Случайная судьба

Глава 16

Поставь Мика на то, что кленовый сок появится именно во вторник, наверняка сорвал бы неплохой куш. Уже с самого утра солнце палило вовсю, и через пару часов столбик термометра, перевалив за нулевую отметку, решительно полез вверх. Комья снега, прилипшие к веткам, с мокрым хлюпаньем срывались вниз, от влажной земли возле самых корней исходил одуряющий запах, а глубоко под корой кленов начал струиться сок.

Спроси его, и Мика без особого труда угадал бы не только день, но даже час, когда это произойдет, и для этого ему не обязательно было приближаться к деревьям, где из кранов вначале робко, по каплям, а потом все решительнее, словно первый весенний ливень, потек сок. Все это время Мика занимался кленами на северном склоне, и хотя сок в них должен был появиться не раньше, чем через неделю, Мика уже чувствовал его появление — чувствовал, как биение собственного пульса, как кровь, струящуюся в его венах. Мика вырос под стук капель, барабанящих о донышко ковша, для него это было воспоминанием о детстве, и хотя ковшами уже давно никто не пользовался, звук этот до сих пор эхом отдавался в его ушах. Пришла весна. Первая капля кленового сока означала возрождение.

Жаль, что Хизер этого не видит. Она так любила все это. И обе его дочки тоже. Но они скоро появятся — Поппи привезет их из школы, и обе они тут же примчатся помогать. Обычно в такое жаркое время школа отодвигалась на второй план. Сам Мика был еще меньше, чем теперь Стар, когда отец определил его себе в помощники. Сколько он себя помнил, сироп в его семье варили все — это давно уже стало семейным бизнесом.

А теперь? От семьи остались он да Билли. Гриффин чужой. Да и Пит тоже, хотя их многолетняя дружба выдержала все испытания. Пит работал не покладая рук, не обращая внимания на ворчание Мики. Иногда тот брюзгливо кидал ему «спасибо». Когда возмущение и чувство обиды, копившиеся в нем, ненадолго затухали.

Прикинув про себя, Мика решил, что у него в запасе четыре, от силы пять часов. За это время сока соберется достаточно, чтобы запустить выпарной аппарат. Теперь, когда Пит вернулся к своим служебным обязанностям в полицейском участке, Гриффин работал в паре с Билли, а Мике пришлось снова управляться в одиночку.

Конечно, он был бы счастлив, если бы вместо них ему сейчас помогали сыновья. Мика много раз говорил об этом Хизер. Правда, выдав обеих или даже одну из своих дочек за кого-то из местных парней, можно было бы попытаться поправить дело, однако зять и сын — это не одно и то же. Разве можно ожидать, что чужой человек будет испытывать такое же жгучее, пьянящее волнение, что кипело в крови Мики.

Увы, сына у него не было. И, наверное, уже не будет. Зато у него оставались его деревья. И они останутся с ним, даже если обе его дочки выйдут замуж и упорхнут из родительского гнезда. О Хизер, наверное, лучше забыть — ей придется долгие годы отбывать наказание, да и старый Билли тоже ведь не вечен. А клены… Они были его творением, делом его рук в самом что ни на есть полном смысле этого слова. Он сажал их, растил, окружал любовью и заботой, следил, чтобы те, кто выше, не лишали их солнечных лучей. Он ночей не спал, возился с ними, как с собственными детьми, пока они становились достаточно взрослыми, чтобы давать сладкий сок. А затем обрезал лишние ветки и боковые побеги, когда они чересчур уж разрастались, ставил подпорки, если это было нужно. Он помогал им избавиться от избытка сахара, чтобы на следующий год они могли дать больше сока.

Для него эти клены были как дети. И сейчас Мика гордился ими, как мог бы гордиться сыновьями.

Вскоре после полудня в доме Поппи раздался телефонный звонок, после которого она сама схватилась за трубку и принялась обзванивать всех, кого это касалось. Раньше все это выглядело примерно так. «Сок пошел», — коротко сообщала она, даже не поздоровавшись, и местные с полуслова понимали, что это значит. Они бросали начатые с утра дела и рысцой мчались в сахароварню, сгибаясь под тяжестью сумок и рюкзаков, битком набитых съестными припасами и напитками. Все это требовалось, чтобы поддерживать силы сахаровара и его помощников, а также неизбежных визитеров, которых неизвестно сколько будет.

Да, раньше сообщение о начале сезона всегда производило эффект разорвавшейся бомбы. Однако на этот раз новость была принята с заметной прохладцей. Поппи даже слегка опешила.

— Да? — вяло пробормотал в ответ первый ее собеседник. — Ну что ж, самое время, по-моему.

Следующий тоже воспринял слова Поппи без особого энтузиазма. Но в его голосе чувствовалась озабоченность.

— У Мики все готово? — донеслось из трубки. — Я слышал, он еще возится с трубами.

Третий тоже почему-то первым делом спросил, как дела у Мики.

— Надеюсь, год для него будет удачный, — с надеждой добавил он в конце. — Ему, бедняге, и без того несладко приходится.

Единственной из жителей города, кто выслушал эту новость с каким-то подобием обычного воодушевления, оказалась матушка Поппи. Но Мэйда как-никак всю свою жизнь занималась тем, что варила сидр, и прекрасно знала, что значит для любого сахаровара эта новость.

