Случайная судьба

Глава 19

Поппи вдруг загорелась ехать во Флориду. Она подумала об этом сразу же, как только Гриффин рассказал ей о ребенке Хизер. Одному Богу известно, каких трудов будет стоить ей подобное путешествие, ведь в последний раз она летала еще до аварии. Но что-то подсказывало ей, что раз Хизер не в состоянии сама поговорить с дочерью, ее, Поппи, долг сделать это за нее.

Кэсси, которой они позвонили, едва дождавшись утра, сомневалась, что в этой поездке есть смысл. У нее в Майами была подруга, работавшая в адвокатской конторе, которая, как уверяла Кэсси, могла бы встретиться с девочкой и ее отцом и задать им все необходимые вопросы. В конце концов, много ли им нужно? Прядь волос, образец слюны… Вряд ли им ответят отказом.

Но Поппи меньше всего думала о подобных вещах. Физические доказательства ее практически не интересовали. Поппи волновало, как отреагирует четырнадцатилетняя девочка на то, что ее настоящая мать вдруг так неожиданно ворвется в ее жизнь? К тому же Хизер не просто ее родная мать. Ее обвиняют в убийстве человека, бывшего биологическим отцом девочки. Для ничего не подозревающего подростка это вдвойне тяжело.

Если бы не эта проклятая буря, Гриффин полетел бы в Майами сам. Он был уверен, что сейчас самое время взять расследование в свои руки. К тому же у него будет больше возможностей не выдать Камиллу.

Но дел навалилось столько, что он просто не мог все бросить и уехать. Он дал себе слово помочь Мике. Нужно было убрать поваленные деревья, и поскорее. Потеря всего одного дня не могла, конечно, существенно помешать делу, но если это продлится дольше, то всему конец.

Не видя другого выхода кроме как предоставить все Кэсси, он с утра отправился к Мике. Поппи сидела рядом с ним. Хотя дорогу уже успели посыпать песком, все еще было достаточно скользко.

День выдался сереньким и холодным, но сырости не чувствовалось. А кроме того, вокруг было так красиво, что даже не верилось, что разыгравшаяся накануне непогода грозит поставить крест на сборке кленового сока. Покрытые тончайшим слоем льда ветки деревьев искрились и сверкали, точно хрустальные подвески. Это было царство Снежной королевы, волшебное очарование которого портили только поваленные деревья. Груды их, похожие на поверженных в схватке великанов, громоздились вдоль дороги. Из трубы каждого дома, мимо которого они проезжали, вился дымок, напоминая о том, что жарко растопленная печь — сейчас единственный способ согреться. В окнах было темно — свет во всем городе так и не включили.

Поппи с Гриффином оказались не единственными, кто приехал к Мике. Пит Даффи был уже тут. Вскоре появился Чарли Оуэнс с двумя старшими сыновьями, вслед за ними приехали Арт Уинслоу, Джон Киплинг и его двоюродный брат Бак. Чуть позже к ним присоединились трое дюжих парней с мельницы, муж Лейлы Хиггинс и еще полдюжины мужчин из Риджа. Все как один прихватили с собой бензопилы и термосы с кофе. На шинах машин красовались цепи.

Гриффина охватило чувство благодарности и облегчения. Взгляд Мики, которым он встречал каждый подъехавший к дому грузовик, говорил о том, что и он испытывает примерно то же самое.

Разбившись по четыре, мужчины стали взбираться по склону холма.

Поппи наблюдала за ними от черного хода. Повсюду валялись поваленные деревья, но мужчины выискивали в первую очередь те места, где они могли помешать стоку кленового сока. На каждую четверку пришлось по две пилы и несколько мотков шланга, и в каждой группе непременно был кто-то, кому было известно, как этот шланг класть.

Последний из добровольных помощников уже скрылся из виду, когда к дому потянулись женщины. Ни одна из них не приехала с пустыми руками. Очень скоро кухня оказалась забита продуктами. Помещение наполнилось приятными запахами и оживленной болтовней, подействовавшей на Поппи так же умиротворяющее, как вид гладкой поверхности озера в тихий летний вечер. Зажженные лампы, жарко горевший в печке огонь и потрескивание поленьев — все это создавало атмосферу уюта и доброго товарищества, которой прониклись все, даже Мисси со Стар. И хотя Поппи не спускала с них глаз, вскоре она успокоилась: девочки сновали между женщин, карабкались к ним на колени и весело щебетали, перебивая одна другую.

На кухонном столе громоздились тарелки с сэндвичами, на плите, в огромном котле, исходил паром суп. Жадно поглощая все это, проголодавшиеся мужчины докладывали Мике о проделанной работе. Уже было покончено с расчисткой заваленного деревьями последнего участка трубопровода, и они рассчитывали к концу дня ввести его в строй. Но в роще еще хватало сломанных кленов, на уборку которых требовалось еще не менее двух дней.

