Случайная судьба

Глава 22

Суббота, словно ради такого праздника, решила с самого дня порадовать их ярким солнцем и ослепительно синим небом. Хотя, если честно, в такой день, как сегодня, даже проливной дождь вряд ли смог бы испортить им настроение, особенно Поппи. Но солнце всходило все выше, обливая землю жидким золотом, и Поппи восторженно следила за ним, не в силах отвести глаз от этого великолепного зрелища. Потом его затянула легкая дымка, сквозь которую солнце кокетливо поглядывало вниз, словно невеста — сквозь прозрачную фату, и стало немного прохладнее. Гриффин, демонстрируя завидную ловкость и даже фантазию, в это время сделал омлет. Поппи нисколько не возражала против его идеи добавить в омлет изюм, особенно когда Гриффин полил свое творение кленовым сиропом. — «Восхитительно!» — так и сыпалось у него с языка. Гриффина распирала гордость — как-никак это был сироп нового урожая, не утерпев, несколько раз подчеркнул он. Его потрясающий аромат ни с чем не спутаешь.

Поппи изо всех сил старалась делать вид, что ничего особенного не происходит. Но украдкой призналась себе, что это все-таки здорово — когда мужчина вот так суетится вокруг нее.

Естественно, она прекрасно понимала, что у него на уме, читая в нем, как в открытой книге — Гриффин пытался дать ей понять, что в его силах вернуть ее к жизни. Впрочем, забота еще не все, с благодарностью добавила она, вспомнив, с каким уважением он всегда относился к ее желаниям. А взять хотя бы постель, с легкой краской смущения мысленно добавила она. Ведь он не просто удовлетворял себя, пока она, как бревно, лежала на спине, дожидаясь, пока он кончит. Нет, всегда помня о том, чего она не может, он не забывал и о том, что она может — и заставлял ее делать это. Словно какой-то внутренний голос подсказывал это Гриффину, и в результате иногда казалось, что это она в первую очередь дарит ему наслаждение, что в глазах Поппи представлялось чуть ли не волшебством. Он с самого начала смог заставить ее почувствовать себя женщиной.

Словом, все было чудесно — до того момента, когда он снова заводил разговор о женитьбе.

Слава тебе, Господи, он хоть сейчас об этом забыл, благочестиво подумала Поппи. Ни словом не заикнулся — ни вчера вечером, пока они были «У Чарли», ни потом, когда вернулись домой и снова долго занимались любовью, ни даже утром, когда проснулись, уже зная, что Хизер скоро вернется.

— Можно взглянуть на все это и по-другому, — с философским видом проговорил Гриффин, когда они уже собирались снова выйти. — Похоже, в том, что я заварил эту кашу, есть и свои плюсы. Хизер теперь свободна. И ей больше нечего бояться.

Поппи охотно согласилась с ним. Но только частично.

— Официально с ней все в порядке. Но это официально. А что у нее на душе? Вот то-то же. Перед ней сейчас стоит нелегкая задача — каким-то образом увязать вместе ту, которой она когда-то была, и ту, которой она стала.

— Никаких проблем. Мика ведь ее любит. И ничего не изменилось.

— Да, но ты забываешь, что Хизер просто изгнала прошлое из памяти. То, что случилось, заставило его воскреснуть. Теперь ей придется как-то с этим жить.

— Никаких проблем, — с широкой улыбкой повторил Гриффин. — Мика ведь любит ее. И ничего не изменилось.

Естественно, это было адресовано в первую очередь Поппи. Впрочем, она сразу же догадалась. И была благодарна Гриффину еще больше — если такое возможно. И однако… однако она колебалось. Было кое-что еще, что мешало ей принять решение.

Не сегодня, подумала она. Сегодня у них праздник.

Мику накануне вечером удалось выпроводить к Чарли — но только лишь потому, что Камилла, явившаяся посидеть с девочками, буквально вытолкала его за дверь. Впрочем, просидел он там недолго — ровно столько, сколько понадобилось, чтобы поблагодарить всех, кто столько сделал для него, — после чего на всех парах понесся домой. В такой день, как сейчас, он чувствовал, что должен быть с дочерьми.

Они были его жизнью — они, две его дочки, да еще кленовый сироп. Дочки щедро дарили его любовью — так же щедро, как клены одаривали его своим соком. Он просто счастливчик, благодарно думал Мика. У некоторых и того нет.

Он снова и снова повторял это себе — может быть, потому, что думать о Хизер было слишком страшно. Почти до утра он пролежал в постели, ни на минуту не сомкнув глаз. Ему казалось, она рядом, он чувствовал тепло, исходившее от ее тела, блаженно вздыхал и на мгновение проваливался в сон. А когда просыпался, ее не было… И Мика вновь беспокойно крутился в постели.

Он не стал рассказывать девочкам о той сделке, которую заключила Кэсси. Конечно, это была трусость с его стороны, вернее, даже глупость, но ему до смерти не хотелось отвечать на вопрос, когда же она вернется домой. Честно говоря, он и сам толком этого не знал, потому что этого не знала и Кэсси. Она что-то бормотала вчера о магистрате, членах городского совета, о соглашении по поводу неразглашения, которое якобы необходимо подписать. Но все это разом вылетело у Мики из головы, стоило только Кэсси вновь упомянуть о возможном возвращении в Калифорнию.

Да и потом, когда Хизер вернется, было не так уж важно — гораздо больше его волновало, вернется ли она вообще? Мика догадывался, что не узнает об этом до последней минуты. И боялся, что невольно возбудит в дочерях надежду, которой, возможно, не суждено сбыться.

Стар без всяких оговорок желала получить свою мамочку назад. Девочка страшно боялась вновь оказаться брошенной — мысль о том, что Хизер может выбрать не их с Мисси, а ту, другую свою дочку, стала для Стар настоящим кошмаром. А вот Мисси, напротив, была не так уж уверена, что хочет возвращения Хизер. Она еще не простила ее ухода и нарочно растравляла в своей душе горечь и обиду на «бросившую» их мачеху. Впрочем, в душе Мика ее понимал. Он и сам сначала чувствовал примерно то же. В этом отношении Мисси пошла в него. А Стар? А Стар росла точной копией Хизер — причем до такой степени, что это иной раз казалось невероятным. И если она решит остаться в Калифорнии, для малышки Стар это будет ужасным ударом.

Мысли кружились у него в голове, словно вспугнутые летучие мыши. Когда, к большому его облегчению, наступило утро, он накормил девочек завтраком, одел их потеплее, после чего велел им забраться в кабину трактора и отвез на сахароварню. Слава богу, там не было ни телефона, ни телевизора, да и риск появления нежданных гостей в такую погоду был не слишком велик. Мика любил каждый дюйм этой земли. Он был плоть от плоти ее. Здесь он был в безопасности. Здесь все казалось вечным, надежным и неизменным. И ему хотелось, чтобы обе его дочки поняли и почувствовали это так же, как понимал и чувствовал он сам.

Спустив их на землю, Мика помог им пробраться по глубокому снегу к огромной груде валунов. Она была тут с незапамятных времен — именно тут прятался он еще мальчишкой, когда хотел побыть один. Вдалеке на солнце поблескивали трубы, тянувшиеся от одного ствола к другому, но здесь их сплошной стеной окружали ели. И оттого казалось, что они внезапно попали на необитаемый остров, отрезанные от всего остального мира.