— Я сейчас на кухне, — объявила она. — Мне нужно еще кое-что доделать, а после обеда я обязательно загляну к Мике.

— Может, я заеду за тобой? — предложила Поппи.

Судя по голосу, Мэйда страшно удивилась. Впрочем, у нее для этого были все основания. Поппи не часто предлагала матери встретиться, так как забота Мэйды порой казалась ей отвратительной навязчивостью.

И теперь она только диву давалась самой себе, гадая, с чего это ее вдруг потянуло к матери. Может, причина в том, что Мэйда вернулась раньше, чем рассчитывала Поппи? Или ей было неприятно думать о том, как мать сидит в огромном пустом доме одна-одинешенька? Как бы там ни было, неприкрытая радость в голосе Мэйды доставила Поппи не знакомое до сей поры удовольствие.

— Ой, Поппи, какая прекрасная мысль! Но разве тебе не нужно забрать из школы девочек?

— Захвачу их по дороге. Ты успеешь закончить свои дела?

— Наверняка, — пообещала Мэйда и сдержала слово. Не успела еще Поппи припарковать машину возле изящного порт-кошера[5] напротив красивого каменного особняка, в котором жила мать, как на крыльцо выпорхнула Мэйда. Грохнув на землю возле машины огромную корзину, битком набитую какими-то свертками, она снова скрылась в доме. За первой последовала вторая корзина, потом еще одна. Запихнув все три в багажник, запыхавшаяся Мэйда забралась на заднее сиденье и с довольной улыбкой повернулась к Поппи.

— Ф-фу… Думаю, этого хватит, чтобы всех накормить.

— Держу пари, ты очистила весь свой холодильник, — улыбнулась Поппи, когда машина вновь выехала на дорогу.

— Не совсем. Хорошо, что я знаю, как и чем накормить целую ораву едоков.

— Ты имеешь в виду — всех нас?

— Нет, я научилась этому задолго до вас. Еще до того, как осела в Лейк-Генри. Это было в Мэйне. Моя мать работала, а у нее, если помнишь, была куча братьев, и всех нужно было накормить.

— Три брата, — уточнила Поппи, вспомнив семейное фото, которое показывала ей Лили. Сестра отыскала его, разбирая бабушкины вещи после смерти Селии. Странно, но до этого никто из них ничего не знал о семьи их матери, об их жизни в Мэйне. Сама Мэйда не любила об этом рассказывать.

— Четыре, — обиженным тоном поправила мать. Она пристально вглядывалась в дорогу, пока Поппи, стиснув зубы, аккуратно вела машину по скользкой дороге. — У Селии было четыре брата, и она вырастила и поставила на ноги всех четверых. Они были моложе ее, самый младший из них, Филипп, — на целых двадцать лет. Мы с ним были почти ровесниками. Может, поэтому он стал моим самым близким другом.

Поппи, по-прежнему не отрывая глаз от дороги, почувствовала, как в груди нарастает непонятное беспокойство. Мэйда, вообще-то не имевшая обыкновения рассказывать дочерям о своем детстве, никогда не говорила о своей семье таким беззаботным тоном.

— Мы были неразлучны, — все тем же легкомысленным, никак не вязавшимся с выражением ее лица голосом продолжала она. — Мы могли говорить часами. — Она покосилась на Поппи. — Наверное, у тебя так же было с Перри, да?

— Нет, — осторожно ответила Поппи, не совсем понимая, к чему она ведет.

— А с Гриффином?

— Об этом еще слишком рано говорить.

— Правда, Филипп был моим родственником, — продолжала мать. — Все мои воспоминания детства связаны с ним. У отца был тяжелый характер, мы частенько нуждались, денег почти никогда не было. С Филиппом мы росли вместе. В детстве, как могли, поддерживали друг друга, а когда выросли, стали любовниками.

Руки Поппи намертво вцепились в руль. Она была не просто потрясена — она была в шоке! Немного придя в себя, Поппи осторожно покосилась на Мэйду и тут же отвела глаза, снова уставившись на дорогу. Они уже подъезжали к городу.

— Любовниками?!

— Да, — кивнула Мэйда, и Поппи отметила, что от ее нарочитой беззаботности не осталось и следа. Как будто мать подошла наконец к тому, ради чего и был затеян весь этот разговор. — Когда вся эта история всплыла наружу, его, конечно, отослали. Это было началом конца. Бедняга так и не нашел себя. Помыкался какое-то время, а потом, видимо, считая себя неудачником, покончил с собой…

Поппи со свистом втянула в себя воздух.

— Господи, какой ужас! Мне так жаль, мама…

— Тебе жаль, что мы были любовниками? — спросила Мэйда. В голосе ее чувствовалась мучительная тревога.

— Жаль, что все так кончилось.

— А как насчет наших отношений?

