Случайная судьба

Глава 15

Гриффин был недоволен всем — тем, что надо вставать в такую рань и затемно тащиться в аэропорт, чтобы лететь в Миннеаполис, что Виктория нахально втиснулась между ним и Поппи. Ну а услышав из ее уст слово «подарок», он вообще разобиделся.

— Подарок — это вещь. А разве то, чем мы с тобой занимались, это вещь?

— А как бы ты сам это назвал?

— Самым замечательным переживанием в моей жизни, — напыщенно заявил Гриффин. Они лежали лицом к лицу, хотя большую часть ночи Поппи обычно спала на животе, удобно обложившись со всех сторон подушками. «Мышцы растягиваются», — объяснила она ему, по своему обыкновению решив лишний раз напомнить, что он связался с калекой. Но Гриффину было наплевать, как она спит — лишь бы они спали в одной постели. К тому же он сможет лишний раз полюбоваться ее спиной, игриво добавил он. А в данный момент он любовался ее грудью, один вид которой действовал на Гриффина завораживающе. Он даже потянулся, чтобы коснуться ее губами, но потом передумал.

— Ну уж нет, а то вообще не вылезу из постели.

Уголки губ Поппи разочарованно опустились. С грустной улыбкой она погладила его грудь.

Гриффин прижал ее ладонь к сердцу:

— Смотри, самолет улетит без меня.

Высвободившись, Поппи порывисто обвила его шею руками и притянула к себе, от чего он моментально вспыхнул, как порох. Тело его затвердело… Да что там затвердело — закаменело! Черт возьми, он не помнил, когда с ним было такое! Он еще успел выкрикнуть ее имя, но было уже поздно. Да и Поппи не позволила бы ему остановиться. Что ж, если так, пусть будет, как она хочет. Она желает его? Чудесно! Угодно ей называть это сексом, пускай! Да пусть называет, как хочет, ради бога! Он на все согласен. Правда, ему нужно успеть на самолет, но удовлетворить Поппи куда важнее.

А для него это одно сплошное удовольствие. И к тому же это так просто. Она не в состоянии двигать ногами, зато он может. Гриффин раздвинул ей ноги и тут же ловко устроился между ними. Ему нравилось, что она такая тугая, нравилось смотреть на чувственные движения ее груди, плеч, рук. Он был счастлив, когда у нее перехватывало дыхание, когда с губ срывался прерывистый вздох, а когда желание становилось совсем уж нестерпимым и Поппи гортанно постанывала, извиваясь под ним, Гриффин готов был кричать от счастья. Чем он мог отплатить ей за это? Только продлить эту сладостную муку как можно дольше. И он терпел, терпел до тех пор, пока не услышал ее крик, и только тогда позволил себе взорваться.

Больше всего Гриффину хотелось бы остаться с ней, наслаждаясь приятной истомой, но ему нужно было успеть на самолет. Решив совместить приятное с полезным, он подхватил Поппи на руки и отнес в душ. Усадив ее на поручни, привинченные вдоль стен ванны, он сам намылил ее, потом жмурился, пока она намылила его, потом они целовались… Как и следовало ожидать, кончилось это тем, что они опять занялись любовью. Завернув ее в пушистую банную простыню и усадив на стоявшее в углу кресло, Гриффин стал торопливо одеваться.

— Времени в обрез, — бормотал он, прыгая на одной ноге и пытаясь другой попасть в носок, — но, ей богу, дело того стоило!

Раскрасневшаяся Поппи выглядела одновременно смущенной и счастливой.

Гриффин снова запрыгал — на этот раз надевая джинсы.

— Я с самого начала знал, что так и будет — когда увидел тебя в первый раз. Нет, когда только услышал по телефону.

— Обманщик! — покачала головой Поппи, но ее счастливая улыбка говорила сама за себя.

— Нет, правда! Между нами с самого начала словно искра пробежала. Неужели не помнишь? И потом, Поппи, таких, как ты, больше нет.

Поппи похлопала по подлокотнику кресла.

— Я — почти как оно.

— Ну и что? Лично у меня в связи с этим проблем нет. — Гриффин поцеловал ее в нос. — Я люблю тебя, Поппи.

Улыбка Поппи вдруг увяла, глаза погасли.

— Поппи…

На ресницах ее повисли слезы, но это не были слезы счастья. Всхлипнув, Поппи отчаянно замотала головой.

— Не надо… не говори… Ты только все испортишь!

— Между прочим, я еще не говорил этого ни одной женщине! А ты, небось, решила, что это так, минутная прихоть?

Но Поппи так и не улыбнулась.

Не зная, что сказать, Гриффин поспешно почистил зубы, побрился и причесался. Она упорно продолжала молчать.

— Только не думай, что обязана что-то говорить, — бросил он. — Сказать человеку, что любишь его — большая ответственность. И я не хочу, чтобы ты говорила мне о любви, если не чувствуешь то же, что и я.

Бросив взгляд на часы, Гриффин тихонько выругался.

— Мне пора бежать.

Раньше Гриффин понятия не имел, о том, что такое разбитое сердце. Если верна поговорка, что всегда кто-то целует, а кто-то просто подставляет щеку, то Гриффин до сих пор всегда был исключительно тем, вторым. Он обычно расставался с женщинами очень мирно, однако ничуть не обманывался насчет той боли, которую причинял его уход. И вот теперь он испытывал ее сам.

Нет, ни о какой ссоре между ними не было и речи — просто Гриффину внезапно отчаянно захотелось сказать ей эти слова. Конечно, он уже успел понять, что на Поппи сильно повлияла психологически та авария. Но им было так хорошо вдвоем. И потом, он же тоже человек, которому хочется, чтобы его любили.

Возможно, Поппи любит его. А может, и нет.

