что готовить нужно непременно на свежем сливочном масле, а книги переплетать только в натуральную кожу. Всякий раз, когда Поппи вспоминала отца, она почему-то чувствовала запах влажной земли, свежего, прогретого солнцем сена и спелых, душистых яблок.

А вот стоило ей подумать о матери, как в воздухе моментально начинало пахнуть грозой. Так было всегда, и на Поппи это действовало угнетающе.

— Маленькая несостыковочка, — ехидно пробурчала она. — Ты отлично знаешь, что замуж я не собираюсь, и тем не менее говоришь, что согласна терпеть Гриффина в качестве зятя.

— Мечтать не вредно, — улыбнулась Мэйда.

Поппи сильно подозревала, что мать просто дразнит ее, но на Мэйду это было как-то непохоже — такое было просто не в ее духе. Скорее уж можно было бы ожидать, что мать примется уговаривать ее принять ухаживания Гриффина, поскольку в ее глазах замужество было и осталось тем идеалом, к которому стремится каждая женщина. И то, что сейчас она уклонилась от спора, говорило об одном: Мэйда твердо намерена вскоре вновь вернуться к этой теме. Будучи уверена, что сможет без особого труда настоять на своем, она великодушно решила пока что оставить Поппи в покое.

— Как ты себя чувствуешь, мама? — спросила она. Все лето и осень Мэйду мучили мигрени. Поппи было невыносимо думать, что у матери могли обнаружить что-то серьезное, и ее страхи страшно забавляли Мэйду. Впрочем, вид у нее и в самом деле был на редкость здоровый.

— Чудесно, — улыбнулась она.

— Выглядишь ты отдохнувшей. И загорела здорово. Но раньше тебе никогда не было скучно.

— В этом году все по-другому, — тихо и как-то грустно ответила мать. — Лили вернулась, она замужем. Очень хочется, чтобы она была счастлива. Роуз не слишком ладит с Ханной, и это меня тревожит. Так ради чего мне торчать во Флориде, когда я могу быть здесь и почаще видеться с Ханной? А тут еще ты… и Хизер.

— Я и Хизер?! — вскинулась Поппи. — При чем тут я? Только Хизер!

— Что случилось, Поппи?

Поппи уже открыла было рот, чтобы выложить матери свежие новости, но в последнюю минуту почувствовала, что у нее язык не поворачивается это сделать. И вовсе не потому, что перед ней была Мэйда — будь на ее месте Лили, или Джон, или даже Кэсси, ничего бы не изменилось.

— Да ничего особенного, мам. Хизер сидит в тюрьме, ждет, пока в Калифорнии соберут достаточно доказательств, чтобы потребовать ее экстрадиции.

— Экстрадиции? То есть ее отправят назад?

— Мам, послушай, давай не будем об этом, хорошо? — Прижимая к себе Викторию, Поппи подкатилась к телефонной панели. — О господи!

— Что такое?

— Гриффин оставил целый список тех, кто звонил, пока меня не было. Надо будет использовать его почаще, — хмыкнула она, отметив про себя, что он не забыл даже включить громкую связь, чтобы она услышала, если кто-то будет звонить. Бумаги Гриффина были сложены аккуратной стопкой на самом дальнем углу письменного стола, сбоку скромно притулился его портфель. Поппи не поняла, что это — знак доверия или приглашение удовлетворить свое любопытство.

Она выехала в коридор, где стоял дурманящий запах шалфея и лаврового листа. Чем ближе к кухне, тем сильнее он становился. Оказавшись внутри, Поппи, не утерпев, сунула нос в духовку и шумно втянула в себя воздух. Вездесущая Виктория тут же последовала примеру своей новой хозяйки, принюхалась к доносившимся изнутри ароматам и одобрительно фыркнула.

— Ммм. — Поппи блаженно закатила глаза. — Никто не делает жаркое лучше тебя, мам!

— Ничего свежего в доме, — с извиняющимся видом посетовала Мэйда. — Все только из холодильника да из чулана. Ну да ладно, все равно те чудесные помидоры, которые привозит Мэри Джоан, уже закончились, так что я взяла консервированные. Первым делом я сунула мясо в микроволновку, чтобы оно разморозилось, потом поставила жаркое в духовку, а затем отправилась разбирать вещи.

Поппи давно уже привыкла к бесконечным подношениям Мэйды. Мать вечно совала ей что-то: самолично приготовленные блюда или только что купленные продукты, сласти и книги. И тем не менее она почувствовала, что тронута.

— Зря ты это. К чему было возиться?