Поппи снова метнула в сторону матери быстрый взгляд. Лицо у той было испуганное, что невольно заставило ее подумать, как же сильно изменились времена. Нет, не то чтобы Поппи всерьез считала инцест обычным делом — просто теперь о таких вещах говорилось более открыто. А шок, который она испытала, был вызван другим. Мэйда никогда не была склонна к откровенности, поэтому Поппи была потрясена самим фактом признания, а то, о чем шла речь, как-то отошло на задний план. Поппи в глаза не видела этого своего внучатого дядю, не говоря уже обо всех остальных братьях. Да и та Мэйда, что когда-то жила в Мэйне, была для нее незнакомкой. А Мэйда, которую она знала с рождения, скорее откусила бы себе язык, чем призналась бы в том, что занималась любовью с кем-то кроме законного супруга. А уж с собственным дядей… Нет, такое и представить себе невозможно!

— Ну… — нерешительно протянула она, сама не понимая, какие чувства испытывает, узнав об этом романе. Как ни странно, самым сильным из них было облегчение. — По-моему, это даже… забавно.

— Забавно?!

— Конечно, в какой-то степени это безнравственно. Зато честно. И как-то очень по-человечески. Да и потом — кому какое дело? В конце концов, все это случилось сто лет назад, а с тех пор, насколько я помню, ты вела самый что ни на есть добропорядочный образ жизни.

— Твой отец так ничего и не узнал, — с вызовом бросила Мэйда, которой в словах дочери почему-то почудился упрек. — А я всю свою жизнь чувствовала себя виноватой перед ним. Можешь представить, каково это, когда тебя гложет совесть? И еще страх.

Но у Поппи и в мыслях не было упрекать мать. Что толку? Да и какое у нее право это делать, если у нее самой рыльце в пушку?

— Боялась, что отец узнает?

— Да. И это, знаешь ли, было невесело. Я работала как каторжная, чтобы у нас с ним все было хорошо. Ох, как же я работала!

— Думаю, тебе это удалось, — пробормотала Поппи.

— Да, это было совсем невесело, — словно не слыша ее, задумчиво повторила Мэйда. Съежившись на сиденье, она отвернулась к окну, дав понять, что считает разговор оконченным.

Но Поппи не намерена была останавливаться на этом — какое-то шестое чувство подсказывало ей, что в рассказе матери, в ее неожиданной откровенности есть нечто, касающееся лично ее, Поппи.

— И что же заставило тебя вспомнить об этом? — нарочито равнодушным тоном спросила она, когда они миновали офис Кэсси.

— Увидела кое-кого во Флориде.

— Мужчину? — не удержалась Поппи. Это было первое, что пришло ей в голову. В конце концов, Джордж Блейк, ее отец, умер уже почти три года назад. И если Мэйда познакомилась с кем-то и у нее начался новый роман, это могло заставить ее взглянуть на прошлое под совсем другим углом.

— Я была у психотерапевта.

Поппи едва не свалилась на пол.

— Господи, помилуй!

— Да. Я вдруг стала чувствовать себя старой. Но когда отправилась во Флориду, увидела, что я моложе большинства из тех, кто был там. В конце концов, мне ведь всего пятьдесят семь. По нынешним временам это, можно сказать, вторая молодость. Вот я и спросила себя, с чего это вдруг я почувствовала себя старой. И когда не смогла найти ответ, мне пришло на память одно имя…

— Этого твоего психотерапевта?

— Да, и она помогла мне увидеть и почувствовать то, о чем я мечтала.

— И что же это? — Поппи не могла скрыть глодавшее ее любопытство.

Мэйда повернулась к ней:

— Счастье. Радость. Лили сказала тебе, что она беременна?

Поппи кивнула — при мысли, что у сестры будет ребенок, ее сердце подпрыгнуло.

— Ну вот, и теперь я жду не дождусь, когда увижу своего внука. — Голос у Мэйды дрогнул. — Я буду делать для этого малыша то, что никогда не делала для Лили. Боюсь, я всегда была для нее дурной матерью.

— Ты была прекрасной матерью, — твердо поправила ее Поппи, сворачивая на дорогу, которая вела к школе. Впереди двигался знакомый джип, принадлежавший одной из ее приятельниц, которая тоже приехала забрать из школы четверых своих дочек. — Просто иногда ты нас не понимала…

— Спасибо тебе, Поппи. Ты всегда была добра ко мне, поэтому я не стану спорить с тобой. Но на самом деле все эти годы, пока вы росли, надо мной постоянно довлело мое прошлое. Я не могла забыть, откуда я явилась сюда и что оставила позади. Груз вины, лежавший на моих плечах, не давал мне спокойно дышать. К тому времени как появилась на свет первая из моих дочерей, чувство это стало настолько нестерпимым, что я сломалась. И Лили, старшей из вас, пришлось хуже всех. Все то, что я пыталась скрыть от людей, выплеснулось на нее одну. Но разве можно скрыть такое? Можно, конечно, затолкать грязное белье в самый дальний угол и забыть о нем, но только вонь все равно выдаст его, верно?

— Не слишком удачное сравнение, — пожала плечами Поппи.

— Зато верное. Возьми хотя бы Мику с его кленовым сиропом. Я ведь прожила в этом городе тридцать с лишним лет, и за это время многое изменилось. Когда-то Дейл Смит для варки сиропа пользовался одним огромным котлом. Когда сироп начинал густеть, он сливал его, а в котел наливал свежий сок. Только на донышке всегда оставалось немного сиропа, и когда он начинал заново его кипятить, старый сироп смешивался со свежим, и поэтому готовый продукт получался немного мутноватым. Да и с привкусом к тому же. А вот Мика уже использует для варки три отдельных котла. И поэтому вся партия получается одинаково свежей, без привкуса старого сиропа.