Чувствуя смутное желание вновь стать самим собой — тем самым Гриффином, каким он был, когда еще и знать не знал о существовании Поппи, он подъехал к причалу, где смирно поджидал его верный «порше». Оставив грузовичок Бака в двух шагах от него, он пересел в свою машину и до отказа вжал в пол педаль газа.

Когда его остановили, стрелка спидометра взлетела до восьмидесяти пяти. И хотя полицейский, взмахнувший жезлом, на вид был ненамного старше его самого и его, возможно, мучили те же проблемы, Гриффин и не подумал спорить и принял штрафной талон молча, как и положено мужчине. Когда он снова тронулся, желание гнать куда-то пропало.

Поппи, забрав девочек, решила, что позавтракают они у нее. Тем более что Мика был бы только рад, если бы с ее помощью смог выкроить лишний часок и спокойно поработать в тишине. Поставив в духовку печенье, она быстро погоняла Мисси по новым словам, стараясь не обращать внимания на постоянно перебивающую их Стар. Когда она отвезла девочек обратно в школу, в душе ее воцарился покой.

Итак, похоже, ей удалось удовлетворить Гриффина. Поппи охватило ликование.

Однако радость эта была несколько омрачена сознанием той ответственности, которую она добровольно взвалила на себя, пообещав заботиться о дочках Мики. Увы, до Хизер ей далеко, но для калеки она справляется совсем неплохо.

Завернув по дороге домой на кладбище, она остановилась возле могилы Перри Уокера и сказала ему то же самое.

Но он не ответил.

Что ж, ничего не поделаешь, философски решила Поппи, — он там, а она здесь.

Мика занимался подвеской отводных трубок. Он еще помнил времена, когда трубки загибали вручную, подвешивали их с помощью деревянных скреп, вгоняя в стволы металлические гвозди, а у основания дерева расставляли ведра и черпаки. Трубки, которыми он пользовался теперь, были пластиковые. Каждая была длиной два фута, уже снабжена специальным устройством для подвески и повернута вниз. Все последние ночи он возился с ними чуть ли не до утра.

Но он не думал о сне. Да и мог ли он спать, когда его постель без Хизер была холодной и пустой. Стоило ему только лечь и закрыть глаза, как мысли тут же возвращались к ней, а сердце разрывалось от боли и обиды. Хизер обманула его. Все эти годы она держала его за дурака. Предательница!

Работа была для него возможностью забыться. Кто-то, возможно, назвал бы ее чисто механической — просверлить дырку, забить внутрь распорку, подвесить трубку, а потом ждать, когда потечет сок.

Идиоты, презрительно хмыкнул Мика. Для начала нужно точно знать, где сверлить. Попадешь слишком близко к прошлогодней дырке — едва наберется, чтобы прикрыть донышко. Отвлечешься ненадолго — и просверлишь дерево насквозь. Ну а провозишься слишком долго — не успеешь обойти и половины своих деревьев.

Работа спорилась в его руках. Один быстрый взгляд, и он уже точно знал, где сверлить и в скольких местах. Умелой рукой он высверливал отверстие за отверстием, направляя сверло так, чтобы сок стекал вниз. Он безошибочно чувствовал, насколько глубоко может войти в древесину сверло, чтобы не выйти с противоположной стороны, а темная стружка на сверле укажет, что он угодил в сердцевину. Там сока почти нет, он идет лишь из заболони или, как его еще называют, луба, а от него стружка светлая.

Последние три года он занимался этим вдвоем с Хизер. Мика сверлил, а Хизер ловким и спорым движением вставляла распорку, пока он переходил к следующему дереву. Они трудились слаженно, как настоящая команда, обходясь без лишних слов, а ее энтузиазм ничуть не уступал его собственному.

Вот в этом году все по-другому. Мика трудился не разгибая спины. Его глодала тревога. Солнце стояло высоко, снег с каждым днем становился все тоньше, а вороны вокруг орали как оглашенные. Верная примета, что сок уже на подходе. Мике казалось, что он чувствует, как тот потихоньку поднимается вверх по стволу. Еще пара дней, и сок наберет полную силу. Мика был уверен, что у него в запасе не больше двух дней. А он тут возится с трубками…

— Эй! — окликнул его чей-то хриплый голос.

Мика быстро обернулся. В десяти футах от него стоял Билли Фарруэй. К его незашнурованным ботинкам были прилажены допотопные снегоступы. Куртку старик тоже не позаботился застегнуть. Хорошо хоть у него хватило ума натянуть на голову какую-то замызганную шапчонку. Вот старый хрен, угрюмо подумал Мика, еще простудится! Правда, старик был на редкость крепким орешком. Вместе с ростом он унаследовал от предков и редкую живучесть. Для человека, который большую часть времени проводит согнувшись в три погибели, старик был поразительно высок.

— Эй, привет, — повторил Билли.

— Что это ты тут делаешь? — поинтересовался Мика.

— Да вот зашел посмотреть.

— Ты ж вроде должен быть на озере.

— Услышал, что ты тут один хозяйствуешь. А один ты не управишься, точно тебе говорю.

Мика, не ответив, вернулся к своему дереву. Высверлив еще одно отверстие, чуть повыше первого, он вставил в него трубку, потом снова обернулся.

— Тебе не следовало сюда приходить, Билли.

— Потому что мой братец мне запретил, да? Так это сколько ж лет назад было! Может, пора забыть прошлое, а?

Мика фыркнул.

— Я бы и забыл, — с ехидцей пробурчал он. — Знать бы только, о чем речь.

— Так ты что — не знаешь? Правда, не знаешь?!

Мика не знал. Похоже, он вообще ничего не знал — ни о Хизер, ни о Билли.