Одну за другой Мика подсадил дочек на самый верх. Потом вскарабкался следом и уселся между ними, свесив длинные ноги. Мика ничего не говорил — просто сидел, смотрел и слушал. Деревья, обступившие их со всех сторон, были как на подбор — великаны. Пушистые сосны, вечнозеленые тсуги[7] и хемлоки[8], голубые ели, на фоне которых, особенно в тех местах, где их лапы спускались до самой земли, снег казался особенно белым. Часть веток, не выдержавших тяжести снега, сломались, но это почти не бросалось в глаза.

— Господь Бог сам убрал лишние? — спросила Мисси, и Мика кивнул.

— Шшш… слушайте! — одернула их Стар. Лес казался живым — отовсюду, со всех сторон слышалось слабое перешептывание, пересмеивание — он как будто жил своей собственной жизнью, то ли не стесняясь их присутствия, то ли привыкнув считать их своими. Стар повернулась к отцу. Но хотя глаза ее вновь показались ему огромными, теперь в них не было страха — только восторг перед тем, что она называла «шепотом леса» или «снежными песнями».

Все это были любимые словечки Хизер. Ей как-то всегда удавалось удивительно точно выразить словами то, что Мика чувствовал и сам, но был бессилен объяснить. И вдруг он понял: вернется к ним Хизер или нет, она будет по-прежнему жить в их душе… она останется с ними навсегда.

Он промолчал — и даже не столько из-за благоговения перед тишиной, сколько потому, что был просто не в состоянии говорить. Горло ему сдавило, Мику переполняли чувства, которым он и названия-то не знал. Окончательно растерявшись, он постарался проглотить их вместе со вставшим в горле комком, полной грудью вдохнул кристально чистый мартовский воздух и заставил себя ни о чем не думать.

Так они сидели все вместе довольно долго, и Мике казалось, что дочки чувствуют то же, что и он. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, он помог им спуститься и спрыгнул сам. Мисси, весело размахивая руками, вприпрыжку помчалась вперед, ловко лавируя между пнями, в то время как Стар, примолкнув, тащилась вслед за отцом, пристально разглядывая что-то у себя под ногами и временами совала нос в щели и дупла, любуясь крохотными обитателями леса.

Мика незаметно поглядывал на них, не спуская при этом глаз с синего шланга, который мало-помалу наполнялся соком. Наконец, окликнув расшумевшихся дочек, он погнал их к трактору и двинулся вниз, к подножию холма. К тому времени, как они добрались до сахароварни, чаны были до краев наполнены свежим соком, казалось, только и ждавшим, когда его станут варить, а дорожка к ней была напрочь забита грузовиками.

Обитатели Лейк-Генри явились варить кленовый сироп.

Поппи добралась до Мики вскоре после появления первого грузовика. Прошмыгнув мимо него, она двинулась прямо к дому, припарковала машину и вместе с Гриффином вытащила огромную коробку чили, за которой они заезжали к Чарли. Однако протиснуться в кухню оказалось настоящей проблемой — она оказалась до отказа забита коробками и кульками с едой. А людей тут столпилось даже больше, чем наутро после снежной бури.

Окинув их взглядом, Поппи почувствовала, как ее захлестывает гордость. Это был ее город, а все эти люди — ее людьми. Они собирались так каждый год, чтобы отметить завершение сезона варки сиропа — заранее выбирали день, когда солнце скрывалось за облаками, но воздух был чист и прозрачен, а у детей не было уроков — потому что, как Рождество, праздник кленового сахара просто невозможен без детского визга и смеха. А благополучное завершение дела Хизер только заставило всех веселиться еще больше.

Во всяком случае, на душе у Мики было легко. За какие-то десять минут он улыбался больше, чем за весь последний месяц. В сахароварню он отправился не один, а с целой свитой из местных, чинной вереницей следовавшей за ним. Это была самая забавная часть празднества.

Чем больше народу в сахароварне, тем слаще будет кленовый сироп.

Так когда-то говорила Хизер, спохватилась Поппи, глядя вслед процессии. Гриффин уже умчался на сахароварню — таскал охапками дрова из поленницы и с грохотом сваливал их возле старенького железного вагончика-платформы. С силой оттолкнувшись, Поппи заставила примерзшие колеса своего кресла сдвинуться с места и, обогнув дом, успела присоединиться к хвосту процессии.

А далеко впереди нее, у самого подножия холма, Мика уже распахнул настежь дверь сахароварни и шутливым жестом пригласил внутрь тех, кто следовал за ним. И при этом случайно глянул вниз, на дорогу.

Словно пораженный громом, Мика оцепенел. На лице его жили только глаза — будто повинуясь чьему-то приказу, они следовали за тем, что, невидимое остальным, двигалось по дороге.

Похолодев от какого-то неясного предчувствия, Поппи повернула голову в ту же сторону. И увидела темно-красную машину последней модели, явно неместную — уж слишком бросался в глаза ее цвет. Это не могла быть Хизер — для ее появления было слишком рано. И не ФБР — слишком яркая. Скорее уж одна из тех, что берут напрокат, решила Поппи. Возможно, какой-то репортер, примчавшийся сюда прямехонько из аэропорта.

Поппи метнула беспомощный взгляд в сторону сахароварни и увидела Гриффина. Словно почуяв что-то, он присоединился к Мике. Рядом с ними, плечом к плечу, уже стоял Джон. Вот и отлично. Поппи мысленно потерла руки. Если это и вправду репортер, его ждет достойная встреча. Пресса против прессы!

Красная машина двигалась медленно, пробираясь между выстроившимися вдоль дороги грузовиками. Потом робко припарковалась позади дома. Водитель еще не успел открыть дверцу, как у Поппи часто-часто заколотилось сердце.

— Боже милостивый! — онемевшими губами пробормотала она. И двинулась вперед, бесцеремонно расталкивая остальных и не сводя глаз с неловко топтавшегося у машины Нормана Андерсона. Он заметил ее почти сразу же — лицо его слегка побледнело, и он сделал несколько судорожных глотков, словно ему не хватало воздуха. Его затравленный вид ясно говорил о том, что бедняге и в голову бы не пришло свалиться им на голову, да еще без приглашения, если бы не его сумасбродная четырнадцатилетняя дочка, вившая из него веревки.

Поппи лишний раз убедилась в этом, когда хлопнула соседняя дверь, и Tea, выбравшись из машины, встала рядом с отцом. В джинсах и высоких теплых ботинках, в куртке из верблюжьей шерсти зеленовато-коричневого цвета и беретике в тон, из-под которого волнами выбивались густые, длинные волосы, девушка выглядела очень юной и очень хорошенькой. Руки она зябко прятала в карманах. На лице были написаны страх и одновременно возбуждение. Увидев Поппи, она радостно просияла. Видно было, что с души ее словно камень упал.

Иное дело Поппи. Еще недавно она страшно гордилась тем, что так легко нашла общий язык с дочерью Хизер. И вот теперь ей впервые пришло в голову, а не рано ли она радовалась. Иначе говоря, не она ли несет ответственность за то, что Тее пришло в голову приехать в Лейк-Генри, да еще так удивительно не вовремя?

