Случайная судьба

Глава 14

Вторники и субботы в задней комнате «У Чарли» стали в Лейк-Генри традицией, с очень давними корнями. Унаследовав ее от отца, Чарли-старшего, как тот в свое время от деда, Чарли Джо, нынешний представитель этого семейства решился изменить только то, что его жена Аннет считала совершенно необходимым, а именно поставить вместо допотопных лавок нормальные столы и стулья, добавив к ним современный музыкальный центр. Но крохотное возвышение, которое все именовали эстрадой, не изменилось. Прежней осталась и громадная печь, в холода наполнявшая зальчик приятным теплом. Прошло уже много лет, а внутри пахло точно так же, как в старом деревенском амбаре, только теперь к запахам свежей стружки и зерна примешивался еще аромат кофе. Но лучше всего, по мнению Поппи, был бесподобный запах свежевыпеченного шоколадного печенья, которое у Чарли всегда готовили по рецепту, оставшемуся от его матушки, и подавали к столу прямо из печи.

Если по субботам эстрада по традиции предоставлялась только хорошо известным группам, то по вторникам тут мог выступить любой желающий. Вот и сегодня первым туда поднялся какой-то никому не известный парнишка с гитарой. Однако изюминкой нынешнего собрания стал струнный квартет: скрипка, альт, виолончель и бас-кларнет, предпочитавшие репертуар «Биттлз».

Поппи обожала «Биттлз». Гриффин, как выяснилось, тоже. Поппи даже устроила ему нечто вроде проверки, потребовав, чтобы он угадывал песню, которую она мурлыкала. Гриффин не ошибся ни разу. Вот и отлично, подумала Поппи, прекрасный предлог, чтобы привести его туда.

— Он просто тащится от «Биттлз», — словно попугай, твердила она всем и каждому, кто тоже явился к Чарли. — Всю неделю вкалывал как проклятый, знаете ли, — помогал Мике. Так что это — самое малое, что мы можем для него сделать.

Сама-то она считала, что обязана ему куда большим. И помощь Мике была тут совершенно ни при чем. Она чувствовала себя его должницей по многим причинам. Он принес ей Викторию, без которой она уже не представляла себе жизни, жарил ей на завтрак французские тосты, с которыми, по мнению Поппи, мало что могло сравниться на вкус. А еще он отличался просто потрясающей деликатностью, когда речь шла о ее романтических фантазиях. Вспомнив, как он танцевал с ней, Поппи вся порозовела. С момента той злополучной аварии в ее жизни, наверное, не было минуты счастливей.

Но она чувствовала себя обязанной Гриффину еще и по другой причине. Хизер. Да и не только она — весь город тоже. В конце концов, если не Гриффину, то кому-то другому все равно бросилось бы в глаза ее потрясающее сходство с Лизой. Только вот вряд ли «кто-то» другой так старался бы помочь и загладить свою вину, с такой готовностью тратил бы все свое время и деньги, чтобы вызволить Хизер из беды.

Своим появлением у Чарли в сопровождении Гриффина Поппи ясно дала всем понять, что отныне она на его стороне, хоть он и появился в городе лишь неделю назад. Однако в глазах всех остальных он по-прежнему оставался чужаком, несмотря на то, что прошел проверку на живучесть, которую ему устроили.

Надо отдать должное Гриффину — он почувствовал это сразу. И не сделал ни одной ошибки. Дай он волю своей привычке приставать ко всем с вопросами, его мигом поставили бы на место. Но вместо этого он скромно держался рядом с Поппи, приветливо улыбался, когда она его с кем-то знакомила, не задал ни единого вопроса, но в то же время с удовольствием болтал и шутил, когда к нему обращались. Спустя какое-то время, почувствовав, что Гриффин уже достаточно освоился, Поппи попыталась незаметно перевести разговор на тему, которая его интересовала.

Это оказалось нелегко, учитывая, что все беседы упорно вертелись вокруг приближавшегося сезона сборки кленового сока. Правда, поскольку Мики тут не было, а Гриффин, как-никак, всю неделю работал с ним на пару, ему удалось достаточно естественно вписаться в общую беседу. С таким видом, словно занимался этим едва ли не с самого рождения, он подробно описал, что им удалось сделать. Гриффин как бы случайно даже обмолвился, что Мике наверняка потребуется помощь — и Поппи надеялась, что этот намек не останется незамеченным.