На этот раз аналогия, выбранная Мэйдой, показалась Поппи куда более приятной. Но что-то все еще оставалось неясным.

— Почему ты рассказала мне об этом? — спросила она.

Какое-то время Мэйда молчала, глядя в окно.

— Просто хотела, чтобы ты знала, — чуть слышно пробормотала она наконец.

Возможно, Поппи сделала бы еще одну попытку вытянуть из матери правду, но в этот момент взгляд ее выхватил из толпы школьников обеих дочек Мики. Они тоже заметили ее и бегом неслись по дорожке ей навстречу, сгорая от нетерпения узнать, появился ли сок, и спеша вернуться домой. Момент был явно упущен.

Над крышей сахароварни поднимался дым. Окутывая ее, словно кокон, он серебристыми струйками тек над верхушками кленов, уплывая в сторону города. Обычно в это время дорожка у сахароварни была забита машинами тех, кому не хватало терпения усидеть на месте, и кто, почуяв сладковатый дымок, спешил сюда попробовать на вкус первый в сезоне сироп.

Но в этом году единственной машиной, подъехавшей к дому, был джип Поппи. Покачав головой, она поставила машину возле грузовичка Гриффина и выпустила девочек. Обе тут же исчезли внутри.

— А где все? — словно не веря собственным глазам, изумленно пробормотала Мэйда. Она тоже выбралась из машины и двинулась вокруг дома к задней двери.

Поппи с удовольствием отправилась бы вслед за девочками на сахароварню. Ей нравился сладковатый, чуть приторный аромат варившегося сиропа. Но тут ей пришло в голову, что Мэйда, возможно, не прочь продолжить их разговор. Не исключено, что она хочет спросить Поппи о чем-то, что-то рассказать ей, даже обвинить в чем-то…

А Мэйда и в самом деле начала с обвинений, но они не имели никакого отношения к Поппи.

— Ну что за безобразие! — кипела она, грохнув на пол тяжеленную корзину. — Как только им не стыдно! Ведь знают же, как ему сейчас тяжело, и могли бы понять, что он просто-напросто сорвался!

— Не один раз.

— Пусть не один. Но все же знают, что он вовсе не имел в виду ничего такого! Нет, ты только посмотри — ни одна собака не приехала!

Поппи с трудом вытащила из машины следующую корзину и покатилась к крыльцу. Взобраться вверх по пандусу оказалось труднее, чем накануне, колеса кресла сейчас буксовали, разбрызгивая снежную кашу. Через пару недель тут повсюду будет жидкая грязь, но к тому времени Мика обычно клал поверх ступенек и пандуса несколько сухих досок — и даже не столько ради Поппи, сколько ради Хизер с девочками. Межсезонье в Лейк-Генри было тяжелым испытанием для всех.

Но в этом году Хизер, похоже, будет избавлена от необходимости месить грязь, уныло подумала Поппи, возвращаясь обратно к машине. Видно, лучше попытаться проникнуть в дом через переднюю дверь, там пандус не такой крутой.

Однако Мэйда прогнала ее еще до того, как Поппи успела подъехать к двери.

— Нет, нет, отправляйся на сахароварню. Они там небось уж соскучились до смерти — поговорить-то не с кем. А я разберусь со всем этим и тоже приду.

Поппи толкнула кресло вперед, но тут же остановилась, покосившись на мать. Мэйда выглядела странно спокойной, даже какой-то умиротворенной.

— То, о чем ты мне рассказала… Кто-нибудь еще об этом знает?

— Ты имеешь в виду — твои сестры? Только Лили. Я сама рассказала ей прошлой осенью. Помнишь, когда ей пришлось несладко? Она тогда все диву давалась, чего я так шарахаюсь от газетчиков, которые наводнили весь город. Вот я и выложила ей все. Это была единственная возможность объяснить, почему я так боюсь скандала. И, знаешь, нам обеим стало легче. Но Роуз я ничего не говорила. Хотя и надо бы. — Мэйда тяжело вздохнула. — Для этого требуется мужество, которого у меня, увы, нет. Но я постараюсь.

Гриффину досталась роль рядового — в его обязанности входило поддерживать ровный огонь под котлом выпарочного аппарата и бегать во двор за дровами, когда от поленницы в углу уже ничего не останется. Мисси и Стар изо всех сил помогали ему, таская каждая по полену. Обе были счастливы, оттого что они дома и могут хоть как-то принять участие в общем деле. Куртки они давно уже сбросили, поскольку в сахароварне царила тропическая жара. К тому же тут было еще так влажно, что волосы на голове у Мисси завились мелкими кудряшками словно у негритянки.

Гриффин поддразнивал ее, как всегда поддразнивал своих кучерявых племянниц.

— По-моему, волос у тебя становится все больше, — добродушно подмигивал он, дергая ее за кудряшки. — Наверное, ты съела что-то особенное за завтраком, раз они так растут.