Поппи поспешно подкатилась к ним. Ей страшно было даже думать о том, что случится, если вдруг появится еще и Хизер. Для того, чтобы переполошить весь город, вполне достаточно и одной Теи, в отчаянии думала она.

Норман перехватил Поппи на полдороге.

— Простите, — глухо проговорил он. — Но если бы я сказал «нет», Tea приехала бы без меня. Этого я допустить не мог. Ей хотелось познакомиться с Микой. И своими глазами увидеть город, где живет ее мать. Я решил, что мы попробуем сделать это незаметно. — Он окинул задумчивым взглядом глазевшую на них безмолвную толпу людей и сокрушенно покачал головой. — По-видимому, нам это не удалось.

Tea, обхватив Поппи за шею, порывисто поцеловала ее в щеку.

— Простите, — прошептала она, — это так ужасно — то, что я сделала?

«Они еще ничего не знают!» — вдруг дошло до Поппи.

— Пока не знаю, — выдохнула она. — Посмотрим. — Ей внезапно пришло в голову, что их всего трое — Tea, она сама и Норман — против всего Лейк-Генри, когда вдруг возле нее словно из-под земли вырос Гриффин. И радушно протянул руку.

— Мистер Андерсон, я Гриффин Хьюз. Добро пожаловать в Лейк-Генри.

— Спасибо, — облегченно выдохнул Норман.

Поппи пришло в голову, что он явно не меньше рад появлению Гриффина, чем она сама.

«Облегчение» было явно не то слово, которое выбрал бы Мика, чтобы передать свои чувства в этот момент. Скорее уж наоборот. Он мечтал только о том, чтобы Хизер вернулась назад, к прежней жизни, оставив позади себя все, что связывало ее с прошлым, и в первую очередь свою дочь. Но он хорошо понимал, что говорить об этом уже поздно. Достаточно было беглого взгляда, чтобы догадаться, кто эта хорошенькая девушка, повисшая на шее Поппи, дочь Хизер. Она была похожа на мать как две капли воды — только моложе, ярче, элегантнее. Наверное, так выглядела бы и Хизер, живи она в Калифорнии, а не в такой глуши, как Лейк-Генри, с внезапной горечью вдруг подумал он.

Само собой, никакой радости он при этом не испытывал.

Бессознательно стараясь ухватиться за то, что принадлежало ему — ему одному, — он огляделся в поисках Стар и Мисси. Мисси он заметил первой — ее темная головка мелькала в толпе. Дочь решительной походкой направлялась к дому. Убедившись, что Мэйда, заметив это, украдкой последовала за ней, Мика стал искать взглядом Стар. На одно короткое, но страшное мгновение сердце его сжалось от страха. Но вот он заметил ее — Стар проталкивалась сквозь толпу к Поппи.

— Стар! — окликнул он ее.

Она словно не слышала.

Выругавшись сквозь зубы, он последовал за ней. Мозг его неотступно сверлила мысль о том, что он, похоже, вот-вот потеряет все, что до сих пор составляло счастье и смысл его жизни.

А Поппи вначале даже не заметила Стар. Tea тарахтела как заведенная — твердила, что это она все затеяла, каялась, клялась, что они ненадолго, что она просто хотела увидеть все «хоть одним глазочком». Чудом сумев прорваться сквозь этот нескончаемый монолог, Норман кислым тоном ухитрился вставить, что они не могли выбрать более неудачного времени для приезда и, может быть, им лучше немедленно уехать, скажем, на север, в Вермонт, покататься на лыжах. Все это время Поппи переглядывалась с Гриффином, словно советуясь, что теперь делать: представить Андерсонов Мике или сделать вид, что ничего не произошло и вернуться к тому, чем все они, собственно, и собирались заняться — к варке кленового сиропа?

Из этого остолбенения Поппи вывело появление Стар. Остановившись возле них, девочка прислонилась к ее креслу.

— Ох! Стар, это ты?

Но Стар даже не смотрела на нее. Ее большие, темные, задумчивые глаза были прикованы к лицу Теи.

— Ух ты! — удивленно присвистнула та. — Вот, значит, как… — Неожиданно она улыбнулась и протянула Стар руку. — Привет! Ты ведь Стар, верно?

Та, не сводя с нее глаз, молча кивнула.

— А я видела твое фото, — объяснила Tea. — Ты там в точности такая, как в жизни.

— А ты очень похожа на мамочку, — прошептала Стар.

Мика, выскользнув из толпы, широкими шагами направился к ним. Он встал за спиной дочери, с вызовом глядя на Нормана, и у Поппи от страха сердце юркнуло в пятки — до такой степени Мика сейчас напоминал вставшего на задние лапы разъяренного гризли. «Вот это уж совсем ни к чему!» — промелькнуло у нее в голове. В конце концов, пора забыть прошлое. Главное сейчас это то, что Tea наконец нашлась. И по собственной воле приехала сюда. Да, у этой девочки сильная воля, с невольным уважением подумала Поппи. Значит, она стремится отыскать свои корни. Что ж, это хорошо.

Поппи дернула Мику за рукав — раз, другой, пока он не заметил ее.

— Время, может, и не совсем удачное, — шепнула она, — а вот чувства похвальные. — По-прежнему держа Мику за руку, она повернулась к Тее. — Это Мика. Ему сегодня пришлось изрядно поволноваться, да и всем нам — ведь мы не знаем точно, когда Хизер отпустят домой. Поэтому, чтобы не мучиться ожиданием, мы решили отпраздновать конец сезона приготовления кленового сиропа. Мика сейчас как раз собирался его варить. Хотите посмотреть, как это делается? — Мика дернулся было, но Поппи, словно клещами, сдавила ему руку.

У Теи глаза полезли на лоб. Потом лицо ее разом просветлело.

— Я бы с радостью, — искренне сказала она.

Поппи вопросительно посмотрела на Мику. В конце концов, это был его дом, его земля, его кленовый сок. И хотя Хизер одной предстоит решать, станет ли она в будущем встречаться с дочерью, но здесь решение оставалось за ним. Сейчас только от него зависит, останутся ли Tea с отцом или им придется уехать.

Но прежде, чем Мика успел что-то сказать, вперед выступила Стар. Остановившись перед Теей, она некоторое время пытливо разглядывала ее, потом приветливо, хоть и не слишком решительно пожала ей руку. И повернулась к отцу.

Естественно, после этого Мике уже ничего не оставалось, как последовать примеру Нормана Андерсона — когда тот, не выдержав осады и сдавшись на милость дочери, покорно позволил ей привезти его в Лейк-Генри. Мика многое бы отдал, чтобы ноги Теи тут не было. И еще больше — чтобы ее не было вообще. Однако она была, и с этим уже ничего невозможно было поделать. И понемногу он начинал понимать, что чувствовала Стар. От Теи исходило такое же ощущение доброты, великодушия, душевной щедрости, что и от Хизер. Даже не будь Стар, обреченно подумал он, вряд ли бы у него хватило бы мужества указать ей рукой на дверь. И потом, эта девочка, как-никак, была плотью от плоти Хизер, которую он любил.