— Ну так слушай, — хмыкнул Билли, — потому как время пришло. Твой папаша вбил себе в голову, что я волочусь за его женой, хотя я об этом даже и не думал. Мы с ней были просто друзья, но он ревновал ее по-страшному. А знаешь, что взбесило его больше всего? То, что я плакал, когда ее хоронили. Черт, так ведь должен же был кто-то плакать, как по-твоему? Ты тогда был просто не в себе, а Дейл ходил злой как черт — бесился, что она оставила его. Словно это она виновата была, а не рак, который свел ее в могилу. Ему нужно было сорвать на ком-то свою злость, а тут под рукой я, ее друг, вот ему и втемяшилось, что я собирался разрушить его жизнь. Одному Богу известно, чего там твой отец себе вообразил, но только под конец он пройти мимо меня не мог, без того чтобы не наговорить гадостей. Вот только ни слова правды в этом не было. Но он все равно винил во всем меня. Под конец он потребовал, чтобы ноги моей тут больше не было, не то, мол, пристрелит меня, как собаку. Вот я и стал держаться подальше. Сколько уже лет прошло, как его нет?

— Одиннадцать, — с трудом выдавил из себя ошеломленный Мика. Он и знать об этом не знал. Его покойный отец был не из тех, кто любит поговорить.

— Одиннадцать… А мы все равно слушаемся его, ты и я, верно? — подмигнул Билли. — Да нет, будь я проклят, если ты слушал его, сынок. Ты ведь приносил мне дрова. И одежду приносил. И поесть тоже. И теперь ты говоришь, я не могу прийти тебе помочь?

Да, все это было, подумал Мика — и поесть он ему носил, и дрова, и одежду. Он всегда испытывал слабость к своему дяде. Отчасти из-за дочерей старого чудака, для которых тот был только помехой и которые бросили его, переехав в город. Но не только. Тем, что Мика знал и умел, он по большей частью был обязан именно Билли, который учил его — учил мягко и терпеливо, за спиной у грозного и сердитого отца Мики, своего старшего брата. Мика вдруг вспомнил, как часто они с Билли смеялись. С отцом они не смеялись никогда. Дейл Смит был угрюмым, раздражительным человеком, требовавшим от домашних полного и беспрекословного подчинения.

Мика даже радовался, что тот так редко разговаривает, потому что во всем, что он говорил, чувствовалась глухая злоба. И он ревновал мать не только к Билли. Он ревновал ее даже к собственному сыну.

А Билли старался хоть как-то скрасить ей жизнь. То же самое можно было сказать и о Мике. В этом они были едины. Возможно, именно поэтому его всегда и тянуло помочь Билли.

И вот Билли пришел помочь ему.

— Я вовсе не говорил, что ты не можешь мне помочь, — возразил Мика. — Это он так говорил.

— Угу. Даже когда уже помирал. Сам это слышал. Но ведь он в могиле, Мика. Теперь тут все твое, и ты бы отлично справился и без меня, будь рядом с тобой твоя женщина, но ведь ее нет, верно? А ты объявил всем и каждому, что не нуждаешься ни в чьей помощи — в точности, как когда-то Дейл. Но я-то знаю, что это не так. Одному тебе нипочем не поспеть, верно? А мне уже доводилось когда-то тут помогать.

— Только не с трубами, — буркнул Мика.

— Так покажи, как с ними управляться. Вряд ли тебе удастся отыскать кого другого, кто бы сделал это с большей охотой, чем я.

Мика знал, что старик прав. Но у него было странное чувство, будто его отец все еще тут и принять помощь Билли значило бы оскорбить его память.

— Тьфу ты, пропасть! — возмущенно сплюнул Билли. — Слушай, парень, коли тебе и впрямь не нужна подмога, так уступи хотя бы ради меня. Я занимался сбором кленового сока дольше, чем ты живешь на свете, и по весне мне совсем невтерпеж. Это уже в крови, знаешь ли. Бродит в жилах, словно кленовый сок. Я ведь и раньше сюда приходил, знаешь ли. Ходил, смотрел… Старый Дейл всегда сверлил по четыре отверстия, а ты только два. И отводные трубки у тебя потоньше. Старик разозлился бы, если б увидел, да только сдается мне, что ты собираешь сока не меньше его. А коли не хочешь, чтобы в городе знали, что я тебе помогаю, то я никому и словечка не скажу. Мне ведь недолго осталось, и так хочется на старости снова понюхать, как пахнет кленовый сахар.

Пока Мика с Гриффином каждый со своей стороны распутывали клубок загадок прошлого, Кэсси позвонила в Чикаго, в офис фирмы «Веймар, Хиггинс и Хэк» и попросила к телефону Джонатана Фицджеральда. Его фамилия значилась на одном из писем, которые лежали в рюкзаке Хизер.

Ей сообщили, что мистера Фицджеральда пока нет, а когда она перезвонила через полчаса, он разговаривал по другому телефону. Оставлять ему записку с просьбой перезвонить она не стала — ей было известно, как относятся к таким просьбам некоторые из ее коллег. В лучшем случае просто оставят твою просьбу без внимания. А в худшем… Кэсси была уверена, что люди Диченцы уже успели побеседовать с Джонатаном Фицджеральдом. Поэтому она сказала, что подождет у телефона.

Прошло минут десять, прежде чем он взял трубку.

— Джонатан Фицджеральд слушает. — Тон был весьма деловитый. — Кто говорит?

— Мистер Фицджеральд, это Кассандра Бирнс. Я адвокат, звоню по просьбе своей клиентки. Ей нужна ваша помощь.

Либо Фицджеральд оказался порядочным человеком, либо профессиональная солидарность сыграла свою роль, но он сразу смягчился.

— В чем проблема?

— Некоторое время назад у нее родился ребенок. Вы помогали оформить его усыновление.