— Мне это в радость, — улыбнулась мать. Но улыбка почти сразу же сбежала с ее лица. — Мне иногда так одиноко, Поппи.

— Но ведь у тебя куча друзей!

— Друзья никогда не заменят детей. — Смутившись, Мэйда принялась копаться в пакете, выкладывая на стол свежие апельсины. — Особенно моих замечательных девочек.

— Просто ушам своим не верю! — удивилась Поппи. — Насколько я помню, в свое время ты с ума сходила из-за того, что делала Лили.

— Просто мне страшно, — созналась Мэйда. — Вот у меня три дочери, которым уже под сорок, а я и не заметила, как это случилось.

— Мам, мне еще только тридцать два!

— Ты не поняла, дорогая. Я лишь хотела сказать, что вы уже совсем взрослые.

— Ты только сейчас это заметила?

— Нет. Но никак не могу привыкнуть к этому. — Мэйда подняла глаза на дочь. — Раз вы взрослые, то, выходит, не обязаны мне подчиняться. Я уже не имею права диктовать вам, что делать. Вы можете жить своей собственной жизнью. И делать свои собственные ошибки.

Вот вам, пожалуйста, — Мэйда в своем репертуаре! Вечно всего боится… Боится совершить ошибку или прожить жизнь, которую кто-то сочтет далекой от совершенства.

— Но это вовсе не значит, что я не переживаю за вас. Еще как переживаю! В конце концов, себя не переделаешь! — продолжала Мэйда.

— Радуйся, что ты моя мать, а не Хизер, — проворчала Поппи. Внезапно в ней проснулось любопытство. — Послушай, а в самом деле! Что бы ты делала, будь ты ее матерью? Вот, предположим, ты бы прочитала все эти газеты — и что бы подумала?

— Надо понимать, мы исходим из того, что Хизер — это не Лиза?

— Да, — кивнула Поппи, почувствовав легкий укол совести и от этого слегка сконфузившись. Ладно, отмахнулась она, будем считать, что вопрос, так сказать, гипотетический. — Предположим, что ее мать уехала, когда Хизер была еще совсем маленькой.

Мэйда задумалась, и на лице ее промелькнуло недоумение.

— Что же это за женщина, если она так сделала?

— Не знаю. Давай будем считать, что на это была достаточно серьезная причина. Так вот, что бы ты, мать Хизер, чувствовала в этом случае?

— Чувствовала бы себя беззащитной. Испуганной, расстроенной, сбитой с толку. Ломала бы голову, как такое могло случиться, да еще с моей собственной дочерью.

— А потом что? Поехала бы к ней? Попыталась поддержать ее в несчастье? Отыскала бы деньги, чтобы нанять адвоката? Я угадала?

— Это зависит от тех отношений, которые связывают мать и дочь. От того, почему много лет назад она оставила ее.

— Но ведь речь идет о матери и дочери! — всплеснула руками Поппи. — Попробуй представить себя на месте матери. Ты бы лично поддержала ее?

Мэйда неуверенно покачала головой:

— Да, думаю, это было бы правильно.

— Нет, я имела в виду — ты лично это сделала бы?

— Ну, положим, я бы знала, если бы моя собственная дочь что-то натворила, — фыркнула Мэйда.

Поппи едва не завизжала от нетерпения. Господи, сколько ж можно ходить вокруг да около! Ей нужен ответ — ясный и недвусмысленный. И желательно «да».

Поппи не сразу поняла, что добивается, собственно говоря, лишь одного — чтобы Мэйда сказала, что будет любить Хизер такой, какая она есть, и не важно, что она сделала. Чтобы ее безупречная мать созналась, что можно любить просто так, а не за что-то.

Но она уже поняла, что хочет слишком многого, и на сердце у нее стало тяжело. Поэтому Поппи даже обрадовалась, когда Виктория, спрыгнув на пол, прошествовала к своей миске.

Мэйда, к счастью, моментально забыла, о чем они говорили.

— Интересно, откуда она знает, что миска именно там?

— Мы ей показывали. У нее хорошая память.

Они молча смотрели, как Виктория ест. Спустя пару минут кошка направилась к лотку с наполнителем, но не стала забираться в него, а просто принюхалась и снова вернулась к своей миске.

— Как она это делает?! — изумилась Мэйда. — Может, по запаху?

— По запаху, по памяти, ощупью. У нее усы, как антенны. К тому же с утратой зрения все остальные ее чувства обострились.

— Это Гриффин принес ее тебе? Как это мило с его стороны! — растрогалась Мэйда.