Но он любил и Мисси, а Мисси явно была расстроена. Нужно было отыскать ее, и как можно скорее. Поэтому, отправив всех на сахароварню и попросив ждать его там, сам Мика двинулся назад к дому. Мисси отыскалась в спальне, там же была и Мэйда. Обе устроились на краешке постели.

— Мы тут как раз кое-что обсуждали, — с беглой улыбкой объяснила ему Мэйда. По-моему, Мисси просто нужно было немного отвести душу.

— Оказывается, у нее какие-то тайны, — с вызовом бросила Мисси. И тут же сморщилась, словно собираясь заплакать.

Мика присел перед ней на корточки.

— Понимаешь… у нее тогда просто не было выбора.

— Но у нее есть еще одна, другая семья!

— Нет. Ничего подобного.

— Тогда кто это… эта девчонка? Которая только что приехала? Что-то я не помню, чтобы Хизер когда-нибудь рассказывала о ней! Да она вообще ничего нам не рассказывала!

Мика растерялся. Он не знал, что на это сказать. Вообще говоря, в чем-то Мисси, безусловно, была права. Однако во всем этом была и другая сторона, та самая, о которой девочка даже не подозревала. И потом, если уж быть совсем честным, он и сам никогда и ни о чем ее не спрашивал. Может быть, потому что не хотел знать. Хизер так давно и прочно вошла в его жизнь, что Мика подсознательно уверил себя, будто до него ничего значительного в ее жизни вообще не было. Ему не хотелось думать о ее прошлом, и поэтому он просто уверил себя в том, что все это не имеет никакого значения. Так было проще и спокойнее. Он сам позволил, чтобы это случилось. Так что винить одну Хизер было бы просто несправедливо. Часть вины лежит и на нем.

Сознание этого тяжким грузом легло ему на плечи. Но это было справедливо, и Мика это знал.

— Знаешь, давай поговорим об этом, когда она вернется.

— Не хочу. Не хочу, чтобы она возвращалась!

— А я хочу. Я люблю ее. Понимаешь, Стар, все мы порой делаем ошибки: и ты, и я, и все остальные тоже. Хизер тоже сделала ошибку, и сейчас мы должны простить ее.

Подбородок у Мисси задрожал.

— А вот я не прощу! Ни за что!

— Тогда ты потеряешь ее. Ты именно этого хочешь?

Мисси не ответила.

Мика направился к двери.

— Мы собирались делать сахар на снегу. Тебе принести немного?

Она как будто немного расслабилась.

— Не знаю… — смущенно промямлила она. — Может быть, потом…

— Ну, мне пора идти, а то кто же будет его делать? — Поколебавшись немного, Мика протянул дочери руку. Но она, словно не понимая, просто смотрела на нее. Рука его опустилось. Мике внезапно пришло в голову, что в свое время Мисси станет сущим наказанием, и вот тогда ему уж точно не обойтись без помощи Хизер. Сейчас он и так сделал все, что мог. Правда, не так уж много, виновато подумал он про себя, вспомнив, как старательно избегал быть излишне откровенным с дочерью. Может быть, это трусость, но… кленовый сок не мог ждать. — Ладно, — кивнул он, — приходи, когда захочешь.

Мика принялся варить сок, который еще только начинал прибывать, и это потребовало от него напряжения всех его сил. О Хизер он просто забыл — думать о ней сейчас не было времени. Впрочем, о Тее тоже. Он помнил, что сахароварня до отказа забита людьми и что остальные — дети и взрослые — толпятся снаружи, набивая снегом чистые пластиковые бутылки, миски, тарелки и тазики. Кроме пиршества, которое ждало их в доме, было еще море кофе. Невероятное количество горячего шоколада. И, конечно, яблочного сидра. В воздухе витали обрывки разговоров, неизбежных во время подобного праздничного мероприятия, и Мика иногда ловил себя на том, что волей-неволей слышит часть из них.

Первая порция кленового сока быстро превратилась в сироп. Подняв последний из котлов, Мика наклонил его, сливая кипящую, густеющую на глазах жидкость в фильтровочный пресс. Потом прямо из него разлил процеженный сироп по заранее приготовленным кувшинам, не забыв наполнить расставленные на столе стаканы и чашки. Покончив с этим, Мика вернулся к выпарочному агрегату и занялся второй порцией сока. На этот раз, однако, выждав, когда температура его достигнет нужных семи градусов выше точки кипения, Мика не снял котелок с огня, как полагалось при изготовлении сиропа. Вместо этого он предоставил ему кипеть дальше, аккуратно и постоянно помешивая быстро густеющую жидкость, чтобы она не прилипала к донышку котла и не пригорала. Прошло немного времени, прежде чем она достигла той стадии густоты, которая полагается для изготовления кленового сахара, и Мика, опытным взглядом оценив то, что у него получилось, наполнил два ковша — один для себя, другой для Гриффина — и кивком подозвал его к себе. Оставив у выпарочного агрегата Билли с Эмосом, они вышли на воздух.

На душе у него разом потеплело. Да и как могло быть иначе — ведь тут были все, кого он любил: Поппи, Лили и Джон, Кэсси с мужем и тремя их детьми. Чарли с Аннет и те из их детей, кто не остался в магазине, Камилла, семейство Уинслоу, приятельницы Хизер — Сигрид, Мэриан и Лейла Хиггинс вместе с теми, кто не поленился явиться сюда с другого конца озера и даже с Риджа — а также Вилли Джейк, после ареста Хизер державшийся тише воды ниже травы. Впрочем, Мика не таил на него обиды. Да и на Нормана Андерсона тоже — завладевшая им Мэйда показала ему, что такое хваленое гостеприимство жителей Лейк-Генри. А сама она, судя по блаженному выражению ее лица, была совершенно очарована Норманом.

Полуденное солнце щедро позолотило все — от теплых курток и шапок, в другое время, да еще на пороге весны выглядевших слегка обшарпанными, до веселых, раскрасневшихся лиц и склонов холма. А неподалеку огромный стол буквально ломился под тяжестью разносолов: коробок с засахаренными орешками, пончиками, жареными пирожками, пирогами и пышками, окруженных ровными рядами банок с разными соленьями и маринадами, между которыми красовались тарелки, стаканы и салфетки.

Мика едва успел опустить свой ковш, как его со всех сторон обступила галдящая толпа детей, у каждого в руках была миска или супница, набитая снегом. Обходя их одного за другим, он тонкой струйкой лил в миски со снегом сироп, стараясь, чтобы каждый узор получался забавнее и причудливее другого, и переходил к следующему. Ему не было нужды оглядываться — смотреть, что будет дальше. Оказавшись в холодном снегу, сироп мгновенно застывал и становился твердым, как камень, так что его без труда можно было извлечь оттуда вилкой или даже руками. «Кленовый воск» — так некогда называли его, но теперь это название уже давно забылось, сменившись «сахаром на снегу», тем более что последнее нравилось всем куда больше. Есть его просто так, без всего, было здорово. Но если с пирожками или пышками — тогда это было просто объедение.