— Я давно уже не занимаюсь этим. Если она хочет подыскать семью своему второму ребенку, могу порекомендовать хорошего адвоката.

— Нет, нет. Другого ребенка у нее нет. Ей бы хотелось узнать, где сейчас тот, первый ребенок. Возможно, у вас сохранились сведения о семье, куда его отдали.

— Сложный вопрос. Я не вправе сообщать вам такую информацию. Конфиденциальность охраняется законом. Вам придется написать письменное заявление, обосновав причину, для чего вам это понадобилось, и причина должна быть очень серьезной — например, по медицинским основаниям.

— Мою клиентку обвиняют в убийстве. Возможно, тест на ДНК ребенка, которого она тогда родила, докажет, что между ней и пострадавшим существовали близкие отношения — обвинение отрицает это. Если нам с вашей помощью удастся подтвердить этот факт, то мы построим на нем защиту. Конечно, я заранее знала, что вы откажетесь сообщить нам эти данные. Мне хочется выяснить: сохранились ли они у вас. Времени у нас не так уж много, и было бы обидно написать заявление, потом ждать бог знает сколько времени и все ради того, чтобы обнаружить, что такой информации не существует.

— О каком периоде идет речь?

— Это случилось четырнадцать с половиной лет назад.

— Как зовут вашу клиентку?

— Хизер Мэлоун, — созналась Кэсси. А что ей еще оставалось делать?

На другом конце провода наступило долгое молчание.

— Та самая Хизер Мэлоун?!

Кэсси едва не запрыгала от радости — удивление адвоката казалось неподдельным.

— Да, та самая.

— А я услышал новости по телевизору и все гадал, та Мэлоун это или нет.

— Признаться, я боялась, что кто-нибудь из семьи Диченцы доберется до вас раньше меня.

— Не думаю, что кому-то из них известно мое имя.

— Тогда примите мои поздравления — у вас великолепная память.

— Вы мне льстите. Раньше у меня было много подобных дел, и большинство из них не доставляло особых хлопот. А вот с Хизер были проблемы.

— Проблемы?

— Да. Ей была невыносима сама мысль о том, чтобы отказаться от ребенка.

— Она рассказывала вам что-нибудь о своей жизни? О том, чей это ребенок?

— Нет, никогда. Хотя я и спрашивал — у меня душа болела за нее. Большинство девушек, которые обращаются к адвокату в такой ситуации, приходят не одни — с подружкой, с родителями, хотя бы с полицейским из отдела по надзору за несовершеннолетними. А Хизер пришла одна.

— Как вам кажется, она способна на убийство?

— Ни в коем случае. И на вымогательство тоже. — И прежде, чем с губ Кэсси сорвался очередной вопрос, он пояснил: — Я читал об этом в газетах. Та Хизер Мэлоун, что приходила ко мне, была болезненно щепетильна во всем, что касалось денег. Больничные счета, еда, жилье — она собиралась платить за все сама. И так и сделала бы, если бы я не остановил ее, сообщив, что такая вещь, как усыновление частным порядком, собственно, для этого и существует. Я дал ей денег, чтобы снять комнату. Ребенок появился на свет неделей раньше, чем она ожидала, так Хизер, представьте себе, возвратила мне деньги за эту неделю! Как-то непохоже на вымогательницу, верно?

— Вы согласитесь это подтвердить?

— Конечно.

— Но не станете мне помогать установить, где этот ребенок сейчас?

— Не могу. Поймите меня правильно, миссис Бирнс. У меня есть нужная вам информация. И желание вам помочь тоже есть. Но это противозаконно. Если у вас появятся доказательства, что эти сведения необходимы как воздух, тогда приходите. Однако решать буду я.

Гриффин замучился искать дом Эйдена Грина. Именно для подобных случаев он и купил себе «порше», оборудованный компьютерной системой навигации. Однако верный «порше» остался ждать его на стоянке в аэропорту, а во взятом напрокат автомобиле хоть и была карта, но такая, что временный владелец мог найти с ее помощью разве что обратную дорогу в агентство. Поэтому Гриффину приходилось то и дело останавливаться и спрашивать дорогу. В результате он добрался до места гораздо позже, чем рассчитывал. Две машины, стоявшие на дорожке перед аккуратным кирпичным домиком, таким же чистеньким и современным, как и вся улица, дали ему понять, что Эйден не успел еще отбыть на работу.

Припарковавшись в сторонке, Гриффин огляделся. Снега тут выпало явно больше, чем в Нью-Гемпшире, и в воздухе не чувствовалось вязкой сладости кленового сиропа, к которой он успел уже привыкнуть. Гриффин поднялся на крыльцо и постучал. Ему открыла женщина примерно одних с ним лет. Неряшливо одетая, с сальными светлыми волосами, она держала на руках замурзанную малышку. Второй ребенок, если судить по выпирающему из-под бесформенной майки огромному животу, был уже на подходе. Выглядела она приветливой и дружелюбной, в глазах — ни тени недоверия.

— Я разыскиваю Эйдена Грина, — обаятельно улыбнувшись, сообщил Гриффин. — Мое имя — Гриффин Хьюз. У нас с Эйденом есть один общий друг.

Женщина улыбнулась.

— Неужели? — И, обернувшись, громко позвала: — Эйден, к тебе пришли! — Потом снова повернулась к Гриффину. — Вы тоже из Калифорнии?

— Я? Нет. А вот мой друг действительно оттуда. — Гриффин выразительно глянул на ее живот. — А это ваш второй, да?

— Третий, — уточнила женщина, любовно глянув на прижавшуюся к ней девчушку. — Вот она вторая. Старший, Томас, умчался в школу — ему уже пять лет. А это Джессика, ей только два годика. Тот же, которого я ношу, — Брук.