Но у Мики этих двух дней не было. В лучшем случае он мог позволить себе заниматься разборкой завалов лишь с утра, поскольку сок продолжал прибывать. Цвет его становился все светлее, вкус все лучше, а стало быть, и цена его быстро росла. Как только трубопровод будет полностью восстановлен и сок сможет вновь стекать вниз по склону холма, ему придется бросить все и заняться варкой сиропа.

Если все, кто явился помочь ему сегодня, смогут сделать это завтра и послезавтра, потери будут минимальные. Если нет — ему конец.

Мике хотелось попросить их о помощи, но остатки былой гордости помешали ему это сделать.

Большую часть второй половины дня Кэсси провела у телефона. Она разрывалась на части, пытаясь одновременно поймать помощника генерального прокурора в Сакраменто и свою приятельницу из Майами. В конце концов, ей удалось отловить обоих.

Бад Гринелл уперся, твердя, что, мол, нелепо говорить о каком-то там ребенке, отцом которого, возможно, был Роб Диченца, до тех пор, пока Хизер Мэлоун официально не признает себя Лизой Мэтлок. Кэсси ни за что бы не позволила Хизер сделать это, пока у них не будет согласия девочки на тест ДНК.

Приятельница из адвокатской конторы тоже не слишком обрадовала Кэсси, сообщив, что добыть это согласие, возможно, будет несколько труднее, чем та рассчитывала. Естественно, Кэсси предполагала, что семейство Диченцы встанет на дыбы, когда возникнет вопрос о взятии пробы на ДНК с покрытой кровью одежды Роба, но она надеялась ускорить дело благодаря хорошим вестям из Флориды.

— Норман Андерсон может не дать своего согласия, — со вздохом объяснила она немногим оставшимся в тот вечер у Мики. Речь шла о приемном отце дочери Хизер. — Моя приятельница потолковала с одним из своих партнеров, который часто имел с ним дело. По его словам, Норман — достойный и порядочный человек, сколотивший себе немалое состояние за те годы, что он был президентом и председателем совета директоров группы банков на южном побережье. Он не любитель швыряться деньгами и вообще пускать пыль в глаза. Не любит бывать на людях. Спокойный, сдержанный, терпеть не может, когда кто-то вторгается в его личную жизнь. Единственное исключение — его дочь. Ее он просто обожает. Они всегда были очень близки, но особенно сблизились после смерти жены Нормана. Так что, похоже он будет категорически против того, чтобы ворошить всю эту историю.

— Я бы тоже был против, будь это моя дочь, — буркнул Мика, но ведь выбора-то у него не будет, если дело дойдет до суда.

— Проблема в том, что он запросто может нас переиграть, — вздохнула Кэсси. — Если мы не сможем убедить его сейчас, то он имеет право попросить отсрочки, а потом его адвокат направит в суд жалобу на то, что подобное вмешательство в личную жизнь нарушает права его несовершеннолетней дочери.

— Но ведь никто и не собирался нарушать ее права!

— Андерсон вполне может рассчитывать на то, что, затягивая это дело, он заставит нас в конце концов сдать свои позиции и согласиться признать Хизер виновной. Тогда его дочери не придется являться В суд.

— И как долго это может тянуться?

— Месяцы, Мика. А то и годы.

— Но если Андерсон согласится нам помочь, — вмешался Гриффин, — то у него появится шанс избежать лишней шумихи. Конфиденциальность будет гарантирована, и имя его дочери даже не всплывет на суде. Разве не так?

Кэсси кивнула.

— На это я и буду упирать. Моя приятельница договорилась о встрече с ним завтра утром. Она собирается рассказать Андерсону о Хизер. Может, когда он узнает все, это вызовет у него сочувствие.

Поппи силилась представить себе картину — группа людей, ни один из которых в глаза не видел Хизер и тем не менее считают себя вправе решать ее жизнь — и никак не могла это сделать.

— Много у нас шансов? — поинтересовалась Поппи у Кэсси.

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Плохо. А если бы ты полетела сама, как ты думаешь, тебе удалось бы его уломать?

— Я хотела. Моя подруга посоветовалась со своим партнером, и он ее отговорил. Сказал, что такой наплыв юристов может еще больше насторожить Андерсона. Посоветовал нам держать связь по телефону.

— А может, мне с ним встретиться? — вырвалось у Поппи. Содержимое ее желудка резво рванулось вверх, но эта возможность была в ее глазах выходом, о котором она мечтала. — Я ведь не адвокат. Просто обычный человек. Буду, так сказать, представителем другой стороны.

Мэйда испуганно вскинула на дочь глаза.

— Поппи, это немыслимо. Ты ведь давным-давно не летала.

— Ну и что? А сейчас полечу. — Поппи повернулась к Кэсси. — Как ты думаешь, смогу я, так сказать, заменить Хизер? Что, если это поможет?

Кэсси криво улыбнулась:

— Думаешь, тебе удастся его припугнуть? Нет. Ты вовсе не выглядишь опасной.