Это было одним из самых счастливых воспоминаний его собственного детства. Погрузившись в прошлое, Мика поймал себя на том, что машинально выписывает струйкой первые буквы имени каждого, кто ждал своей очереди — просто чтобы позабавить малышню, восторженным писком и визгом встретивших его затею. Стар радостно захихикала, увидев, как отец тщательно выписывает в ее миске букву С. Потом она подсунула ему другую миску. Заметив, как Стар осторожно покосилась в сторону скромно стоявшей в стороне Теи, Мика обо всем догадался. И вывел причудливо изогнутое Т. Сердце Мики подпрыгнуло, когда Стар наградила его звонким поцелуем.

Она уже повернулась, чтобы бежать, когда он ухватил ее за край куртки.

— А где твоя сестра?

— Не знаю. — Судя по всему, Стар не слишком переживала по поводу отсутствия Мисси. Новая знакомая, так похожая на Хизер, совершенно обворожила ее.

Гриффин, разливавший сироп по мискам возле него, толкнул Мику локтем в бок.

— Она подходила ко мне вместе с дочками Роуз Уинслоу. Они вон там, ниже, на склоне холма.

Мика машинально покосился в ту сторону, куда незаметно указывал Гриффин. Да, Мисси была там — сидела на снегу в компании Эммы, Рут и еще полудюжины других девочек. Разглядывая сахарную фигурку в своей тарелке, она радостно хохотала и казалась совершенно счастливой.

Словно камень свалился у него с души, и Мика вновь вернулся к своему занятию. Теперь, когда малышня получила свои фигурки, вслед за ними один за другим стали подходить и взрослые. Не прошло и нескольких секунд, как его ковш опустел. Мика только успел подумать о том, что пора сходить на сахароварню за новой порцией, когда краем глаза заметил далеко внизу, у подножия холма, приближавшуюся к дому полицейскую машину.

Трясущимися руками он поставил ковш на землю и выпрямился. Мика твердил себе, что это наверняка Пит — завернул посмотреть, как они веселятся. Но по спине у него пополз ледяной холодок, и в душе вдруг шевельнулось предчувствие — и тут он вспомнил, что ему уже с самого утра было как будто не по себе. Судя по всему, это пришло в голову не только ему одному, потому что смех вокруг него стал мало-помалу стихать и по толпе пополз шепоток.

Забыв обо всем, Мика широкими шагами направился к машине. Откуда-то сбоку из толпы вдруг вынырнула Кэсси, но он, словно не заметив ее, продолжал идти. Машина внезапно притормозила, хотя до дома было еще далеко. Она еще не успела остановиться, когда правая дверца ее распахнулась и кто-то выскочил на дорожку.

Мика словно врос в землю. Но стоило ему только увидеть Хизер, как сердце его внезапно остановилось, а потом едва не выпрыгнуло из груди, когда она бегом бросилась к нему. Ее незастегнутая куртка хлопала на ветру, волосы разметались по плечам. Даже на таком расстоянии Мика видел, что она плачет. Но глаза ее сияли, словно серебряные звезды, а лицо светилось от счастья. И самое главное, она бежала — бежала к нему! Все сомнения, терзавшие и мучившие его до сих пор, внезапно развеялись, словно утренний туман. Сейчас он сам вряд ли смог бы объяснить, откуда они взялись. Ведь то, что связывало их с Хизер, не могло исчезнуть вот так, сразу. Их жизни, давно уже слившиеся воедино, их любовь, общие заботы, горести и радости, то, что связывало их, и то, что они делили вместе, все это осталось неизменным. Глупец, с раскаянием подумал он, как он посмел усомниться в Хизер?!

Он и сам не заметил, как кинулся бежать, а через мгновение она уже оказалась в его объятиях и обхватила его за шею с такой силой, что любой другой мужчина, не такой великан, как Мика, давно уже оказался бы задушенным. А Мика? Теперь, когда все его мучения оказались позади, он едва мог дышать — но только от счастья.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Потом, вдруг словно натолкнувшись на какую-то невидимую преграду, осторожно отстранилась и бросила на него робкий взгляд. — Ты позволишь мне вернуться? Я так этого хочу…

Мика кончиками загрубевших пальцев смахнул слезы с ее щек и поцеловал ее со всей страстью и нежностью, на которые только был способен. Потом порывисто прижал ее к себе и даже закрыл глаза, чтобы полнее насладиться этим счастьем. Но радость его требовала выхода, и, издав ликующий крик, он закружил Хизер, чувствуя, что сейчас взорвется от счастья. Выходит, чудеса все-таки случаются, промелькнуло у него в голове.

Даже поставив ее на землю, Мика поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Впрочем, и Хизер тоже улыбалась так хорошо знакомой ему чуть кривоватой улыбкой, которую не портил даже шрам в уголке ее рта — улыбалась и шептала, что умирает от желания поскорее забраться в душ, избавиться от этого ужасного тюремного запаха, пропитавшего ее насквозь, — только пусть он даст ей кусок ее любимого медового мыла, а еще лучше — заберется в душ вместе с ней. Она смеялась своим же собственным словам, незаметно касаясь его щеки, и это говорило ему о том многом, что связывало их, говорило яснее, чем любые в мире слова.

— Мне нужно увидеть моих девочек, — вдруг прошептала она.

Невероятно — но в ее глазах стояла мольба.

Мика оглянулся на притихшую толпу как раз вовремя, чтобы заметить проталкивающуюся к ним Стар. Девочка подбежала к ним, и Хизер прижала ее к себе так же крепко, как до этого Мику.

— А где Мисси? — спросила она у Стар. Стар оглянулась, разыскивая взглядом сестру. Та стояла поодаль. Вид у нее был такой, словно девочка сама не знала, что ей делать. Лицо ее сморщилось, легко было догадаться, что она с трудом удерживается от того, чтобы не заплакать.

«Иди сюда немедленно!» — едва не рявкнул было Мика, но вовремя сдержался. Именно так когда-то говорил с ним отец — не столько говорил, сколько рычал, и стоило ему только промедлить, как тут же следовало наказание. До сих пор Мика всегда сдерживался, напоминая себе, что он не должен быть таким, как Дейл. И Хизер всегда помогала ему.

Точно так же поступила она и сейчас. Передав ему Стар, Хизер бегом кинулась туда, где стояла Мисси. Мика не видел, говорила ли она что-нибудь — для этого он находился слишком далеко, но заметил, как Хизер чмокнула Мисси в макушку и ласково взъерошила ей волосы.

Подбородок у Мисси задрожал. Малышка украдкой бросила отчаянный взгляд на отца, но тот только молча ждал, что будет дальше. А потом глаза ее, вновь обратившись к Хизер, наполнились слезами. Бурно зарыдав, она кинулась к Хизер на шею, обхватила ее руками и спрятала лицо у нее на плече.

Напряжение разом спало. Радостно гомоня, толпа обступила Хизер. Отпихивая друг друга, все спешили обнять ее, а она счастливо смеялась, крепко прижимая к себе Мисси.

Рука Пита легла Мике на плечо.

— Нам пришлось изрядно повозиться, чтобы доставить ее домой сегодня. Это было самое меньшее, что мы могли для нее сделать. Она славная женщина. Хорошо, что вы вместе.