Когда раздались звуки гитары, все разговоры стихли, однако репертуар юноши оказался невелик. Ему хватило четверти часа, чтобы исчерпать его, после чего гул голосов возобновился. Гриффин выглядел вполне довольным. По-видимому, он принадлежал к тому сорту людей, которые без труда найдут, о чем поговорить с каждым. С Марком, мужем Кэсси, такой темой оказался Принстон, выпускниками которого, как вскоре выяснилось, были они оба. С Чарли это был Литтл-Беар, к тому же теперь Гриффину было что добавить к коллекции баек Оуэна. А с Джоном у них в Бостоне нашлись общие друзья.

Как Поппи и предполагала, ее появление в компании Гриффина не осталось незамеченным. Первой объяснений потребовала Кэсси.

— Ты мне не говорила, что придешь с ним, — прошипела она на ухо Поппи.

— А я и сама не знала, — прошептала Поппи в ответ. — Решила в последнюю минуту. Оказывается, он просто без ума от «Биттлз».

— О да. Конечно! — съехидничала Кэсси. — Ладно, я тоже рада, что он здесь. Сейчас все прицепятся с вопросами о Хизер, и мне одной без твоего приятеля придется вертеться, как ужу на сковородке.

— Но он не мой приятель!

На губах Кэсси появилась ехидная улыбка.

— Да? Ну что ж, в любом случае ты выглядишь на миллион долларов. Классная прическа. Ты отрастила волосы?

— Угу — уже целых два дня отращиваю. Или ты не видела меня позавчера? — метнув в сторону Кэсси выразительный взгляд, с изрядной долей яда в голосе парировала Поппи.

А вот отделаться шуткой от Аннет было не так-то легко. Увидев, что Гриффин погрузился в беседу с Чарли, та схватила свой стул и, лучезарно улыбаясь, устроилась возле Поппи.

— Он просто чудо, Поппи! Нет, ты только посмотри на них! Да, в этом твоем Гриффине есть что-то такое, что импонирует Чарли. В общем, я рада, что он здесь. И он, похоже, совершенно очарован тобой.

Беда была в том, что хотя у Аннет и в мыслях не было ничего дурного, однако язык у нее был без костей и она всегда была источником и средоточием всех городских сплетен.

— И вовсе он не очарован мной, — возмутилась Поппи. — Но даже если так, я-то ничуть не очарована им!

— Однако он довольно настойчив. Тогда, в октябре, ты дала ему от ворот поворот, но он все-таки вернулся. — Аннет окинула Гриффина одобрительным взглядом. — А у такого привлекательного парня, должно быть, нет отбоя от женщин.

— Которые к тому же могут удовлетворить его куда лучше, чем я. — Это замечание дало Поппи возможность намекнуть на тот факт, что в сексуальном отношении паралитики все-таки не такие люди, как все. Будучи особой достаточно старомодной, Аннет не осмелилась дальше развивать эту скользкую тему, на что и рассчитывала Поппи.

А вот Лили — возможно, из-за любви к сестре — оказалась куда более настырной. Да и скромности в ней было поменьше, чем в Аннет. Дождавшись момента, когда Джон завладел вниманием Гриффина, она тут же придвинулась к сестре.

— Ну и ну — ты накрасилась! — с горящими любопытством глазами накинулась она на сестру. — Что это значит, интересно знать?

Поппи от души рассмеялась. Это был один из ее любимых приемов, и в подобных случаях она часто пускала его в ход.

— Мама спросила то же самое в день, когда мне стукнуло шестнадцать. Слово в слово! Помнишь, когда я отправилась на свидание с парнем, который был капитаном лыжной команды Дартмура?

— А то как же! — Лизи сдавленно захихикала. — Но тогда, насколько я помню, ты решила сыграть роль этакой пресыщенной дамочки. А теперь?

— Погоди, погоди, — хмыкнула Поппи. — А ты сама? Ты ведь, кажется, тоже подкрасилась? У тебя помада на губах и… Убей меня бог — точно, румяна!

— Никаких румян! — вспыхнула Лили, хотя Поппи могла поклясться, что не ошиблась. Лили всегда считалась в семье первой красавицей, а теперь она просто расцвела. — Только пудра и помада, — подчеркнула она, — и то исключительно ради Джона. А ради чего ты навела красоту?