— Скорее уж вызываю жалость.

— Я этого не говорила.

— Ну так я говорю, — буркнула Поппи. — Раньше мне бы и в голову не пришло давить на жалость, но сейчас мне плевать. По-моему, одна мысль о том, что я в своем инвалидном кресле решилась лететь на другой конец страны, должна заставить его понять, что он держит в своих руках судьбу живого человека.

Гриффин тронул ее за плечо:

— Потерпи пару дней. Разберемся с деревьями, и я полечу с тобой.

— Времени нет, — отрезала Поппи.

— Тогда давай полечу я, — вызвалась Мэйда. — В конце концов, я и так постоянно летаю во Флориду.

Но Поппи упрямо покачала головой. Она совершенно уверена в том, что она хочет. Желудок ее продолжал рваться к горлу. Можно было не сомневаться, что так будет все время, пока она не вернется домой. Только страх перед разлукой не имел с этим ничего общего. Поппи была заядлой путешественницей. До этого несчастного случая удрать из дому ей было раз плюнуть. Потом она тоже ездила, и не раз, на Кейп-Код, в Бостон, даже в Пенсильванию — но только на машине и никогда одна. Прежде у нее не было причин волноваться, сможет ли она добраться куда-то в своем кресле или как это она окажется в незнакомом месте, где у нее нет никого знакомых. Но теперь она впервые задумалась об этом, и ее охватил страх. Но страх — это еще не причина, чтобы отказаться от своей мысли.

— Я должна это сделать, — решительно сказала она. Взгляд ее был прикован к лицу матери.

Мика, должно быть, что-то возразил. Или Кэсси. Она слышала, как в комнате поднялся шум. Только Гриффин молчал. Наверное, он все понял. Но поняла ли Мэйда?

Долгое время она пристально вглядывалась в лицо дочери. Потом опустилась возле нее на колени и крепко обняла ее — именно так, как мечтала Поппи.

Чуть свет во вторник Гриффин отвез ее в аэропорт, чтобы она успела на рейс 6:45 до Майами. За всю дорогу выдержка только раз изменила ей, и тогда она едва удержалась, чтобы не попросить его полететь с ней. Он мог бы помочь ей взобраться в самолет, мог бы держать ее кресло. Он был единственным, кого она могла бы без стеснения попросить помочь ей принять душ. Он поддерживал бы в ней мужество. Он знал, когда говорить, а когда отойти в тень. Он был само совершенство.

Но Поппи удержалась. Этот путь она должна пройти сама.

— Нельзя сказать, что после того случая я боялась куда-то ездить, — говорила она, не зная, кого успокаивает, его или себя. — Отец считал, что инвалидное кресло еще не повод, чтобы заживо похоронить себя в Лейк-Генри. Он собирался ездить куда-то каждый год. Специально под меня велел переделать микроавтобус, только обычно я ездила там как пассажир, вместо того чтобы водить самой. Мы часто уезжали куда-то на четыре-пять дней, но обычно не покидали пределов Новой Англии. У нас с отцом были свои излюбленные места. Он был необыкновенный человек. Как ты думаешь, Норман Андерсон похож на него?

— Если похож, считай, нам повезло. Знаешь, при мысли о куче адвокатов, которые всегда под рукой у тех, кто богат, мне порой делается не по себе. Мой отец без них просто не представляет себе жизни. У него их целая свора — псы, готовые броситься на любого по первому его свистку. — Покосившись в сторону Поппи, Гриффин ласково погладил ее по руке. — Я рад, что ты решила поехать. Если кто-то и способен помочь в этом деле, так только ты, милая.

Нет, он точно совершенство! И Поппи подумала, что, кажется, действительно любит его. Она уже даже почти готова признаться в этом. Конечно, ее порой еще грызли сомнения, но не тогда, когда речь шла о ее собственных чувствах. Она сомневалась в нем. Поппи украдкой вздохнула. Как-то с трудом верилось, что его вовсе не отпугивает ее убожество.

Но, похоже, это действительно так. Когда они добрались до аэропорта. Гриффин усадил ее в кресло, подхватил ее саквояж и покатил кресло вперед. Добравшись до стойки, где проверяли билеты, он снял руки со спинки ее кресла и наклонился к ней.

— Деньги у тебя есть?

— Да.

— Кредитная карточка? Удостоверение личности? Сотовый телефон не забыла?

— Все в порядке.

— Смена белья? Лекарства? Все взяла?

— Да, но только потому, что ты сам сунул мне все это в саквояж. Послушай, не суетись. В конце концов, я вернусь уже сегодня вечером.

— Это я просто так, на всякий случай.

— Я вернусь вечером, — твердо повторила Поппи. От решимости в собственном голосе ей вдруг самой стало легче. — Я буду в Майами в 11:42. Встреча в адвокатской конторе назначена на половину второго. Если не успею на вечерний рейс в 4:19, будет еще один, в 6:30. Стало быть, самое позднее я буду здесь уже в 11:54. Может, мне от аэропорта взять такси до Лейк-Генри?