Мика благодарно потряс ему руку. Все еще держа на руках Стар, но уже сгорая от желания снова оказаться рядом с Хизер, он принялся нетерпеливо проталкиваться сквозь окружавшую ее плотную толпу. Словно почувствовав его присутствие, та оглянулась и обняла его свободной рукой. И вот они вновь были вместе, все четверо — на земле, которая принадлежала им, и окруженные теми, кто любил их и кого любили они. И если бы сейчас кто-нибудь предложил бы Мике миллион за этот вот клочок земли, покрытой деревьями, которые он посадил собственными руками, — да что миллион, даже десять, он отказался бы, не задумываясь. У него было все, о чем любой другой на его месте мог только мечтать.

Испустив долгий, счастливый вздох, он поднял лицо к вершине холма. Там, немного в отдалении от остальных, забытые всеми, молча стояли Андерсоны.

Теперь, когда все сомнения окончательно развеялись, Мика мог позволить себе быть великодушным. Он незаметно тронул Хизер за руку и кивком головы указал на них.

— Тут есть кое-кто, с кем я хочу тебя познакомить. — Он потянул ее за собой, и, держа девочек на руках, они вместе двинулись сквозь толпу. Уже возле самой сахароварни Хизер вдруг сдавленно ахнула и, споткнувшись, застыла на месте.

Мика крепко сжал ее похолодевшие пальцы.

Tea не двинулась с места. На лице ее застыл страх. И тут Мике впервые пришло в голову, что если он сам терзался страхом, что Хизер, узнав о ее существовании, не захочет вернуться к нему, Tea, скорее всего, мучилась ничуть не меньше, только совсем по другой причине — наверняка она боялась, что ее родная мать даже не захочет увидеть ее.

Слегка подтолкнув Хизер вперед, он шепнул ей на ухо:

— Там, позади нее, ее отец. Они просто обожают друг друга. И очень счастливы. Но ей хотелось увидеть тебя.

Хизер подняла на него взгляд. В ее серебристо-серых глазах вновь стояли слезы. И опять — невероятно! — она словно спрашивала у него разрешения.

Сейчас она бы могла просить у него, чего угодно — Мика с радостью сделал бы для нее все, даже достал бы звезду с неба, будь это только в его силах, так он любил ее в эту минуту.

Должно быть, Хизер прочитала это в его глазах, потому что из груди ее вырвался дрожащий вздох и лицо немного просветлело. А потом, все так же держа Мисси на руках, она направилась к Тее.

Когда этот долгий, насыщенный переживаниями день наконец подошел к концу, Поппи догадалась, что ей нужно сделать. Она и сама толком не понимала, что натолкнуло ее на эту мысль — радость Мики, сияющие счастьем глаза Хизер или преобразившееся лицо Мэйды. Но что-то подсказывало ей, что и в ней тоже зреет какое-то решение.

Потрясающе — но на следующий день Мика напрочь забыл о сиропе. Он хотел только одного — быть с Хизер. Стало быть, Гриффин оказался в полном распоряжении Поппи. Он развел в камине жаркий огонь и объявил, что станет отвечать на телефонные звонки. А Поппи переоделась и отправилась в комнату с тренажерами. Виктория, естественно, незамедлительно последовала за ней, но уселась возле двери, словно бдительный часовой. Поппи невольно усмехнулась, глянув на ее серьезную морду — ей вдруг пришло в голову, что это не случайно. Неужели догадливая киска намерена проследить, чтобы Поппи не смалодушничала? И теперь собирается стеречь у двери, чтобы хозяйке не вздумалось потихоньку удрать.

Но у Поппи и в мыслях не было отказываться от своего намерения.

Время пришло.

Сделав все упражнения, предназначенные для укрепления мышц верхней части тела, Поппи пересела на велосипедный тренажер и немного покрутила педали. Почувствовав, что уже разогрелась, и решив, что для разминки этого вполне достаточно, она подъехала к стене, где висели крепления для ног, на которые она до этого старалась даже не смотреть. Она ненавидела их — ненавидела люто, до дрожи в спине. От одного их вида к горлу подкатывала липкая тошнота, а от грохота и лязганья, который они издавали при малейшем прикосновении, ныли зубы. Однако теперь в ее глазах они выглядели несколько по-другому. Это была возможность коренным образом изменить всю ее жизнь. Это было начало…

Осторожно положив щитки на колени, Поппи тронула кресло с места и вернулась обратно к параллельным брусьям. Она долго смотрела на них, потом набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и позвала Гриффина.

Он появился на пороге почти сразу же, словно караулил за дверью, заранее зная, что она позовет. На губах его была улыбка. Но как только взгляд Гриффина упал на то, что лежало у нее на коленях, улыбку словно ветром сдуло. Он поднял на Поппи глаза, и взгляды их встретились. В его глазах она прочла вопрос. И еще… может быть, она ошиблась, но ей показалось, что в глазах Гриффина вдруг вспыхнула надежда. Ей сразу стало легче на душе. Приободрившись, Поппи протянула ему щитки.

— Знаешь, пристегнуть эту штуку к ногам — задачка не для слабонервных, — робко улыбаясь, проговорила она. — Может, поможешь, а?

Прошло четыре недели, и как-то раз днем Поппи собралась и потихоньку куда-то уехала одна. Она не сказала, куда. Впрочем, никто ее не спрашивал — когда она уезжала, Гриффин, засев в кабинете, с головой погрузился в работу. Дорвавшись, наконец, до биографии Хэйдена, он был настолько занят, что молча кивнул ей, не поднимая глаз, решив, что Поппи захотелось ненадолго смотаться в город. Впрочем, она ничего не имела против этого. Занят — так занят! И замечательно — меньше вопросов. Вообще говоря, последние день-два и сама она была по уши в заботах.

Забравшись в свой внедорожник, Поппи опустила окно и с наслаждением вдохнула теплый, насыщенный ароматами весны воздух. Пришел апрель, принеся с собой теплые дожди, моментально превратившие все незаасфальтированные дороги в болото. К счастью, кленовый сезон наконец закончился. Теперь о нем можно было забыть до будущего года. На деревьях стали понемногу набухать почки. И несмотря на неизбежную в это время сырость и грязь, настроение у Поппи было приподнятое. В воздухе витали запахи влажной земли и какие-то неясные, но приятные обещания.

Лед на озере тронулся накануне, в два часа пополудни. Боясь пропустить этот момент, Поппи с волнением подкарауливала его возле окна. Заметив, что лед начинает потрескивать, она крикнула Гриффину, чтобы тот поднимался, не то он наверняка что-то упустит. Натаниель Роу выиграл ежегодное пари, которое всегда устраивалось в городе, максимально точно предсказав день и час, когда это произойдет, а незадолго до того, как стали сгущаться сумерки, Поппи услышала крики гагар, причем, как ей показалось, крик доносился одновременно с двух сторон — значит, вернулись две стаи. Она еще долго потом прислушалась, стараясь угадать, так ли это, но крик так больше и не повторился. И Поппи сделала вывод, что на озеро вернулись еще не все гагары, стало быть, сражения за территорию еще впереди.