— Ради себя самой. — Поппи благоразумно перешла на шепот. — Решила поднять себе настроение. Неделя выдалась на редкость тяжелая, а тут еще эти тревоги из-за Хизер… И если ты вбила себе в голову, что я затеяла все это ради Гриффина, то забудь об этом. Он просто мой друг, Лили. Не больше.

— Жаль. Мне он нравится.

— Мне тоже. Так ведь это же хорошо.

— Я имела в виду — жаль, что он просто друг. Такой парень! Представляю, какие мысли бродят у тебя в голове при одном только взгляде на него! — Лили выразительно облизнулась и подмигнула зардевшейся Поппи.

Собственно говоря, так оно и было, но Поппи скорее бы откусила себе язык, чем призналась в этом.

— Друзьям не приходят в голову нескромные мысли, — отшутилась она.

— А зря. Он просто создан для тебя.

— Нет. Он же газетчик, и к тому же чертовски богат.

— Ох, Поппи, — вздохнула Лили. — А мы все?

— Да, но не настолько. И потом, он городской — один из тех, кто вращает колесо светской мельницы. Ты можешь представить себе, как я утюжу свои простенькие белые салфетки, раскладываю их возле своих простеньких столовых приборов в своей приспособленной для инвалида гостиной, ожидая к обеду все сливки общества Филадельфии?

— Он же не из Филадельфии!

— Ну из Нью-Джерси, какая разница? К тому же меня моя жизнь вполне устраивает. — Поппи почувствовала, что потихоньку начинает заводиться. — Думаешь, я не знала, какие пойдут разговоры, если я приду сюда с ним? Господи, почему все вбили себе в голову, что мне кто-то нужен? Или вам кажется, что одна я не справляюсь?

— Ты справляешься прекрасно, — заявила Лили тоном, который Поппи сочла возмутительно менторским. Однако Лили обладала чувством такта, да и не понаслышке знала, что такое сплетни, изведав их на собственной шкуре. Правда, все это было уже в прошлом, но до сих пор иногда она ощущала себя беззащитной. Но самое главное, что они с Поппи были достаточно близки, чтобы и Поппи это знала.

И сейчас обе остро чувствовали эту связь. Лили придвинулась к сестре почти вплотную.

— Я с вас глаз не спускаю с той минуты, как вы пришли. Может, ты думаешь, что он полностью поглощен разговорами, но он все время поглядывает на тебя. И взгляд у него такой, словно ты для него центр вселенной. Он хочет быть с тобой, Поппи.

— Ну да, конечно. Я ведь, как-никак, его пригласительный билет, — хмыкнула Поппи. — И заодно его верительные грамоты.

Лили покачала головой.

— Я о другом.

— А я — об этом, — отрезала Поппи. Вдруг в душе ее зашевелились некие подозрения. Она огляделась. — Так вот, значит, что у всех на уме, да?

Лили улыбнулась.

— Я не могу говорить за всех.

— Тогда говори за себя! И, умоляю, — хватит о Гриффине! Лучше расскажи мне что-нибудь такое, что не имеет к нему отношения!

— Ладно. Я беременна.

У Поппи перехватило дыхание.

Невероятно!

Поппи, улыбнувшись, крепко обняла сестру.

— Потрясающая новость!

— Никто ничего не знает! — заговорщически прошептала Лили ей в ухо. Кроме Джона, конечно. Всего шесть недель. Я и тебе пока не хотела говорить.

— Я так счастлива за тебя!

В глазах Лили промелькнула тревога.

— Правда? Честно говоря, я сомневалась…

— Глупости! Только потому, что я не смогу иметь своих детей? Но я могу, Лили. Просто мне это не нужно.

— Тогда ладно. Знаешь, за последние несколько месяцев мне разом привалило столько счастья, что я чувствую себя немного виноватой.

— Ох, Лили, ты его заслужила! — ничуть не покривив душой, прошептала Поппи. — Вспомни, сколько тебе пришлось выстрадать. Так что это только справедливо.

— А ты? — мягко спросила Лили сестру. — Когда же придет твой черед быть счастливой?

— Простите?