— Нет, — отрезал он таким тоном, что Поппи моментально прикусила язык, сообразив, что спорить бесполезно. Потом отодвинулся и окинул ее взглядом. — Ты такая хорошенькая.

На Поппи сегодня был самый соблазнительный из всех ее туалетов — пара слаксов из шерсти, заправленных в кожаные сапоги, элегантный черный пиджак и под ним шелковая блузка.

— Не слишком все это консервативно? — всполошилась она.

— Я предлагал тебе кожаные брюки, но ты настояла на этих, и была права — они элегантнее и гораздо больше подходят к случаю. — Их глаза встретились. — Сделай мне одолжение. Пообещай, что если не сможешь самостоятельно вкатить кресло в самолет или выкатить его, то попросишь кого-нибудь помочь тебе. Ты решилась на эту поездку, и я еще больше люблю тебя за это, но тебе вовсе не обязательно делать все самой. Ты нервничаешь? Боишься летать?

— Я действительно нервничаю, но из-за всего сразу. — Он нагнулся к ней, и Поппи обвила руками его шею. — Но зато я хоть что-то делаю. Понимаешь, Гриффин, я уже больше не посторонняя. — Она была уверена, что он поймет — она прочла это в его глазах. — А теперь, пожалуйста, иди, — попросила она. — Мне пора зарегистрироваться. А тебя ждут дела.

— Но я вполне могу дождаться твоего вылета.

— Нет, не можешь. У тебя времени в обрез. Прошу тебя, Гриффин. Со мной все в порядке, честное слово.

Он торопливо поцеловал ее в щеку.

— Я знаю, куколка. В этом-то вся проблема. Думаешь, из-за чего я так переживаю? А вдруг ты поймешь, что прекрасно управляешься сама, и забудешь, что я тут жду тебя! — Улыбнувшись, он сунул ей в руки саквояж. Потом отвернулся и быстро зашагал прочь, но спустя какое-то время все-таки не выдержал и обернулся. Он отыскал ее глазами, и взгляд ее уже не отрывался от нее до самого конца.

Страхи, терзавшие Поппи, быстро развеялись. Она спокойно миновала стойку службы безопасности, причем, как ни странно, не услышала угрожающего писка датчиков. Ее не остановили перед толпой остальных пассажиров, и никто не потребовал, чтобы она слезла со своего кресла и позволила им осмотреть его — не прячет ли она под сиденьем взрывное устройство. С того времени как она в последний раз улетала из Манчестера, прошло более двенадцати лет. Тогда, чтобы сесть в самолет, нужно было пересечь летное поле и по трапу взобраться наверх. Теперь же для этого требовалось всего лишь проехать по специальному рукаву, который сильно смахивал на кишку, а это не составило ни малейшего труда. Не требовалось никакого лифта, которого она до смерти боялась, она ни за что не зацепилась и не упала в проходе между креслами, когда усаживалась на свое место, и не заревела, когда стюард отвез ее кресло в хвостовую часть самолета — а ведь это означало, что теперь она ни при каких обстоятельствах не сможет до него добраться. Кресло всегда было тем якорем, благодаря которому Поппи чувствовала себя уверенно. Без него она просто не могла существовать. По спине ее пробежала дрожь — ей не хотелось думать о том, что будет, если что-то случится и пассажирам будет велено покинуть самолет.

Но ничего такого не случилось. Сказать по правде, полет прошел даже более гладко, чем когда-либо на ее памяти, и она постепенно повеселела. Поппи постаралась продумать все заранее: ничего не пила перед полетом и предусмотрительно сходила в туалет, перед тем как сесть в самолет, чтобы не было необходимости делать это во время полета. И как только она уселась в кресло и пристегнулась, как все пассажиры вокруг нее, на душе у нее разом полегчало и она почувствовала, что она — как все. А когда какой-то мужчина, по виду типичный бизнесмен, последним взобравшись на борт, проскользнул мимо нее и уселся в свободное кресло у иллюминатора, а потом беззастенчиво флиртовал с ней чуть ли не до самого Питтсбурга, Поппи даже немного растерялась. И только потом ее вдруг осенило — да ведь ему и невдомек, что перед ним калека. К тому времени, как они сели, его непрерывная болтовня успела уже изрядно ее утомить. Поппи начала томиться, соображая, как бы половчее от него избавиться. И когда стюард предупредительно подкатил к ней ее кресло, она почувствовала нечто вроде злорадства.

Ей страшно хотелось полюбоваться выражением его лица, но склонившийся к ней стюард лишил ее этого удовольствия.

— Обычно мы выпускаем сначала всех остальных, но сегодня решили сделать исключение, потому что иначе вы можете опоздать на пересадку.

И началась суета.