Она бы наверняка и сейчас взялась высматривать гагар, благо дорога, по которой она ехала, все время петляла по берегу озера, если бы мысли ее не были заняты совсем другим. Добравшись до центра города, Поппи миновала городской пляж, потом почту, желтое, в викторианском стиле здание, в котором размещалась и редакция «Лейк Ньюс». Ее руки с такой силой сжимали руль, что побелели костяшки пальцев. На верхней губе Поппи выступили бисеринки пота. Нервы ее были напряжены до предела, но она понимала, что назад пути нет.

Свернув возле церкви, Поппи двинулась вверх по дорожке, которая вела к городскому кладбищу. Когда-то давно дорожку заасфальтировали, но, видимо, случилось это в незапамятные времена, потому сейчас неровная поверхность ее была сплошь покрыта лужами. Снег уже растаял, сохранившись только в самых укромных местах, где-нибудь в чаще леса, но земля пока еще оставалась голой, лишь кое-где, на проплешинах, торчали жалкие остатки прошлогодней пожухлой травы. О том, чтобы съехать с дорожки, нечего было и мечтать — кроме некоторых мест, где земля уже успела немного просохнуть, вся поверхность ее представляла собой отвратительное болото.

Поппи медленно ехала вперед. Вот надгробие ее отца. Проводив его взглядом, Поппи двинулась дальше. А вон там похоронен Гас Киплинг. Но Поппи не остановилась. Одолев небольшой подъем, который вел к месту последнего успокоения Перри, она притормозила, свернула на небольшую полянку, где было посуше, и остановилась.

Боясь передумать, Поппи поспешно выбралась из машины и повернулась, чтобы достать из внедорожника свои вещи. Шаг левой ногой, затянутой в металлические щитки, сильно смахивающие на латы, потом правой. Она уже успела привыкнуть к ним, и если бы не подрагивание пальцев, вряд ли бы кто-то смог догадаться, как она нервничает. Теперь Поппи хваталась за них при первой возможности. Вся ее прежняя жизнь пронеслась перед ее глазами. Вот она в первый раз идет на свидание. Вот решила прокатиться на водных лыжах — тоже в первый раз. А вот очнулась от комы после нескольких недель забытья, когда жизнь ее буквально висела на волоске — очнулась только для того, чтобы узнать, что теперь она на всю жизнь прикована к инвалидному креслу.

Здесь, совсем рядом, лежал Перри. И вот теперь она совсем близко от него. Их разделяли какие-то двадцать ярдов — двадцать ярдов жидкой грязи.

Поспешно, чтобы не дать страху завладеть ею, она вытащила из джипа костыли и оперлась о них. Прикинув на глаз, насколько твердая под ногами земля, и мысленно выбирая, где посуше и где меньше риска поскользнуться, Поппи сдвинулась к самому краю кресла, сделала глубокий вдох и встала.

За прошлый месяц она проделывала это бесчисленное количество раз, радуясь тому, что теперь это получается почти автоматически. В последнее время Поппи обходилась уже без помощи Гриффина. Больше того, ей даже нравилось проделывать это именно тогда, когда его не было дома. Но ей еще никогда не доводилось пользоваться костылями где-то вне дома. Выкинуть такой фортель, когда земля и так с противным чавканьем разъезжается под ногами, уже само по себе было авантюрой чистой воды. А уж учитывая расстояние, которое ей предстояло преодолеть, и то, что в случае, если она упадет, дело может кончиться совсем плохо, то пуститься на такой риск было сумасшествием.

Высунув от напряжения язык, Поппи перенесла вес тела на левую ногу, с помощью правого бедра выбросила правую ногу вперед, оперлась всей своей тяжестью уже на нее, подтянула поближе левую и встала, напряженно выпрямившись и стараясь опираться равномерно на обе ноги. Отдышавшись, она проделала то же самое еще раз, в том же самом порядке — оперлась о левую ногу, выбросила правую вперед с помощью бедра, подтянула непослушную ногу и встала на обе.

Потом еще раз. И еще раз. И еще. Поппи старалась не смотреть назад. Она запретила себе оборачиваться — ей не хотелось думать о том, как далеко от нее осталось инвалидное кресло. Впрочем, на длинный ряд надгробий, вытянувшийся вдоль дорожки, Поппи тоже старалась не оглядываться. Вместо этого она заставила себя смотреть только вперед, стараясь заранее оценить взглядом, насколько она скользкая, и при этом избегая особенно раскисших мест, одновременно сосредоточившись на движении нижней части своего тела.

Она двигалась вперед маленькими шажками — шаг, остановка, — отмечая каждый коротким, облегченным вздохом. Собственно говоря, именно так она и собиралась делать — и решение оказалось правильным. Медленно, неуклюже раскачиваясь во все стороны и хрипло дыша, Поппи пересекла кладбищенский дворик. Потом один из ее костылей внезапно поехал в сторону — видимо, земля оказалась более раскисшей, чем она предполагала, — но все обошлось. К радости Поппи, она даже не покачнулась.

То, что еще совсем недавно, в феврале, выглядело, как причудливой формы огромный сугроб, теперь оказалось каменной скамьей. Именно эта скамья и была целью ее путешествия. Чувствуя, что силы оставляют ее — когда мышцы уже раздирала нестерпимая боль, плечи начинали противно дрожать, а сведенные судорогой бедра становились как каменные, — Поппи смотрела на эту скамью. Потом глубоко вздыхала и шла дальше. Перенести вес на одну ногу, выбросить вперед другую, опереться на нее и подтянуть к себе первую и так еще раз. И еще. И еще. Чем дальше она шла, тем тяжелее давался ей каждый шаг. Дыхание стало хриплым, майка промокла от пота и прилипла к спине. Но с каждым мучительно дававшимся ей шагом скамья все приближалась. И чем ближе она подходила, тем больше крепло ее стремление непременно дойти.

Что ж, может быть, когда-нибудь придет день, когда она доберется до нее, не запыхавшись, небрежным движением перекинет через нее ноги и усядется, мечтала про себя Поппи. И при этом будет еще непринужденно улыбаться, добавила она. Теперь же, пыхтя и задыхаясь, она заставила себя свернуть немного левее, поскольку земля там выглядела посуше. Сердце стучало так, что грозило разорвать ребра и вырваться наружу. Теперь она уже вполне могла бы дотянуться до скамьи и сесть. Но Поппи упрямо решила, что если и сядет, то непременно посредине — лицом к Перри.

Последние несколько шагов дались ей особенно тяжело. Она устала как собака, а дышала как загнанная лошадь — и при этом ее переполняло торжество. Но, ликуя и радуясь одержанной ею победе, Поппи тем не менее чувствовала, как знакомая печаль сжимает ей сердце.

Уже совсем рядом… Поппи сделала один спотыкающийся, неуверенный шаг… потом еще один… и вот она уже держится за край скамьи. Очень осторожно она повернулась. Пользуясь костылями, чтобы удержать равновесие, Поппи опустилась на скамью и положила их рядом с собой. Прошло немало времени, прежде чем она отдышалась и вспомнила, зачем пришла.

И тогда дыхание у нее снова перехватило — но уже совсем по другой причине. Чувствуя, как в горле встал комок, Поппи уставилась на знакомую могильную плиту из серого камня. Глаза у нее защипало. Перри Уокер, прочитала она. Любимый сын и друг, ты слишком рано ушел от нас. Ниже шли даты — рождения и смерти.