В этот момент на пороге появился ее муж.

— Милый, это Гриффин Хьюз. По его словам, у вас в Калифорнии остались общие друзья.

Одного роста с Гриффином, но более массивный, Эйден Грин был блондином. На фоне очень светлой кожи выделялись брови, сильно смахивающие на мохнатых гусениц. Одного взгляда на Гриффина было достаточно, чтобы они угрожающе сошлись на переносице. Эйден оказался полной противоположностью своей дружелюбной и открытой жены.

— Ванна для Джессики готова. — Он тронул жену за плечо. — Не хочешь искупать ее? А мы с Гриффином пока потолкуем.

Улыбнувшись на прощание, его жена исчезла. А вместе с ней и напускная приветливость Эйдена.

— И кто же это наш общий друг? — ледяным тоном процедил он.

— Лиза.

Первым желанием Эйдена было захлопнуть дверь.

Всунув ногу в проем, Гриффин помешал ему это сделать.

— Пожалуйста, выслушайте меня, — настойчиво сказал он. — Вообще-то мой друг — это Хизер, точнее, ее ближайшая подруга, а таких в Нью-Гемпшире у нее немало. Там ее все любят. И уважают. Так что кое с чем не стыкуется, знаете ли.

— Хаскинс — ваш человек?

— Да.

— Я уже говорил ему — мне нечего сказать. То же самое могу повторить и вам. — С этим словами Эйден вновь навалился на дверь, но нога Гриффина не давала ему захлопнуть ее. Убедившись, что у него ничего не выйдет, он окончательно разозлился.

— Это уже наглость, — вспыхнул он. — Уберите вашу чертову ногу или я позвоню копам!

— Давайте, звоните. Только тогда мне придется рассказать им, почему я тут. И газетчикам тоже. А стоит только кому-то из «Сакраменто Би» почуять, куда дует ветер, как они слетятся сюда тучами. Поверьте, нам стоило немалого труда отыскать вас. Кто-то здорово постарался замести все следы.

Судя по лицу Эйдена, он нисколько не удивился.

— Для чего вы явились сюда? Кто вам назвал мое имя? И чего вы от меня хотите?

— Ваше имя назвала мне Хизер. Но будь я проклят, если знаю, чего мне от вас нужно. Во всяком случае, она мне ничего не сказала. Она вообще ничего не говорит, а это значит, что ее вернут в Сакраменто и будут судить за убийство. Думаете, ее ждет справедливый суд, учитывая шумиху, поднятую вокруг этого дела?

— Это не моя забота.

— Вы уехали сюда тайком, чтобы люди Диченцы оставили вас в покое? Что ж, могу вас понять. Это дело как раз из тех, которые сулят головную боль. Думаю, вам будет интересно узнать, что в Нью-Гемпшире оно многим не дает спокойно спать по ночам. — Достав из кармана пачку снимков, он сунул их под нос Эйдену. — Вот, смотрите — это Хизер. Снимок был сделан прошлым летом. Рядом с ней Мика. Тут они еще улыбаются. Сейчас уже нет. Хизер боится, что Мика, узнав правду, разлюбит ее. А Мика боится ее потерять.

Гриффин вытащил из стопки другой снимок.

— Это Хизер с девочками. Слева — Мисси, справа — Стар. Мисси семь, Стар пять — столько же, сколько вашему Томасу. Девочки ей не родные — их мать погибла, когда Стар было всего два месяца от роду. А через несколько месяцев после этой трагедии в их жизнь вошла Хизер. С того самого дня они считают ее своей матерью. Обе очень славные, милые и очень ранимые девочки. Они тоже страшно волнуются, поскольку не понимают, почему Хизер оказалась в тюрьме. Им ведь уже пришлось пережить потерю матери, и теперь они боятся, что лишатся и Хизер. А она была им прекрасной матерью.

— Не знаю я никакой Хизер, — проворчал Эйден скорее устало, чем сердито.

Гриффин вытащил из стопки еще одно фото.

— Она славная, спокойная женщина. Тут она с друзьями. Они встречаются каждый вторник. Кэсси — адвокат, — с нажимом сказал он. — Мэриан торгует книгами. Сигрид ткачиха, а Поппи — местная телефонистка. Поппи — моя девушка. Двенадцать лет назад она попала в аварию и с тех пор прикована к инвалидной коляске. В те дни именно Хизер поддержала ее. Да и не только ее — Хизер помогала всем, кому могла, и все эти умные, состоявшиеся женщины просто души в ней не чают. Она чудесная мать — спокойная, добрая, всегда улыбающаяся. Она очень напоминает мне вашу жену. Вы, наверное, тоже искали покоя, иначе бы не потянулись к такой женщине. Хизер и назвала мне ваше имя. Вы ее знакомый?

— Я не знаю никакой Хизер.

— Хорошо, пусть будет Лиза. Вы были ее любовником?

Эйден покачал головой:

— У меня не было никаких отношений с Лизой.

— Зато у Роба они были. А вы являлись его лучшим другом. Так расскажите мне обо всем, Эйден.

Мужчина тяжело вздохнул. Казалось, что-то в нем вдруг сломалось.

— Что мне вам сказать? Что она этого не делала? Так я ничего не видел.

— Так вы говорили и в полиции. А потом уехали из Сакраменто, постаравшись оборвать все связи с семейством Диченцы. И что-то подсказывает мне, что это неспроста. Вы стремились забыть о них навсегда.

— Точнее, не хотел быть замешанным в их делишки, — с неожиданной злобой рявкнул Эйден. — Знаете, что это за семейка? Вы хоть представляете себе, какая власть сосредоточена в их руках? Чарли Диченца даже теперь обладает достаточным влиянием, чтобы смешать вас с грязью. Один телефонный звонок — и вас пинком вышибут с работы, а после вы угодите в черный список, причем за такие грехи, о которых вы и знать не знаете.