До ее рейса оставалось всего несколько минут, так что она никак не успевала заглянуть в туалет. Боясь, что не дотерпит до Майами, Поппи, едва оказавшись на борту, подозвала к себе стюардессу. Поскольку времени отвезти ее назад в терминал уже не оставалось, одна из стюардесс любезно помогла ей войти и выйти из крошечного туалета на борту. Смущенная донельзя, Поппи залилась краской и опомнилась, только когда уже сидела на предназначенном ей месте. Она не слишком хорошо помнила, как стюардесса забрала ее кресло, и все полчаса полета сгорала от стыда, воображая, что все пассажиры, оказавшиеся свидетелями устроенного ею представления, сейчас с жаром обсуждают это шоу.

Вдруг она услышала тоненькое «мяу». Сидевшая возле нее женщина сунула руку в сумку и что-то ласково проворковала. Потом смущенно улыбнулась Поппи.

— Я заводчица, развожу кошек. Этому малышу всего десять недель от роду. Везу его на новое место жительства. А он, дурачок, боится.

Поппи вдруг представила крошечного котенка, только недавно навсегда потерявшего мать, скорчившегося от ужаса в темной сумке, которого везут, неизвестно куда. Вот кто действительно имеет полное право бояться, грустно усмехнулась она про себя. Уж ему, небось, куда хуже, чем ей. Котенок снова мяукнул, и Поппи внезапно вспомнилось, как Виктория раз за разом пыталась вспрыгнуть на шкаф, падала и вновь пыталась, пока не добилась своего. И Поппи сразу стало легче. Все ее смущение вдруг куда-то пропало.

Оно исчезло бесследно — где-то на полпути между Западной Виргинией и Флоридой Поппи внезапно сочла смущение роскошью, на которую она не имеет права, и напрасно потерянным временем, которого у нее тоже нет. Тем более сейчас, когда есть заботы и поважнее, добавила она про себя. И заставила себя переключиться на них.

Наконец, самолет совершил посадку в Майами. Приятельница Кэсси, Сюзан Макдермотт, уже ждала Поппи у выхода. Не успела та появиться, как Сюзан с улыбкой кинулась к ней навстречу и, предупредив, что встречу перенесли на час раньше, торопливо покатила Поппи к поджидавшей их машине. Та даже ничего не успела сообразить, как они уже подъезжали к городу.

Поппи ошарашенно крутила головой по сторонам: теплый воздух, ни крупинки снега на улицах, вдоль которых приветливо кивают растрепанными макушками пальмы, уходящие вдаль до самого горизонта, небоскребы вместо холмов… Но сильнее всех других чувств было удовольствие от того, что она все-таки это сделала. К тому времени когда ее кресло-коляска въехала в лифт адвокатской конторы, Поппи уже просто раздувалась от гордости, но как только кабина остановилась на пятом этаже, она заметно присмирела. Двойные стеклянные двери с тихим шорохом раздвинулись в стороны, и она вслед за Сюзан двинулась по коридору к отделанному красным деревом конференц-залу.

Норман Андерсон оказался гораздо старше, чем она представляла, примерно ровесником Мэйды, с простым, но приятным и честным лицом. Выражение лица у него показалось ей по-детски беззащитным. Она, пожалуй, удивилась бы этому, если бы вид его спутницы не поразил ее еще больше.

Мика изо всех сил старался не думать о том, что сейчас происходит во Флориде, — уж слишком многое было поставлено на карту, а он ничем не мог тут помочь. Не хотелось ему думать и о четырнадцатилетней девочки, которая вдруг неожиданно возникла из небытия. Он мог только сожалеть о том, что ребенок, от которого в свое время отказалась Хизер, теперь держит их судьбу в своих руках. И от нее зависит не только судьба самой Хизер, но также судьба его самого и двух его дочерей. Это казалось до обидного несправедливым.

Но мир полон подобных несправедливостей, одной из которых была зверская жестокость, с которой Роб Диченца некогда обращался с Хизер. А разве справедливо то, что спустя столько лет ее бросили в тюрьму, обвинив в его убийстве? А снежная буря, грозившая сгубить его урожай? По части первых двух из них он был бессилен что-либо изменить, поэтому, взяв себя в руки, занялся сахароварней. Еще дюжина добровольных помощников явились прямо с раннего утра, и всю первую половину дня они не разгибая спины расчищали завалы. Теперь, когда основную часть трубопровода удалось привести в порядок и сок мог снова прибывать без помех, а эта часть холма была уже очищена от поваленных деревьев, будущее уже не казалось Мике таким мрачным. И пока Гриффин руководил добровольцами на подступах к сахароварне, Мика получил возможность сварить тот сок, что накопился за последнее время.