Гриффин вздрогнул и испуганно оглянулся. Незаметно для себя он оказался в самом углу магазина, который, пустой и тихий, являл поразительный контраст с задней комнатой. Там царил такой шум, что Гриффину пришлось выйти сюда, чтобы дозвониться в аэропорт и заказать билет на самолет. Эйден Грин категорически отказался говорить. Значит, придется лететь самому, решил он.

Он с улыбкой протянул руку:

— Я Гриффин. А вы, вероятно, Камилла?

Камилла Сэвидж оказалась привлекательной женщиной лет пятидесяти или чуть больше с шоколадного цвета глазами, бледной и гладкой, без единой морщинки кожей и седыми волосами, которые заставили бы ее выглядеть старше своих лет, если бы не были такими густыми и блестящими. Одета она была просто — слаксы с блузкой и наброшенная на плечи шаль — все приглушенных тонов. Однако в ней чувствовалась изысканность, которая сразу выделяла ее из толпы. А возможно, причиной тому было достоинство, с которым она держалась, или скупость, с которой она роняла слова. Одиночка по натуре, она явно предпочитала оставаться на заднем плане, подумал он. Хотя… Бухгалтер, ревизор и компьютерный гений в одном лице, она была в курсе всех событий. Ясно, что эта женщина держит руку на пульсе Лейк-Генри.

— У вас не найдется минутки? — поинтересовалась Камилла.

Из задней комнаты до них долетел приглушенный шум голосов. Пара минут у Гриффина была.

— Конечно.

— Это насчет Хизер. Мне известно, что Кэсси согласилась работать бесплатно. Говорят, вы делаете то же самое, но Мика чувствует себя неудобно. У меня есть кое-какие деньги. Так что, пожалуйста, дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

Естественно, у Гриффина и в мыслях не было принять ее предложение. Но он был тронут.

— Это очень благородно с вашей стороны.

— Я всегда любила Хизер.

— Вы и так много делаете для Мики. Он говорил, что вы сегодня собрались работать допоздна.

— Так оно и есть. Нужно проверить весь инвентарь — бутыли, наклейки, контейнеры, рассортировать все счета, а у Мики голова сейчас занята не этим.

— Да, я уже заметил, — кивнул Гриффин. — Нет, не в роще — там он был в своей стихии, а потом, когда пили кофе. У него душа не на месте из-за Хизер.

— И потом он очень устал. Не думаю, что ему удается много спать по ночам. — На лице ее отразилось колебание. — Скажите, есть какой-нибудь шанс выцарапать Хизер оттуда?

— Есть он или нет, выяснится через пару дней. Завтра утром я как раз лечу в одно место. Там живет человек, который, может быть, сможет нам помочь.

По глазам Камиллы было видно, что ей хочется знать больше. Однако, обуздав любопытство, она ограничилась кивком.

Гриффину стало интересно, что же движет ею, откуда вдруг такое благородство.

— Вы, наверное, хорошо знали семью Мики?

Брови Камиллы взлетели вверх.

— Да, — улыбнулась она. — Очень славные люди.

— А его первую жену?

Улыбка разом исчезла с ее лица. Немного помедлив, Камилла выразительно дернула плечом.

— Хизер тоже очень милая женщина. Мы работали вместе, когда она только приехала в наш город. Поэтому я очень обрадовалась, когда они с Микой стали жить вместе.

До этой минуты Гриффин считал, что если Хизер и случалось открывать кому-то душу, то лишь Мике или Кэсси с Поппи. Но он, похоже, ошибался.

— Значит, вы были близки с Хизер?

— Мы были хорошими друзьями, — улыбнулась Камилла.

— Вы знали о ее прошлом?

— Нет. Она не любила говорить об этом.

— И вы были удивлены, когда все это случилось?

— Еще бы! Ничего подобного мы не ожидали. Уж Мика-то точно. Так что если я хоть чем-то могу вам помочь, вернее Хизер, я с радостью это сделаю. Вы дадите мне знать, если что?

Гриффин кивнул.

— Спасибо, — улыбнулась она. И исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Поппи украдкой поглядывала на дверь и обрадовалась, увидев вошедшего Гриффина. Ей ужасно не хотелось, чтобы он пропустил то, ради чего они, собственно, и явились сюда.