— Вам известно, что Роб бил Лизу смертным боем?

Эйден нахохлился, но промолчал.

— У нас есть письменные свидетельства врачей, которые ее осматривали, — продолжал Гриффин. — И еще показания свидетелей — все они в один голос твердят, что в ту ночь было так темно, что они ровным счетом ничего не видели. А раз так, как, спрашивается, Лиза могла разглядеть Роба? Кто докажет, что она намеренно сбила его? Кстати, вы тоже считаете, что это так?

— Понятия не имею.

— Она вымогала у него деньги?

Эйден коротко фыркнул, но опять промолчал.

Гриффин терпеливо ждал. Наконец, терпение его лопнуло.

— И что все это значит? — вскипел он. В ответ по-прежнему молчание. — Вы знали, что она беременна? — Снова молчание. — От вас?

— Нет.

— Тогда, значит, от Роба? Или, может, от Чарли Диченцы? Что ж, родство доказать несложно. Найдем ребенка и сделаем тест. Хизер отдала его на усыновление. Это вы помогли ей это сделать?

— Я же уже сказал вам — я не имел к этому никакого отношения. Послушайте, у меня много дел.

— Знаю. Поэтому-то я и приехал пораньше. Кстати, должен признать, что вы очень ловко замели следы. Насколько мне известно, вы ведь получили диплом юриста уже после того, как уехали из Калифорнии? — Эйден молча кивнул.

— А до этого вы работали на Диченцу. Если сопоставить эти два факта, то получается портрет на редкость неглупого человека. И порядочного. Думаю, воспоминания о том, что произошло в тот день, до сих пор не дают вам спать спокойно.

По лицу Эйдена стало ясно, что Гриффин попал в точку.

— Неужели Лиза действительно была ловкой, пронырливой и лживой дрянью, как они говорят?

Эйден отвел глаза в сторону.

— Это и вправду было умышленное убийство? — не отставал Гриффин. — Хитроумно разработанный и тщательно осуществленный план? Я в этом сомневаюсь. Зато абсолютно уверен в том, что есть женщина, которую любят и уважают и жизнь которой может быть сломана только потому, что некая семья жаждет мести.

— Это не было предумышленное убийство, — буркнул Эйден. И тут же снова захлопнул рот.

— А вот с этого места поподробнее, — вцепился в него Гриффин. — Если, конечно, вы у них не на крючке. Что молчите? Это так, да? Может, и нынешнюю работу вам тоже подыскали они?

— Нет. — Эйден взялся за ручку двери, и Гриффин обратил внимание на то, как дрожат у него руки. Но тут в нем будто что-то перевернулось, голос его обрел твердость, а в глазах появилась решимость. Гриффин мог бы поклясться, что в мужчине проснулась гордость. — Они ничего для меня не сделали. Все, что у меня есть — моя нынешняя работа, дом, дети, семья, — всего этого я добился сам. И, поверьте, очень нелегко жить, когда на душе такой грех. Я и юристом в школе стал для того, чтобы помогать детям. Ведь ей-то я не смог помочь… А бедняжке тогда здорово досталось.

— Вы говорите об этом так, словно все уже закончилось, — сказал Гриффин, донельзя благодарный и за это скупое признание, но при этом отчетливо понимая, насколько этого мало. — А ведь для нее все, может, еще только начинается. Нам нужны ваши показания, Эйден. Сама Хизер молчит — возможно, потому, что боится Диченцы еще больше, чем вы. Ваше имя — единственное, что нам удалось выведать у нее. Она даже отказывается признать, что ее настоящее имя Лиза Мэтлок. Вся надежда на вас, Эйден. А для вас это последний шанс снять грех с души.

Гриффин терпеть не мог неудачи. А Эйден больше не проронил ни слова — ни дома, ни в школьном коридоре, где чуть позже настиг его Гриффин, ни на парковке, когда Эйден собирался возвращаться домой с работы.

Он молчал, словно воды в рот набрал. Гриффин из кожи вон лез, вновь приводя свои доводы, но все было напрасно. В конце концов Гриффин выдохся и выкинул белый флаг.

Конечно, он прекрасно знал, что Эйдена можно припугнуть. Вызвать его в суд повесткой — и все расскажет как миленький. Но только уже на суде. А Гриффин очень рассчитывал заставить его разговориться раньше.

Обескураженный, он вылетел обратно. Усевшись в свой «порше», он добрался до причала, там пересел в грузовичок и отправился прямиком к Поппи.

Первой Гриффина почуяла Виктория. Поппи заметила, как кошка, привстав, повернулась к двери и издала негромкое «мяу». Через пару секунд послышались мягкие шаги, и Гриффин присел на краешек постели.

Поппи молча смотрела на него, не зажигая света. Она ждала — но чего? Любви? Секса? Сведений об Эйдене?

Гриффин тоже молчал. Прошло не меньше минуты, прежде чем она услышала его шепот.

— У тебя дверь была незаперта.

— Она всегда незаперта. Сколько времени?

— Два часа.

Поппи гадала про себя, что в первую очередь заставило его приехать в такой час.

— Как все прошло? — поинтересовалась она.

— Полный провал. Еле на ногах стою, так что если ты рассчитывала заняться со мной любовью, малышка, то тебе не повезло. Если не возражаешь, я просто рухну рядом с тобой.

Конечно, ей хотелось заняться любовью. Она мечтала об этом весь день, умирая от желания услышать от него, что он тоже хочет ее.

Но Гриффин, судя по голосу, и в самом деле вымотался как собака. И то, что он приехал к ней, глубоко тронуло Поппи.