Он включил цепь. Сок медленно двинулся к выпарочному агрегату, дошел до точки кипения сначала в заднем котле, потом стек в передний котел, после чего оказался, наконец, в последнем из них. Когда он уже почти превратился в сироп, Мика включил фильтровальный пресс. И тут его настигла последняя несправедливость судьбы. Фильтровальный пресс был единственным агрегатом из всей системы, для которого требовался электрический ток. А электричества по-прежнему не было. Правда, зная, что у него есть запасной генератор, Мика не слишком переживал. И вот теперь, когда он нужен был Мике как воздух, этот самый генератор взял да и вышел из строя.

Одного взгляда на дочь Хизер оказалось достаточно, чтобы у Поппи захватило дух. Ей не нужно было говорить, кто перед ней: у Алтеи Андерсон не было ни серебристо-серых глаз ее матери, ни крошечного шрама возле губы, но в остальном сходство было просто потрясающим. У матери и дочери были совершенно одинаковые длинные густые волосы, то же лицо в форме сердечка, те же прямые брови вразлет, то же хрупкое, изящное телосложение.

Поппи схватилась за сердце. Она не могла оторвать от малышки глаз. Малышки?! Тее было четырнадцать, но с виду ей можно было смело дать все двадцать два. Весьма развитая физически, с приятно округленными формами, которые выгодно подчеркивали мини-юбка и тонкий пуловер, несомненно, итальянского производства и весьма откровенного покроя, она выглядела старше своих лет. Манеры этой девочки поражали изысканностью. Назвать ее подростком было бы просто глупо. Во всяком случае, держалась она, как молодая женщина.

Мысленно одернув себя, Поппи заставила себя оторвать от нее взгляд и попыталась запомнить имена тех, с кем ее знакомили. В зале было восемь человек, и если бы их всех предусмотрительно не рассадили вокруг огромного стола заседаний, она вряд ли бы смогла догадаться, кто из собравшихся тут адвокатов кого представляет. Поппи вежливо кивала всякий раз, когда ей называли очередное имя. Кивнула она и тогда, когда ей представили Нормана Андерсона, а вслед за ним Тею. Она подняла на нее глаза и уже не могла оторвать их, сколько ни старалась.

— Простите, — беззвучно выдохнула она, сообразив, что все смотрят на нее. — Но вы поразительно похожи на свою мать. Вы такая красивая!

— Спасибо, — прошептала Tea, но за ее вежливой, заученной улыбкой манекенщицы Поппи почудилось смущение.

Пока Сюзан лаконично знакомила собравшихся с делом Хизер, Поппи гадала, что чувствовала бы она, окажись она на месте этой рано повзрослевшей девочки. Уже давно доказано, что между матерью и ребенком существует невидимая, но крепкая связь. Если бы Поппи тоже удочерили, она наверняка со временем захотела бы узнать побольше о своей родной матери — не жить с ней, ни полюбить ее, нет — просто узнать.

Адвокаты погрузились в обсуждение понятных им одним деталей, перебрасываясь такими мудреными словечками, как «законность», «конфиденциальность», «конституционные гарантии» и «права несовершеннолетних». Поппи изо всех сил старалась ничего не упустить, но ее взгляд помимо ее воли то и дело обращался к Тее. Только сейчас до нее дошло, что Tea, должно быть, слышит все это уже не в первый раз. И для нее во всем этом, наверное, нет особой неожиданности. Так, обычное любопытство. Как показалось Поппи, девочке очень хочется узнать хоть что-то о Хизер.

Ее отец больше молчал. Он держался довольно спокойно, предоставив своему адвокату обсуждать дело с Сюзан Макдермотт — примерно так и представляла это себе Кэсси. Адвокат Андерсона рассуждал о тех неизбежных неприятностях, которые повлечет огласка подобного дела, о той боли, которую она может причинить. Он был решительно против — в особенности, по его словам, потому, что речь тут шла о ребенке.

О ребенке? То есть о Тее?! Тут уж Поппи решительно не в состоянии была смолчать.

— Честно говоря, странно, что вы вообще сочли возможным привести ребенка сюда. Я бы нисколько не удивилась, если бы вы решили оградить ее от всего этого.

Ответил ей Андерсон. Его слова прозвучали хоть и спокойно, но твердо.

— У моей дочери уже сложилось собственное мнение по этому вопросу. Она с самого начала следила за расследованием по газетам. И она сама захотела прийти сюда.

— Ей уже известно, кто ее биологические родители?

— Ей известно, что ее удочерили сразу после рождения, — коротко ответил Андерсон. — Я лично до недавнего времени и понятия не имел, что ей известно о том, кто ее мать.

Tea, покосившись на отца, виновато понурилась, и Поппи вдруг страшно захотелось спросить, что он имел в виду. Впрочем, какая разница, откуда Tea узнала о Хизер. Гораздо важнее сейчас было другое — судя по ее виду, непохоже, чтобы для девочки это стало таким уж ударом.