Послав ей улыбку, Гриффин уселся на стул рядом с Поппи как раз в тот момент, когда скрипка, альт, виолончель и бас-кларнет закончили разогреваться. И тут началось! Песни Yesterday, Norwegian Wood и Strawberry Fields Forever, казалось, просто созданы были для струнных инструментов, а ребята из этой группы и впрямь умели играть.

Поппи забыла обо всем на свете. Когда же музыканты перешли к песням, написанным в более быстром темпе и зазвучали Here Comes the Sun, Eight Days a Week и All you Need Is Love, она машинально принялась отбивать пальцами такт. Да и как можно удержаться, когда все вокруг хором распевают Yellow Submarine?! В очередной раз обменявшись понимающими улыбками с Гриффином, Поппи поразилась тому, что и он захвачен ничуть не меньше ее самой.

Когда объявили небольшой перерыв, появились знаменитые шоколадные печенья — горячие, ароматные, тающие во рту. Кэсси с Марком, заметив в противоположном углу каких-то своих приятелей, сорвались с места. Естественно, их освободившиеся стулья тут же заняли. Сегодня пустые места возле них притягивали всех как магнит — то ли местные жители смягчились, то ли любопытство оказалось сильнее их. Поппи не могла не заметить, как их тянет поговорить с Гриффином.

— Вероятно, Хизер отправят в Калифорнию? — осведомилась Эмми Крюгер, которая закончила колледж в Санта-Барбаре, прежде чем вернуться к родным пенатам и встать во главе семейной фирмы.

— Неужели ей придется отбывать наказание? — перебила ее Лейла Хиггинс. Хизер была ее правой рукой и Лейла очень надеялась, что она вернется.

— Есть хоть какие-то шансы, что ее оправдают? — спросил старший сын Чарли Сет.

Разговор набирал обороты, и толпа вокруг Поппи и Гриффина росла. Мало-помалу она разбилась на небольшие группки, все заговорили о своем, и на Поппи с Гриффином перестали обращать внимание. Так продолжалось до той минуты, пока не появилась Аллисон Куимби. Аллисон, владелица городской риэлтерской фирмы, неутомимо работая локтями, пробиралась к ним. А в фарватере за ней следовала Анна Уинслоу, хозяйка текстильной фабрики.

— Хизер всегда была порядочной и трудолюбивой — с того самого дня, как появилась в нашем городе, — пропыхтела Анна.

— И не только, — встряла Аллисон. — У всех у нас есть что порассказать о Хизер. Тут нет никого, кому бы она когда-то не помогла!

— Неужели вы думаете, она делала это нарочно? — опять влезла Анна. — Но как тогда это связать с тем, что случилось в Калифорнии?

Аллисон нетерпеливо отмахнулась от нее, как от назойливой мухи.

— А мне плевать, что она там натворила!

— Да, но есть еще семья этого юноши. И им, конечно, не все равно.

— Господи, да ведь речь не об этом! Я говорю о той Хизер, которую мы знаем! Четырнадцать лет добропорядочной жизни — неужели это ничего не значит?!

— Четырнадцать лет — это немало, — кивнула Анна. — Но можно ли считать это исправительным сроком? Поверит ли кто-нибудь, что за это время она изменилась?

— Если хотите знать мое мнение, — не обращая на нее внимание, вела свою партию Аллисон, — было бы преступлением тратить деньги налогоплательщиков на то, чтобы упечь ее за решетку теперь, когда она стала полезным членом общества. Вы считаете, она опасна для общества? На мой взгляд, нет.

Поппи уже открыла было рот, чтобы поинтересоваться, что по этому поводу думает Кэсси, но музыканты снова заняли свои места. И снова зазвучали песни, только теперь более романтические. The Fool on the Hill сменила Eleanor Rigby, а вслед за ней последовала Hey, Jude. Как часто бывало во время таких концертов, под конец выпихнули на сцену Лили, чтобы она спела что-нибудь из услышанного сегодня. Лили исполнила Yesterday и Strawberry Fields Forever. А когда, несмотря на шквал аплодисментов и разбойничий свист Поппи, Лили отказалась петь дальше, музыканты, посовещавшись, грянули Hello Goodbye, и несколько пар закружились по комнате. За ними последовали и остальные. Когда же зазвучала Here Comes the Sun, танцевали уже все. А те, кто остался стоять, дружно подпевали хором.