Подвинувшись, она освободила ему место.

Но спал Гриффин не больше четырех часов. Мысли, словно рой встревоженных пчел, крутились у него в голове, не давая провалиться в сон.

Наконец, он не выдержал. Оставив Поппи нежиться в постели, Гриффин включил свой ноутбук и запустил программу поиска возможных псевдонимов Синди. В последний раз он делал это неделю назад, и за это время вполне могли появиться какие-то новые публикации.

Сердце Гриффина так и подпрыгнуло, когда компьютер обнаружил одно имя из его списка. Дрожащей рукой схватив «мышку», он отыскал стихотворение под которым оно стояло. В нем говорилось о снах, за которыми обычно следует раскаяние. Коротенькое, не больше дюжины строк, оно переворачивало душу. Гриффин почти не сомневался в том, что его написала Синди — отпечаток индивидуальности указывал на ее авторство так же уверенно, как отпечатки пальцев.

Сведений о месте жительства автора обнаружить не удалось. Не исключено, что ему скажут это в редакции. К несчастью, была суббота. Значит, придется подождать до понедельника.

Гриффин выдрал из принтера листок бумаги с текстом стихотворения и сунул его в карман. Беспокойство его все росло. Он чувствовал, что должен что-то делать — что-то такое, что займет не только его ум, но и руки.

Когда Гриффин припарковался у дома Мики, оттуда как раз вышли обе его дочки в сопровождении Камиллы. Видимо, она собиралась увезти их куда-то на весь день.

Билли Фэрруэй тоже оказался здесь — усевшись на подножку Микиного грузовичка, он всем своим видом показывал, что только и ждет возможности взяться за работу. Гриффин уже собрался спросить, что он тут делает, как на дорожке показался еще один грузовик. Пит Даффи спрыгнул из его кабины на землю как раз в тот момент, когда на пороге дома появилась грузная фигура Мики.

Мужчины застыли на месте, сверля друг друга взглядами.

— По моему, я предупреждал, чтобы ты не приезжал, — недовольно бросил Мика.

— Так то было в прошлые выходные, — пожал плечами Пит. — Целая неделя уже прошла. Сдается мне, сок со дня на день появится. Может, уже в понедельник. Или во вторник.

— Во вторник.

— Во вторник, — эхом повторил Билли.

— Я взял отгул на три дня, — сообщил Пит. — Чтобы тебе пособить.

— А федералы в курсе, что ты здесь?

— Нет, — рявкнул Пит. — Проклятие, сколько раз говорить — я на них не работаю. А в то утро я поехал к тебе, потому что Вилли Джейк так велел. Он же мой босс.

— А он в курсе, куда ты поехал? — спросил Мика, не сводя с него глаз.

— Наверняка. Только его это нисколько не волнует. По-моему, во всем городе это волнует только тебя. И вот что я тебе скажу: ты, конечно, можешь валять дурака и дальше — называть меня предателем, и все такое. А можешь просто сказать, что нужно делать. С Билли и Гриффином нас тут уже четверо. Стало быть, управимся гораздо быстрее.

— А ведь парнишка-то прав, — протянул Билли.

Мика метнул в сторону старика недовольный взгляд. Примерно такой же достался и Гриффину.

— Тоже явились сюда меня поучать? — прорычал он.

Подумав немного, Гриффин покачал головой.

— Нет. Просто пришел поработать.

Они трудились не разгибая спины и в субботу, и в воскресенье, по двенадцать часов в день, даже после захода солнца, а когда становилось совсем темно, то при свете фар грузовика. Гриффин в жизни своей так не уставал, но удовлетворение, которое он получал от работы, заглушало усталость. К полудню понедельника весь южный склон холма был опоясан трубами. Все было готово. Учитывая, что именно этот, обращенный к солнцу склон давал две трети всего сока, можно было сказать, что они одержали победу.

В любом другом случае Гриффин посвятил бы вечер отдыху. Но тут командовал Мика — вернее, даже не он, а матушка-природа, которая явно не собиралась давать им поблажки. А кроме южного склона оставалось еще добрая дюжина акров.

Однако ему позарез нужно было выкроить хоть часок для своих дел. Даже два. Так он и сказал Мике. Потом он вернется, поклялся Гриффин.

По дороге домой его телефон звонил не умолкая. Прентисс Хэйден, его редактор, брат Алекс, несколько близких друзей — все оставили ему сообщения. Добравшись до сообщения из журнала, где было опубликовано стихотворение, которое, как он считал, написала Синди, Гриффин почувствовал, как у него глухо заколотилось сердце. Это был единственный звонок, на который он ответил. Главный редактор, казалось, была рада помочь, тем более, что имя Гриффина было ей знакомо, но, увы, она не знала настоящего имени автора. Тот оставил номер почтового ящика и номер телефона, по которому с ним можно связаться. И то, и другое редакторше страшно не хотелось ему давать, однако Гриффин, когда хотел, бывал на редкость убедителен. Не прошло и минуты, как он получил номер телефона.

Позвонив в офис Эйдена Грина, он оставил ему сообщение на автоответчике. Матушка-природа не намерена была ждать, но не только она — как сказала Кэсси, окружной прокурор Калифорнии тоже не отличался долготерпением.

— Эйден, это Гриффин Хьюз. Надеюсь, у вас было достаточно времени, чтобы обдумать наш недавний разговор. Власти Калифорнии дали нам всего один месяц, и половина срока уже истекла. А потом они пришлют ордер на экстрадицию. Если у вас появилось желание помочь, то мой номер телефона у вас есть. Звоните в любое время.

Через минуту он парковался возле дома Поппи.