Мисси, кокетливо покачав головой и улыбаясь во весь рот, покружилась по комнате. Стар, более сдержанная, чем сестра, тихонько стояла рядом с ним. Она время от времени совала руку в карман его куртки, вытаскивала оттуда шоколадные карамельки и совала их в рот. Гриффин купил именно те, которые ей нравились, с орешками. В другой карман — задний карман джинсов — он спрятал бумажку с номером телефона, который мог принадлежать Синди. Но позвонить по нему он так и не решился — у него не хватало на это мужества. Поколебавшись немного, Гриффин решил, что время терпит, тем более что Ральф все равно по горло занят другим делом, так что пусть пока Синди, если это действительно она, подождет.

Отвлечься от этих мыслей помогала работа. Пока огонь горел ровно и не было нужды бегать во двор за дровами, Гриффин приглядывал за девочками. А Мика варил сироп. Как оказалось, было это не таким уж простым делом, как казалось на первый взгляд. Никаких тебе «довести до кипения, пару раз помешать и дело в шляпе!» — это Гриффин понял сразу, как только увидел оборудование в сахароварне. И теперь, когда оно было пущено в дело, он поражался тому, какой же это в действительности сложный процесс.

Мика негромко объяснял, что происходит, ни на минуту не отрываясь от своего дела. Гриффин так толком и не понял, кому он это говорит — ему, Билли или дочкам, но был благодарен Мике за пояснения.

— Через этот клапан сок течет из наружного резервуара внутрь. Я стараюсь держать его снаружи как можно дольше, ведь холод снижает вероятность размножения бактерий. Как только сок попадает сюда, он первым делом проходит через вот тот агрегат, где подвергается осмотическому давлению. Благодаря этому он теряет большую часть жидкости. После этого он попадает в заднюю трубу, в которой водяной пар, поднимающийся от той его части, что уже кипит, нагревает его до нужной температуры. Потом он попадает в задний котел и там уже доводится до кипения. — С этими словами Мика большим черпаком подтолкнул бурлящую жидкость вперед. — Следующий котел, средний из трех, по размерам меньше того, что стоит сзади, поскольку на этой стадии сок уже начинает понемногу загустевать.

— А если сок только что из дерева, он сладкий? — поинтересовался Гриффин.

— В нем всего два процента сахара. Полчаса кипения в этих котлах, и он превращается в сироп. А в сиропе сахара уже около шестидесяти семи процентов.

Некоторое время Мика молчал, равномерно помешивая сироп и черпаком подталкивая его к котлу, в котором он начинал закипать. Затем продолжил свою лекцию.

— Каждый сезон непременно прогорает один из котлов, а то и два. Прикипевший или подгоревший сироп нужно обязательно отскрести, но случается так, что приходится выбрасывать заодно и сам котел. Поэтому я обзавелся специальными приборами, которые показывают уровень сиропа в котле. Видите, индикатор на каждом из них? Когда уровень на нем опускается, я уже знаю, что нужно быть начеку.

— А попробовать можно? — пропищала Мисси.

— Еще рано, — покачал головой отец. — Потерпи немного, уже скоро.

Он снова принялся перемешивать сироп.

— Передний котел, вот этот, самый мудреный из всех трех. Именно тут сок окончательно превращается в сироп.

— И как вы узнаете, что он готов? — полюбопытствовал Гриффин.

— А вы услышите, — улучив момент, ввернул Билли.

Заметив на лице Гриффина недоумение, Мика поспешил объяснить:

— Слышите шум, когда лопаются пузыри? Так вот, он становится совсем другим. А если вы не можете различить разницу на слух, так смотрите вон на тот термометр. Сок превращается в сироп после того, когда отметка на семь градусов превысит температуру кипения. А коли желаете знать точно, проверьте с помощью вон той маленькой штучки — это сахарометр.

— Ах, как замечательно пахнет, — послышался чей-то голос. Все обернулись — у двери стояла Лили Киплинг, за спиной которой маячил ее муж, а из-за его плеча выглядывала улыбающаяся физиономия Чарли Оуэнса. Увидев, что вновь прибывшие стащили с себя куртки и, судя по всему, собираются задержаться надолго, Гриффин с легкой душой вверил девочек их попечению и вернулся в дом.

Мику всегда отличало желание поговорить о том, что он делает. В эти минуты он чувствовал себя спокойно и уверенно, но с появлением гостей это приятное чувство куда-то улетучивалось, внимание рассеивалось и пропадало все удовольствие от работы. Правда, такие визиты в Лейк-Генри были делом обычным — стоило только пронестись слуху, что появился сок, как все слетались в сахароварни к друзьям, словно мухи на запах сиропа. Мика уже давно привык к этому. Но в этом году он бы с радостью обошелся без этой давней традиции. Нет, он совсем не имел в виду Билли и Гриффина — их помощь была неоценима. Они избавляли его от множества мелких, но необходимых дел, и он мог полностью посвятить себя сиропу. Он нисколько не был против появления Мэйды, тем более, что корзины, которые она приволокла из дома, были доверху набиты всякими вкусными вещами. И уж, конечно, был рад видеть Поппи — впрочем, как и всегда. А девочки ее просто обожали. За последнее время она практически стала членом их семьи. Он не знал, что бы он делал без нее в это тяжелое для них всех время.