Поппи, естественно, пела. Гриффин тоже. Она вспомнила, как они танцевали накануне. Огонек, вспыхнувший в глазах Гриффина, сказал ей, что и он все помнит. И вовсе не прочь это повторить.

Поппи бросило в жар — даже капельки пота выступили на губе. Нет, только не здесь. Не сейчас. Может, придет еще время, когда она будет не прочь покружиться с любым, кто захочет ее пригласить, но пока она к этому не готова. Она еще не такая, как все. К тому же то, что они делали вдвоем, было очень личным, очень чувственным и волнующим. Поппи очень хотелось бы это повторить, но только не здесь.

Концерт закончился всеми любимой Let It Be, которой, казалось, не будет конца. Исполнение было по-настоящему сильным. Все, взявшись за руки, раскачивалась в такт мелодии. А когда прозвучал последний аккорд, раздался такой шквал аплодисментов, что едва не обрушился потолок.

Переполненные впечатлениями, по дороге домой они почти не разговаривали. Только возле самого дома Поппи Гриффин повернулся к ней.

— Могу я зайти? — спросил он.

Поппи похолодела. Страх захлестнул ее с такой силой, что у нее едва не остановилось сердце. Но она не сказала бы «нет», даже если бы от этого зависела ее собственная жизнь.

Должно быть, он почувствовал ее нерешительность, потому что, помогая ей выбраться из машины, вдруг неожиданно предложил:

— Может, прогуляемся к озеру?

Поппи не стала спрашивать, как она туда доберется. Тем более, после того, как он пригласил ее танцевать.

— Там будет холодно, — предупредила она. Похоже, Гриффин со свойственной ему деликатностью не стремится торопить события. И Поппи была благодарна ему за это.

Повернувшись к ней, он поднял Поппи воротник, потуже затянул теплый шарф, потом легко подхватил ее на руки и, увязая по колено в снегу, стал спускаться к озеру.

Но Поппи и не думала жаловаться. Ей не доводилось бывать у озера с того самого дня, как выпал первый снег.

— В любое другое время, не зимой, — проговорила Поппи, — я смогла бы сделать это самостоятельно. Там, внизу, есть небольшой пандус. Я съезжаю по нему в воду, выплываю из своего кресла и плаваю, сколько хочу.

— Держу пари, ты здорово плаваешь.

— Конечно.

Они уже были на берегу. Деревья остались далеко позади, и было довольно ветрено. Луна, хмуро выглядывая в разрывы туч, тут же пряталась обратно. Но возле воды было достаточно светло.

— Хочешь пройти немного дальше? — спросил Гриффин.

Поппи радостно закивала.

— Вон до тех скал, хорошо видишь?

Гриффин засек направление. Теперь, когда они оказались на берегу, идти было значительно легче.

— Трудно вырасти на озере и не научиться плавать, — пробормотал он.

— А ты умеешь плавать?

— Конечно.

— А ты где научился?

— В клубе. — Глаза его не отрывались от ее лица. — Это был отличный клуб: столовая, гриль-рум, поле для гольфа, несколько теннисных кортов, два бассейна…

— Два?

— Один для тех, кто умеет только пускать пузыри, а второй — для остальных.

Поппи хихикнула.

— Могу себе представить, как ты, рассекая волны могучим плечом…

— Между прочим, я неплохо плавал, — обиженно надулся Гриффин. — Меня даже взяли в команду. Правда, с тех пор прошло много времени.

— Тебе это нравилось?

— Очень, — кивнул он. Глаза их встретились.

— В воде я чувствую себя совершенно свободно. Как будто верхняя часть моего тела старается восполнить то, что утратила нижняя.

— Честно говоря, мне непонятно, почему ты тогда не перебираешься на зиму на юг. Тогда ты могла бы плавать круглый год.

— Как гагары? — пошутила она.

— Как гагары. Кстати, когда они возвращаются?

— В апреле. Как только сойдет лед. Потрясающее зрелище, кстати. Это нужно видеть! День за днем у тебя на глазах лед становится все тоньше и тоньше, пока совсем не почернеет. Потом он становится пористым, как губка, и начинает ломаться. Какие-то несколько часов, и его уже нет, представляешь? А гагары — клянусь тебе! — появляются буквально спустя несколько часов после этого.