Поппи, устроившись на своем рабочем месте, смотрела в окно, любуясь озером, и думала о том, что у нее в запасе всего час, чтобы наслаждаться тишиной. Скоро нужно будет ехать в школу за девочками. Они оставались у нее с вечера субботы, когда Поппи с Камиллой решили, что так будет проще, чем возить их туда — обратно. К тому же у Мики и так дел по горло. А как только появится сок и в сахароварне закипит работа, можно будет с легким сердцем отвезти их домой. Тогда они обе смогут помогать отцу по мере сил. А Мика будет только рад этому.

Она будет скучать по ним. Поппи нравились шум и гам, которым они наполняли ее дом, нравилось хлопотать вокруг них, да и справлялась она неплохо. Да нет, черт возьми, она справлялась просто отлично!

В это время перед ее домом притормозил грузовик, через минуту входная дверь открылась и в комнату ворвался Гриффин. Глаза у него сверкали, щеки разрумянились от свежего воздуха.

— Мы уже почти закончили, — сообщил он. — Еще один день, и все.

— Здорово, — улыбнулась Поппи.

— А у тебя что новенького?

— Почти ничего.

— Когда тебе ехать за девочками?

— Через час.

Гриффин выразительно вскинул брови.

— Что? — не поняла она.

— Да я вот тут подумал… — взгляд его остановился на двери спальни, — может быть…

— Может быть — что?

Гриффин тяжело вздохнул:

— Может быть, мы займемся любовью?

Сердце у нее обвалилось в пятки.

— Если ты помнишь, мы занимались этим чуть ли не четыре часа подряд. Но это было в пятницу. А потом ты не показывался сюда целых четыре дня. Как-то не слишком вяжется с тем, что было между нами.

— А что было между нами?

— Ну… классный секс.

— Классный секс? И все? Я бы лично назвал бы это любовью. Кстати, я уже признался, что люблю тебя. Но ты не услышала или не захотела это услышать. Может, объяснишь, почему?

— Я еще не готова. Слишком быстро все произошло. Мы едва знакомы, а ты уже говоришь, что любишь меня.

— Нам что — восемнадцать лет? — очень мягко спросил он.

— Ты же сам понимаешь, что я имела в виду.

— Нет, — с обиженным видом отозвался он. — Мне только-только стукнуло тридцать один. Много лет подряд я искал свою женщину. Мне казалось, я знаю, чего я хочу. Думаю, что и ты это знаешь, но почему-то боишься взять то, что тебе предлагает судьба.

— И почему же я боюсь? — осторожно поинтересовалась Поппи. Самой ей страшно не хотелось говорить этого вслух. К тому же было интересно, понимает ли это Гриффин.

— Потому что ты инвалид. Потому что ты вбила себе в голову, что для меня это имеет значение, и теперь боишься, что это заставит меня отказаться от тебя.

— А ты бы не боялся?

— Нет. И мы говорим не обо мне, а о тебе. Ты боишься, что я устану быть с женщиной, не способной делать многое из того, что могу я, верно? Но это все чушь и бред. Могу перечислить.

— Давай.

— Мы с тобой танцевали?

— Да.

— В душе вместе были?

— Да.

— А на днях отправимся кататься на снегокате.

С этим было трудно спорить, однако Поппи не собиралась так быстро сдаваться.

— Есть еще куча вещей, о которых ты пока просто не думаешь.

— Да ну? — притворно удивился Гриффин. Стащив с себя куртку, он швырнул ее на диван и уселся верхом на стул. — Может, расскажешь?

— Я уже рассказывала.

— Тогда расскажи еще раз.

Ей не хотелось этого делать. О некоторых вещах слишком больно говорить вслух. Но Гриффин, похоже, не намерен был отступать, и Поппи решила вывернуться.

— Я пролежала в клинике целых восемь недель. Поначалу была в коме, а потом очнулась и узнала, что произошло.

Гриффин сдвинул брови. «Узнала, что никогда не сможешь ходить?» — прочла она его мысли.

— О том, что Перри нет в живых, — поправила она. — К тому времени его уже похоронили, и все наперебой твердили, как мне, мол, повезло, что я вообще осталась в живых. Только вот я сама не сразу это поняла. Две последние недели я провела в реабилитационном центре. Знаешь, наверное, мне и в самом деле повезло. Деньги у нас были. Мои родители сначала приспособили для меня одно крыло своего дома, потом построили мне отдельный дом. Хорошо, когда не приходится считать гроши и думать о таких вещах.

— Расскажи мне об аварии.

— Мне кажется, я уже рассказывала.

Она не понимала, чего в нем больше — терпения или упрямства.

— Ты что-нибудь еще об этом помнишь?

— Немного.

— Намеренно не хочешь вспоминать?

— А что — это так непонятно? — защищаясь, спросила Поппи. — Все было так ужасно…

— У вас была вечеринка. Вы все выпили. А потом случилась эта авария.

Он ждал, но Поппи молчала. Глаза ее встретились с глазами Гриффина.

— Когда я приехал сюда после ареста Хизер, то сказал, что ты доверяешь мне — но до определенного предела. Ты спорила, однако я считал, что я прав, и считаю до сих пор. Только предел этот еще ближе, чем я рассчитывал. Мне кажется, у тебя проблемы с доверием. — Встав со стула, Гриффин потянулся за курткой. — Вы с Хизер — два сапога пара. Вам и в голову не приходит, что кто-то может знать о вас все и продолжать любить вас по-прежнему.

— Не я первая, не я последняя, — буркнула она.

— Я не о других говорю, — возразил он. — И даже не о Хизер. Я говорю о тебе, Поппи.

— И что ты хочешь, чтобы я сказала? — вспылила она.

Пожав плечами, Гриффин натянул на уши свою повязку.

— Мне пора, — сказал он. Через минуту за ним захлопнулась дверь.