— У Хизер на этот счет тоже есть свое мнение. — Глядя Тее в глаза, Поппи говорила так, словно в комнате не было никого кроме них двоих. — Она бы никогда в жизни не призналась, что у нее есть ребенок, поскольку ей ненавистна была сама мысль о том, чтобы впутывать тебя в эту историю. Если бы не один человек, мы бы до сих пор не знали даже твоего имени — поскольку она сама его не знала. Считала, что не имеет на это права, раз отказалась от тебя сразу после рождения. Ей было известно только, что ты обрела родителей, которые тебя любят, и она была благодарна им за это. Она приехала в Лейк-Генри, не взяв из прошлой жизни ничего, кроме рюкзака, где было только письмо от адвоката, занимавшегося в свое время твоим усыновлением. И еще вот этого. — Поппи вытащила из сумки крохотную бирку, которую каждый новорожденный получает при рождении, и через стол протянула его Тее.

— Не думаю, что это правильно! — взвился адвокат Андерсона — и тут же замолк с открытым ртом, потому что Tea протянула руку и быстро схватила бирку.

Слава тебе, Господи!

«Молодец!» — едва не крикнула Поппи. Потому что если человеку нельзя увидеть первую вещь, которую он получает, едва вступив в этот мир, то что же тогда считать правильным? Естественно, адвокату Андерсона очень не хотелось, чтобы Tea видела ее — ведь тогда девочка, вполне возможно, почувствовав связь с матерью, могла бы настоять на том, чтобы установить их родство. Именно на это и рассчитывала Поппи, когда клала в сумочку бирку.

Tea впилась в нее взглядом.

Адвокат, увидев, что момент упущен, вернулся к тому, о чем уже говорилось раньше.

— Главный вопрос — это время. Давайте говорить начистоту. Все мы понимаем, что на каком-то этапе нам так или иначе придется привести Алтею в суд. Но еще до этого мы должны быть полностью уверены, что ей не будет нанесен никакой ущерб.

Сюзан Макдермотт вновь указала на то, что в этом деле вопрос времени имеет первостепенное значение, и адвокаты снова принялись препираться. Когда выяснилось, что ни одна из сторон не намерена уступать, Сюзан предложила сделать небольшой перерыв.

Разъяренная Поппи выкатилась из зала и двинулась к дамскому туалету. Но не успела она открыть кран, как дверь у нее за спиной слабо скрипнула, и, обернувшись, она увидела Тею. Оглядевшись, девочка плотно прикрыла за собой дверь.

В ее огромных глазах Поппи прочла откровенное любопытство.

— Скажите… она красивая? — прошептала она.

Поппи кивнула.

— Очень. Погоди-ка. — Ополоснув и насухо вытерев руки, она порылась в сумочке и протянула девочке пачку снимков. Это были как раз те, что сделал Гриффин, когда они были в Миннеаполисе. Выражение лица Теи, когда она жадно вглядывалась в них, уже говорило о многом.

— Я видела ее фотоснимки в газете, — пробормотала она. — Но это не одно и то же. Здесь она выглядит счастливой.

— У нее и в самом деле была счастливая жизнь. Она замечательный человек, Tea. Одна из тех, в ком прекрасно все — и душа и тело. И она скорее бы умерла, чем причинила бы тебе боль. Если начистоту, ей вообще неизвестно, что я здесь.

— Тогда почему вы приехали?

— Она моя лучшая подруга. Было время, когда я, оказавшись в этом кресле, готова была сдаться. Но она не позволила мне этого.

— А что случилось?

— Авария. Снегоход перевернулся.

— Она была с вами, когда это произошло?

— Нет. Но примчалась почти сразу же.

— Вы сказали, что она даже не знает, как меня зовут. А она хотела бы узнать?

Зная Хизер не хуже самой себя, Поппи не сомневалась ни минуты.

— Хотела бы, только понимала, что это глупо. Отказаться от тебя и без того было очень тяжело. Это едва не разорвало ей сердце. А узнай она, как тебя зовут, ей пришлось бы пройти через это снова. Ты бы стала реальной, понимаешь, девочка? Потом ей захотелось бы увидеть тебя, стать частью твоей жизни. Но ведь у тебя к этому времени уже была своя собственная жизнь. И Хизер считала, что вмешиваться в нее она просто не имеет права.

— А ей известно, что моя мать умерла?

— Нет.

— Я отыскала документы об удочерении в ящике маминого стола после ее смерти, — прошептала Алтея, сразу превратившись в растерянную четырнадцатилетнюю девочку, которой она, в сущности, и была. — Они мне были ни для чего, мне просто хотелось знать, понимаете? Ну вот, а потом… я подумала, что папа расстроится, и не стала ему говорить. Только на этой неделе призналась, что все знаю. Но мне известно, что он тоже следил за этим делом по газетам, и мне вдруг захотелось, чтобы он знал, что я тоже все знаю.

— В каком ты классе?

— В девятом. Хожу в частную школу.

«В девятый класс? Это в четырнадцать лет? Что-то рановато», — прикинула Поппи.

— Держу пари, ты очень умная, — улыбнулась она.

— А Хизер… Чем она занимается?