Не в силах оторвать взгляд от надписи, читая и вновь перечитывая ее, Поппи чувствовала, как удавка на горле сжимается все туже. Потом, когда глаза ее застлало слезами и надпись расплылась, она попыталась представить себе лицо Перри, таким, каким оно было высечено на гранитной плите. Именно сюда она так долго мечтала прийти.

— Прости меня, — надломленным голосом прошептала она. — Мне так жаль… — Слезы хлынули у нее по лицу, но на этот раз она уже не пыталась бороться с ними. Ухватившись за холодный край каменной скамьи, она оплакивала и Перри, и его осиротевшую семью, и все то, чему уже не суждено сбыться. Она горевала и о своей семье, вновь и вновь переживая то, через что им всем пришлось пройти — по ее вине. Оплакивала она и себя — навсегда ушедшее детство, здоровье, которое уже никогда не вернешь, собственную наивность и любовь к жизни, бесследно погибшие той ночью двенадцать лет назад. А заодно и все то, чего уже никогда не будет и что ей уже не суждено испытать, то, чего не дано понять другим людям — возможность двигаться, жить полной жизнью и не зависеть от кого-то еще — и она плакала, не стараясь сдержать слез. Слезы очищают душу, а душа Поппи так истосковалась по этому.

Она плакала, пока не почувствовала, что у нее уже больше не осталось слез. Однако и тогда она не ушла — ей хотелось подольше побыть с Перри. Шепотом она рассказывала ему обо всем — о том, где она была и что делала с тех пор, когда они виделись в последний раз — и чувствовала, что Перри ее слышит.

Наконец она замолчала и, склонив голову, прочитала молитву. Поппи не знала, откуда она знает ее — сказать по правде, она не знала даже, слышала ли она ее от кого-то или придумала ее сама. Она молила о прощении.

И вдруг до нее донесся какой-то неясный звук. Открыв глаза, Поппи вскинула голову и прислушалась. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем звук раздался снова. Но она не пожалела, что ждала. Выпрямившись, Поппи набрала полную грудь влажного весеннего воздуха и почувствовала себя очистившейся. И вместе с этим чувством очищения на ее душу снизошел покой.

Бросив последний взгляд на каменное надгробие на могиле Перри, она подтащила к себе костыли и продела в них руки. Потом тяжело повернула непослушное тело и оглянулась туда, где оставила свою машину.

За ее спиной стоял Гриффин.

Наверное, она должна была бы удивиться, но почему-то не удивилась. В конце концов, он достаточно хорошо ее знал. Наверняка Гриффин догадался, с чего ей вдруг так срочно потребовалось уехать из дому, да еще прихватив с собой костыли. И уж, конечно, знал, чем это она была так занята все последние недели и куда направится сегодня.

И вот сейчас, увидев его рядом, Поппи внезапно поразилась безошибочности его догадки. Он был с ней рядом неотлучно все то время, пока в ней назревала эта перемена. И не только. Собственно говоря, он и был причиной ее, катализатором и той движущей силой, что поддерживала Поппи на ее тернистом пути. Глядя, как он стоит рядом, в своих неизменных джинсах, свитере и в той же самой темно-синей куртке, которая была на нем в тот день, когда они встретились, — того глубокого синего цвета, что подчеркивала и делала глубже синеву его глаз и красное золото растрепавшихся на ветру волос, — Поппи внезапно поняла, что и их встреча была предопределена заранее.

И вновь целый водоворот чувств закружил ее — ничуть не менее сильный, чем когда она увидела на могильной плите лицо Перри. Но тогда ее охватила печаль. А сейчас… сейчас это была любовь. При виде Гриффина сердце Поппи затопила такая бурная радость, что ей показалось, еще немного, и оно разорвется.

Он не двинулся с места, не бросился к ней, чтобы подхватить ее на руки, помочь встать, не принялся ахать, хотя на лице его было написано сомнение. Но весь его вид ясно говорил: «Я верю в тебя!» Гриффин не сомневался, что ей это по силам. Он давно уже понял то, что не понимали многие: если уж Поппи что-то вбила себе в голову, она это сделает, и ничто не в силах этому помешать. И тут, надо признаться, Поппи была с ним совершенно согласна.

Улыбаясь, она двинулась к нему — так же неуклюже выбрасывая вперед и подтягивая ноги, как и прежде, однако ни он, ни она этого почти не замечали. Поппи не оборачивалась, не смотрела на могилу. Прошлое было похоронено. Оно осталось далеко позади, там, куда она не хотела смотреть. Теперь ее взгляд был устремлен вперед, в будущее. Она смотрела на Гриффина.

Он шагнул к ней, только когда она была уже на полпути к нему — но и тогда он умудрился сдержать себя, не побежал, нет. Он шел с нарочитой медлительностью, приноравливаясь к ее шагам, словно ему не было никакой нужды торопиться. И с каждым шагом Поппи чувствовала, что любит его еще больше.

Встретились они примерно на полдороге. И замерли, глядя друг другу в глаза.

— Знаешь, я так люблю тебя, что мне даже страшно, — прошептал он.

Поппи засмеялась. Это было самое лучшее, что он мог ей сказать.

По губам Гриффина скользнула усмешка, но глаза его оставались серьезными. На лице его до сих пор читалось сомнение. И только тут ей пришло в голову, что это никак не связано с его опасениями по поводу ее способности самой пробраться по раскисшей дорожке через грязь.

— А у меня в кармане кое-что есть для тебя, — пробормотал Гриффин, но Поппи знала, что он имеет в виду не карамельку.

— Можно посмотреть? — спросила она, внезапно почувствовав, как в ней вспыхнуло острое любопытство.

Гриффин шагнул к ней.

— Давай. Только сама, — предложил он.

Переложив в одну руку костыли, Поппи быстрым движением сунула руку к нему в карман. И нащупала то, что лежало внутри. Дыхание у нее перехватило.

— Доставай, — шепотом скомандовал он.

На кончике ее пальца блестело кольцо. Гриффин осторожно надел ей его на палец, потом повернул ее руку так, чтобы она могла сама его разглядеть, и Поппи сдавленно ахнула. Сиявший в центре его крупный бриллиант с изысканной огранкой, в обрамлении нескольких других, поменьше, прямоугольной формы, на фоне платиновой оправы смотрелся изумительно.

— Тот, что в середине, когда-то принадлежал моей матери, — тихо объяснил он. — Для меня большая честь, если ты согласишься носить его.

Поппи от волнения едва могла дышать.

— Боже милостивый! — изумленно прошептала она. — Это просто потрясающе!

И вдруг она почувствовала, что уже не в силах больше стоять. Ноги у нее подламывались. Поппи обхватила Гриффина за шею, и костыли со звоном рухнули на землю. Засмеявшись, Гриффин подхватил ее на руки.

— Потрясающе, значит? — подмигнул он. — Так это «да» или «нет»?

— Да! Да, конечно! — закричала она. И ей эхом откликнулся другой крик — тот самый, который она слышала совсем недавно. Крик этот несся над озером, и сердце Поппи на миг остановилось, потому что крик этот означал возрождение.

В Лейк-Генри вернулись гагары.