А вот без Лили с Джоном и Чарли он сегодня вполне мог обойтись. Своим появлением они невольно напомнили ему об огромных толпах любопытных, что являлись к нему каждый год, и о том, как сильно все изменилось. Но, что хуже всего, Чарли, видимо, тоже подумал об этом, потому что тут же принял самый что ни на есть деловой вид.

— Что нужно делать? — осведомился он, озабоченно потирая руки. — Буду рад помочь.

— Уже все сделали, — буркнул Мика, не отрывая глаз от кипящей в котле жидкости.

— Да ну? Неужели и втулки уже все забил? — поразился Чарли.

— Нет, конечно. Завтра с утра этим займусь. В любом случае, новую порцию сиропа начну варить не раньше полудня — проворчал тот в ответ, гадая, для чего это Чарли вдруг понадобилось спрашивать то, что ему известно не хуже самого Мики. А если неизвестно, то на кой черт ему такой помощник? Каждый, кто был хоть немного знаком с процессом варки кленового сиропа, отлично знал, что клены дают сок, когда солнце поднимается достаточно высоко, чтобы хорошенько прогрелся воздух. А как только оно опускается за горизонт и температура падает, из них не выцедить и капли. Мика вполне мог провозиться с варкой до самого рассвета, чтобы успеть переработать то, что удалось получить за день, поскольку самый ароматный и качественный сироп получается только из свеженацеженного сока. Но потом ему неизбежно пришлось бы прервать работу и ждать, пока сок пойдет снова.

— Если нужны рабочие руки, могу прислать к тебе парочку своих парней на подмогу, — предложил Чарли.

— И так справлюсь, — стиснув зубы, проворчал Мика. Вся беда была в том, что он чувствовал себя полным идиотом. Хизер, которую он так любил и которой верил, как самому себе, выставила его на посмешище всему городу — оказывается, он жил с женщиной, о которой не знал решительно ничего. С таким же успехом она могла наставлять ему рога. Такого унижения он никогда еще не испытывал.

— Эй! — легонько подтолкнул его локтем Билли, о котором Мика совершенно забыл.

Встряхнувшись, Мика вновь уставился на поверхность сиропа. Звук, с которым лопались пузырьки, заметно изменился, и Мика почувствовал знакомое с детства возбуждение. Осторожно помешав ковшом возле самого дна, он вытащил его и принялся придирчиво рассматривать. Сироп, самый что ни на есть сироп. Мика перевернул черпак и смотрел, как он стекает в котел густыми, тяжелыми каплями.

Отодвинув заслонку, он дал сиропу стечь из котла в выпарочный аппарат. Убедившись, что котел опустел, перелил свежую порцию сиропа в передний котел, из заднего котла слил сок в средний из них, снова отодвинул задвижку и залил внутрь еще на семь дюймов свежего кленового сока. Только переливая еще горячий свежий сироп из выпарочного аппарата в другой, большего размера, снабженный целой системой фильтров, он вдруг спохватился, вспомнив о Билли. Вовремя же он ткнул его локтем, мысленно чертыхался Мика. Если бы не этот тычок, сироп запросто мог бы подгореть. А он-то еще тешил свою гордость, считая себя сахароваром от Бога.

И кого прикажете в этом винить? Лили с Джоном? Или Чарли — за то, что не вовремя отвлекли его от дела? А может, Хизер — за то, что он, как ни силился, не мог выбросить ее из головы? Но свойственная ему честность заставила Мику признать, что если уж кого винить, так только самого себя. Лучше бы ему не отвлекаться от дела, иначе весь сезон пойдет насмарку.

Когда Гриффин, хлопнув задней дверью, через кухню прошел в дом, Поппи, свернувшись калачиком, сидела на старом диване Мики, забившись в самый угол. Она не читала, не смотрела телевизор и не слушала музыку, а просто сидела и смотрела в одну точку.

При виде Гриффина на губах ее появилась улыбка, но она ничего не сказала.

— Твоя матушка хлопочет, как пчелка, — улыбнулся он в ответ. — А я решил, что ты примешься ей помогать. Ты как — в порядке? — вдруг забеспокоился он.

Поппи чувствовала себя немного подавленной. Точнее, она просто хандрила. А поскольку это чувство было ей в принципе незнакомо, то это немного пугало.

Но ничего этого она не стала говорить. Вместо ответа она просто кивнула и похлопала по подушке, приглашая Гриффина подойти поближе. Когда он опустился возле нее, Поппи ткнулась носом в его фланелевую рубашку и блаженно засопела.

— Ммм, как вкусно пахнет! — простонала она. — Кленовый сахар! Коварный аромат. Как там у вас дела?

— Твоя сестра приехала.

«Наша без пяти минут мама Лили», — усмехнулась про себя Поппи и вдруг почувствовала, как ее распирает желание поделиться этой волнующей новостью с Гриффином.

— А Лили беременна! — похвасталась она. — Только никто еще не знает, так что ты держи язык за зубами!

— Обязательно, — торжественно пообещал Гриффин. — Спасибо, что сказала. Ребенок — это всегда такое волнение. Особенно когда первый.

Поппи кивнула и уставилась на свои сложенные на коленях руки.

— Что-то не так? — моментально насторожился Гриффин.