— Вообще-то принес он ее вовсе не для меня. Он принес ее показать, а ей так тут понравилось, что мы решили оставить ее тут. Но это только временно, до его отъезда.

— Да? А я решила, что он принес ее для тебя.

— Нет.

Но Мэйда и ухом не повела, словно не слышала.

— Он сразу понял, как тебе не хватает животного в доме.

— Не нужно мне никакое животное, — строптиво бросила Поппи.

— Ты всегда обожала наших кошек. Помнишь ту, пятнистую?

— Помню, конечно. Мы звали ее Табби. Но ведь это было давно, мама. С тех пор моя жизнь здорово изменилась. Теперь я либо сижу в четырех стенах, либо куда-то еду. У меня пропасть дел и куча всяких обязанностей. Мне просто не до животных, понимаешь?

— А вот Гриффин так не думает. Он увидел эту кошку и сразу понял, что ты о ней позаботишься. Догадался, что она просто создана для тебя.

Что-то в голосе матери заставило Поппи насторожиться.

— Что значит — создана для меня?

— Она ведь не совсем обычная кошка. Она слепая. А это требует особого подхода. И только ты способна понять, что это такое.

— Кошка-инвалид для хозяйки-инвалида?! — присвистнула Поппи.

— Ну что ты, — мягко возразила мать. — Слепая кошка и хозяйка, которая способна понять, что это значит — вот и все, что я имела в виду.

Но фраза, словно отравленный наконечник стрелы, уже прочно засела в мозгу у Поппи.

— Кошка-инвалид для хозяйки-инвалида, — вполголоса повторила она. Интересно, Гриффин тоже подумал об этом? — И вдруг неожиданно для себя разозлилась на Мэйду, открывшую ей глаза. — Тебе обязательно нужно было это говорить?!

— Я этого и не говорила! Это ты переиначила мои слова по-своему. А у меня и в мыслях этого не было! — защищалась та.

— Мам, послушай, я живу полной жизнью, — жизнью, которая мне нравится и которая меня устраивает. Я привыкла к инвалидной коляске, и, может быть, поэтому люди, которые меня окружают, тоже привыкли к ней до такой степени, что порой даже ее не замечают. Не знаю, для чего тебе вдруг понадобилось тыкать меня носом… — Повернувшись к матери спиной, Поппи выкатилась из кухни.

— Я совсем не это имела в виду!

— Именно это, мама. Это так на тебя похоже — самый что ни на есть невинный поступок превратить в нечто столь возвышенное, что сразу чувствуешь себя калекой. — Поппи резко развернула коляску и впилась взглядом в лицо матери. — Никому это не удается лучше тебя, мама. Только рядом с тобой я снова ощущаю себя неполноценной. Зачем ты это делаешь? Почему ты просто не можешь принять меня такой, какая я есть? Почему не можешь обращаться со мной, как с нормальным человеком?

Резко толкнувшись, она покатилась по коридору в сторону своей спальни. Но, оказавшись в этом крыле дома, Поппи внезапно передумала, свернула в сторону «спортзала» — комнаты, где стояли ее тренажеры, въехала туда и плотно прихлопнула за собой дверь. Какое-то время она сидела молча, сжимая и разжимая кулаки. Потом за дверью послышался какой-то звук, заставивший Поппи очнуться.

Если это Мэйда, то она простояла там довольно долго. Злая и обиженная на дочь, она тем не менее наверняка уже сообразила, что зашла слишком далеко.

Но это была не Мэйда. Из-под двери послышалось вопросительное мяуканье.

Поппи слегка приоткрыла дверь — и Виктория проскользнула внутрь. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы в душу Поппи снизошел покой. Она наблюдала, как кошка обследует комнату. Сначала Виктория зигзагами прошлась от стены до стены, потом принялась бродить между тренажерами, осторожно шевеля усами и обнюхивая их, перед одним встала на задние лапы и потыкалась в него носом, на другой даже вспрыгнула, потопталась немного на сиденье и соскочила на пол. Добравшись до брусьев, она вскочила на узкую жердь и прошлась по ней из конца в конец. Покончив с обходом, Виктория села и повернула голову к Поппи.

— А ты умница, — ласково прошептала та, чувствуя, что буря, бушевавшая в ее душе, улеглась. Подъехав к кошке, Поппи подперла кулачком голову и задумчиво посмотрела в незрячие глаза. — Знаешь, брусья теперь твои. Можешь бегать по ним, можешь просто сидеть, если тебе так больше нравится. А все остальные тренажеры — мои. Ну что, все по-честному?