— Она из тех, кого называют рукастыми: замечательно готовит, шьет, вяжет. Еще из нее мог бы получиться великолепный дизайнер интерьеров.

— А вот у меня с этим не очень. А какой у нее был любимый предмет в школе?

— Ну, я ведь не знала ее, когда она училась в школе, но она очень ловко управляется с компьютером, занимается бухгалтерией, счетами и всем прочим, так что, думаю, с математикой у нее всегда было в порядке.

— И у меня тоже! — обрадовалась Tea. Потом вдруг нахмурилась. — Моя мама умерла от рака. А у Хизер ничего такого нет?

— Нет, нет, что ты! Она, правда, часто простуживается, но это и все.

— И я тоже. Нет, это просто невероятно! А вот мой папа никогда не простуживается.

— Мне он понравился. Похоже, он славный человек.

— Так оно и есть! — с жаром подтвердила Tea. — Папочка просто чудо. Это ведь он позволил мне прийти сюда. И даже специально попросил перенести встречу на час раньше, чтобы я могла успеть в перерыв на обед. Другие родители на его месте ни за что бы не позволили, верно? А я читала о вашем городе в газетах. Это просто невероятно!

— Да, нам изрядно досталось в последнее время. Эта снежная буря может сорвать нам сезон.

— Сезон?

— Сезон, когда из кленового сока варят сироп. Любишь кленовый сироп?

Tea, не ответив, разглядывала фотографию, где были сняты Мика и Хизер.

— Это и есть его бизнес?

— Да. И ее тоже. В этом деле она, так сказать, его муза.

Tea прислонилась к раковине с таким видом, что было ясно — она не намерена прерывать столь интересный разговор.

— Расскажите мне о ней. Как проходит, например, ее день? Когда она встает, что ест на завтрак, что потом делает…

Снова скрипнула дверь, и показалось лицо Сюзан.

— Там небольшая паника, — с заговорщическим видом прошептала она.

Поппи решила, что с этим можно подождать. Она поймала себя на том, что испытывает почти такую же симпатию к Тее, как испытывала к самой Хизер. Но девочке, как-никак, всего четырнадцать, и эта встреча как раз и была устроена для того, чтобы оградить ее от уродливых призраков прошлого. Поппи могла сколько угодно считать, что это глупо, но ей очень не хотелось усугублять разногласия между Теей и ее отцом.

— О’кей, иду, — отозвалась она и двинулась к выходу.

Фотографии остались у Теи. Сунув их в маленькую кожаную сумочку, она торопливо пригладила рукой волосы, благоразумно выждала пару минут и тоже вышла из туалета. Первым, кого она увидела, был отец, нетерпеливо вышагивавший по коридору. На лице у него было написано беспокойство.

— С тобой все в порядке, тыковка? — с мягкой улыбкой, которую она так любила, спросил он.

Кивнув, она взяла его под руку.

— А с тобой?

Он грустно улыбнулся.

— Когда слышишь об этом, все выглядит совсем по-другому, не так, как в газетах, верно? — Андерсон развел руками.

— И это тебя беспокоит? — Что-то подсказывало ей, что отец боится. Tea немало времени проводила в интернетовских чатах и успела наслушаться всяких ужасов о том, что происходит, когда факт усыновления всплывает наружу. Но она скорее откусила бы себе язык, чем согласилась бы причинить ему боль. — Если так, — она заглянула ему в глаза, — то я больше не буду спрашивать. Я ведь тебя люблю. Ты мой папочка!

— Знаю, милая, знаю.

— И все равно, это даже интересно, тебе не кажется? — снова защебетала она, не в силах сразу успокоиться. Возбуждение бурлило в ней, настоятельно требуя выхода. — Словно вдруг обнаружился какой-то давным-давно забытый родственник, о котором ты и понятия не имел. Она ведь теперь тебе тоже вроде как родственница, если ты мой папа, правда?

Лицо у него вдруг стало растерянным, в глазах снова мелькнул страх.

— Не думаю, что это она его убила, — уверенно заявила Tea.

— Однако он умер. Прости. Мне жаль, что приходится об этом говорить.

— Но это ведь случилось так давно. И я его даже никогда не видела. У меня такое чувство, словно это просто кино. — Как странно, подумала Tea, а вот мать, о которой она только что узнала, напротив, была в ее глазах живой и потрясающе реальной.

— И все-таки, — вздохнул Норман, — я пожалуй, предпочел бы, чтобы твои родители были живы и здоровы.

Tea сжала его руку:

— Это потому, что ты такой хороший. И еще потому, что ты меня любишь. Ты — самый лучший в мире отец!

Со свистом втянув в себя воздух, он обнял ее за плечи и порывисто прижал к себе. Потом, с хорошо знакомым ей задиристым выражением, словно говорившим: «А теперь пойдем, надерем им задницы!», с которым он всегда отправлялся на заседания своего банка, кивнул в сторону двери в конференц-зал.