Поппи пожала плечами. Однако Гриффин был прав. Кое-что действительно было не так. Хорошо, что она может облегчить душу, рассказав все Гриффину.

— Я чувствую себя… зрителем, что ли. Посторонней. Сижу тут, пока остальные заняты делом. Все, что происходит, происходит без меня. И не со мной.

— Это ты о Лили и ее беременности? Или о Хизер, которая сейчас за решеткой? Но ведь мы и так делаем все, что можем. Я трясу Эйдена. Кэсси следит за ситуацией в Калифорнии.

— Ну, у тебя-то ведь есть и другие дела.

— Хочешь отправиться на сахароварню вместе со мной?

— Чтобы сидеть там в углу и любоваться, как вы работаете? — Поппи понимала, что ведет себя как капризный ребенок, но ничего не могла с собой поделать. — Нет уж, спасибо.

— Ты можешь следить за огнем.

Поппи покачала головой. Ее раздражение не имело никакого отношения к варке сиропа.

— Неужели ты все еще сердишься на меня за то, что я сказал? — спросил Гриффин.

— Нет, но следовало бы. И за это, и еще за многое другое.

— Это за что же еще, интересно?

— За то, что явился сюда. Заставил меня мечтать о том, что для меня невозможно. Теперь мне уже даже кажется, что я снова могу все. А это не так.

— Неужели?

— Я сидела дома и наблюдала за Викторией, — продолжала она, словно не слыша. — Знаешь, она все время пробует что-то новое — то одно, то другое. Похоже, ее ничто не в силах остановить. По-моему, она вообще не знает, что такое страх.

— Но она ведь кошка. А кошки думают совсем не так, как люди. Они не обладают способностью к анализу. Не испытывают чувства вины или сожалений. И страха у них тоже нет.

— А вот я испытываю, — пробормотала Поппи. — И многого боюсь.

— Чего, к примеру?

— Тебя. — Смущенная своими словами, она вдруг заторопилась. — Моя мать, оказывается, обратилась к психоаналитику. Может, и мне тоже стоит это сделать.

— Вот уж незачем, — возмутился он. — Друг, если он настоящий, может с успехом заменить любого психоаналитика. Иногда достаточно просто поговорить по душам, чтобы все страхи бесследно исчезли. Для этого и существуют друзья.

— Психоаналитики тоже.

— Да, но беседа с другом обойдется дешевле, — засмеялся Гриффин. — К тому же у тебя есть не просто друг, а я.

Поппи застонала.

— В этом-то и проблема!

— Это потому, что я люблю тебя? Боже мой, Поппи, это какое-то безумие!

— Поэтому мне и нужен психоаналитик!

— Угу. Который будет сидеть у тебя над душой, пока ты до такой степени не возненавидишь все это, что будешь только рада выплеснуть свои страхи! Хочешь, я покажу тебе, как это бывает? Можем сыграть в эту игру вместе, но только не долго — мне нужно вернуться помочь Мике. Давай попробуем, если есть желание. — Голос у него потеплел, а ладони, которыми он обхватил ее лицо, были такими горячими, что Поппи готова была блаженно замурлыкать. — Я ведь знаю все о той аварии, Поппи. Мне известно все. Даже самое ужасное. Так что если ты вообразила, что выплывет наружу что-то еще и я, узнав об этом, разлюблю тебя, то выкинь это из головы. Нет ничего такого, что заставило бы меня отступиться.

Поппи едва дышала. Руки у нее похолодели. Нет, не может быть! Он ее обманывает.

— Если ты имеешь в виду отпущение грехов, — продолжал Гриффин, — то можешь считать, что ты его получила. Хотя, честно говоря, просто не понимаю, о чем идет речь. Случаются вещи и похуже, можешь мне поверить. Жизнь — это порой такое дерьмо! Хочешь знать, что я имею в виду? Дерьмо, это когда твой старший брат снабжает наркотой твою младшую сестренку, а все трусливо закрывают на это глаза, делая вид, что ничего не происходит.

Поппи ахнула.

— Синди?!

Гриффин печально кивнул.

— Мы узнали об этом много лет спустя. Уже после того, как свершилось непоправимое. Джеймс сейчас с женой и тремя детьми живет в Висконсине. А Синди исчезла. Он утверждал, что она сама просила его об этом. Вообще-то она всегда была бунтаркой и попробовала эту дрянь сама — я проверил, он действительно не имеет к этому никакого отношения. Но потом она подсела всерьез, и вот тут уже не обошлось без него.

— Твой брат торговал наркотиками? — ужаснулась Поппи.

— Нет. Но он имел к ним доступ. И когда она просила, он их ей доставал. Она просила — он доставал. И так без конца. С каждым днем становилось все хуже, пока, наконец, она не поняла, что крепко сидит на крючке. Можно представить, через какой ад ей пришлось пройти. Наверное, Синди показалось, что весь ее мир разлетелся на куски, и она сбежала из дому. Кто был в этом виноват? Мой отец с его суровостью и нетерпимостью? Или мы все, делавшие вид, что ничего не происходит? Или Джеймс, снабжавший ее этой гадостью в надежде, что все это подкосит нашего старика? — Гриффин с трудом перевел дыхание. — Самое страшное, что все это Джеймс сделал намеренно. Это был заранее разработанный план. Что же касается тебя, то в том, что произошло с тобой много лет назад, я не вижу и следа какого бы то ни было умысла.

Поппи молчала, оглушенная услышанным. На фоне собственной истории то, что произошло с Синди Хьюз, выглядело кошмаром. Гриффин прав — злого умысла у нее действительно не было. Только преступная небрежность. А в результате погиб человек…

— Итак, как считает известный психоаналитик доктор Гриффин, — шутливым тоном продолжал он, из всего этого следует, что проблема совсем не во мне, моя дорогая. Ты вовсе не должна просить у меня прощения за то, что произошло в ту ночь. Ты сама должна себя простить.

На крыльце затопали чьи-то ноги. Через секунду в дверях появилась Камилла. С трудом втащив через порог тяжелые сумки, она принялась снимать ботинки.

— Думаю, вечером им потребуется помощь, — заявила она. — Так что я в их полном распоряжении.

Поппи молча проводила ее глазами. Выскользнув за двери, Камилла отправилась на кухню, и скоро оттуда послышалось их с Мэйдой оживленное щебетание. Поппи повернулась к Гриффину:

— Расскажи мне о Синди.

Гриффин покачал головой.

— Позволь, я приду вечером, — тихо попросил он. — Я останусь помочь Мике, а потом приду к тебе. Не знаю, когда это будет. Это зависит от него. Я ведь тоже в какой-то мере стараюсь искупить свою вину. Мне очень не хочется возвращаться на остров поздней ночью. И я хочу тебя…

Он не успел больше ничего сказать — Поппи поспешно зажала ему рот. Хотя в словах его была несомненная правда — и об отсутствии злого умысла, и о том чувстве вины, что продолжает терзать ее, и о прощении, которого она так жаждет, — на душе у нее стало совсем паршиво. Гриффин был замечательным человеком — именно о таком она всегда мечтала. Но она недостойна его. Она не заслуживала такого счастья.

Однако это вовсе не значило, что она собиралась отказать ему. Конечно, она виновна — виновна в таком, о чем не принято говорить вслух. Но она же не дура!

В эту ночь Гриффин провозился в сахароварне чуть ли не до полуночи. В среду — часов до одиннадцати ночи. А в четверг — опять до полуночи. Раньше, открывая хорошо знакомые ему с детства баночки с кленовым сиропом, чтобы намазать его на хлеб, он и представить не мог, какой это адский труд. Конечно, Мика был страшным занудой — от его педантичности и дотошности у Гриффина порой голова шла кругом, но он прекрасно понимал, что тот прав. Как только сок превращался в сироп, его нужно было тщательно процедить, чтобы он стал идеально прозрачным. Потом разлить по бутылкам и простерилизовать, медленно и осторожно снижая температуру, чтобы добиться вакуума. И, наконец все перемыть до зеркального блеска и расставить по местам, чтобы спозаранку можно было вновь приняться за работу.

К тому времени как он добирался до дома Поппи, он уже был настолько вымотан, что едва волочил ноги. А вдобавок еще и простудился. Весь четверг моросил небольшой дождь, а они тянули трубы и подвешивали краны — надо было покончить с этим как можно быстрее. К ночи, когда похолодало, Гриффин замерз. Так что постоять под горячим душем было настоящим наслаждением, которого он был лишен на своем острове.

Если честно, он был бы не в состоянии доползти до острова, даже если бы кто-то тыкал ему в спину дулом пистолета. Гриффину казалось, что такой собачьей жизни не позавидовал бы даже чернокожий раб на хлопковой плантации. Когда он приезжал к Поппи, у него хватало сил только на то, чтобы вскарабкаться на кровать и ткнуться носом в подушку. Через секунду он уже спал мертвым сном. А на следующий день, охая от боли во всем теле, снова тащился к Мике, чтобы вернуться поздно ночью.

Однако кроме этого адского труда в его жизни были еще чудесные утренние часы. Никогда, ни с одной женщиной он не чувствовал такой близости, в том числе и физической, как с Поппи. Полное слияние душ и тел — это ли не счастье? О той аварии он больше не заговаривал. Тут решать ей. И о Синди тоже не упоминал. Это было чудесное время, и Гриффин хотел насладиться им в полной мере.

Всю пятницу его бил озноб, дождь продолжал накрапывать, но это не могло помешать им с Микой заниматься своим делом. Сок прибывал с каждым днем, и с этим нельзя было не считаться.

Но вот наступило утро воскресенья. В любое другое время он с радостью плюнул бы на все, чтобы подольше поваляться с Поппи в постели. К несчастью, соку было тоже наплевать на все выходные в мире. Гриффин уже знал, что полученный сок не может оставаться необработанным дольше определенного времени. Если им улыбнется удача, они смогут покончить с последними деревьями на склоне еще до полудня. И это было главной причиной, заставившей его сползти с кровати и отправиться на работу.

Они только-только принялись за обед, собираясь сразу же после него пропустить через выпарочный агрегат дневную порцию сока, как на дорожке к дому появилась неизвестная им машина. Взглянув на нее, Мика хрипло выругался сквозь зубы. Но Гриффин мог бы поклясться, что это было не ФБР. Он сразу узнал сидевшего за рулем человека. Это был Эйден Грин.