— Откуда они узнают?

— Посылают «разведчиков», — хихикнула Поппи. — Первыми обычно срываются с места самцы — покидают океан и летят на север. Как будто внутренний голос подсказывает им, что зима идет на убыль. Сначала они движутся вдоль берега, потом поворачивают и летят в глубь материка, при этом делая короткие челночные вылеты, словно самолеты-разведчики. Штука в том, что они не могут сесть на воду, пока не сойдет лед, ведь им нужно ловить рыбу, иначе они умрут с голоду. Если их лапки примерзнут ко льду, тогда они уже не смогут снова подняться в воздух. Первый раз ты слышишь их крики весной… — Поппи внезапно поймала себя на том, что ей и самой уже не терпится их услышать. — Это так красиво. — Она подняла глаза к небу. — Вот… это они.

Гагар скрывали угрюмо ползущие по небу облака, но это нисколько не умаляло очарования ночи. В разрывах между ними проглядывали высыпавшие звезды, заметно похолодало, но в объятиях Гриффина Поппи не замечала холода. Впрочем, это было даже забавно.

— Еще одна неделя, — проговорила она, подняв глаза к небу, — и наступит полнолуние. В это время года в наших краях луну называют кленовой. Ты знаешь, кто начал первым варить кленовый сироп?

— Мика рассказывал, — с усмешкой кивнул Гриффин. — И о том, как потом приспосабливались обходиться без помощи рабов.

— А я рассказывала тебе, что такое «сахар на снегу»?

— Что-то не припомню такого.

— Если взять только что сваренный, еще горячий сироп и выплеснуть его в снег, сироп моментально застынет и превратится в сладкие сосульки. Раньше мы во время сезона всегда устраивали вечеринки. Сладкие сосульки и тянучки, сдобные жареные пончики, разные маринады… — Улыбаясь, Поппи сунула замерзший нос в теплую норку за ухом Гриффина.

— Замерзла?

Поппи покачала головой.

— Только большие пальцы на ногах не чувствую, — жалобно простонала она. И прыснула.

Гриффин двинулся назад через озеро. Поппи уткнулась носом ему в плечо и по-детски засопела. Гриффин улыбнулся — от нее приятно пахло мылом с экстрактом алое. Поппи всегда любила этот запах, считала его нежным и женственным. Гриффину тоже он нравился, но в отличие от Поппи он считал его чисто мужским.

Перебравшись через утесы, отделявшие озеро от берега, он двинулся по дорожке к дому. Поппи потерлась носом о его щеку, и Гриффин вдруг почувствовал прикосновение ее губ. Гриффин со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. И тогда Поппи, совсем осмелев, осторожно пощекотала кончиком языка то местечко у него за ухом, где начинала расти борода. Она боялась уколоться, но, к ее удивлению, кожа его оказалась гладкой, почти шелковистой.

Гриффин не сказал ни слова — это был вызов, и Поппи не могла этого не понимать. Она сама не боялась их и любой брошенный ей вызов встречала с открытым забралом. Авария ничего не изменила в ее характере. Если Поппи хотела что-то сделать, она это делала. Если ей что-то нравилось, она это брала. Если нельзя было просто взять, она кидалась в погоню.

Сейчас, когда ее коляска осталась в джипе, а сама она удобно лежала на руках у Гриффина, оказалось, так легко выкинуть из памяти те двенадцать лет, которые отделяли ее от прошлого. Можно было вообразить, что ей просто не хочется идти самой… да и для чего, когда такой красивый парень просто сгорает от желания носить ее на руках?!

Подойдя к двери, Гриффин одним толчком распахнул ее и понес Поппи в спальню. Там он опустил ее на постель, пригвоздив тяжестью своего тела, и его взгляд лишил ее всякой возможности сопротивляться.

Она уже успела забыть, когда в последний раз видела у мужчины такой голодный взгляд. Честно говоря, Поппи уже не рассчитывала увидеть его снова — и ошиблась. Не говоря ни слова, Гриффин стащил с нее перчатки, размотал шарф и расстегнул куртку — и все это время в глазах его полыхал голодный огонь. Щеки у него пылали, дыхание было тяжелым и прерывистым. Отшвырнув на пол собственные перчатки, он отправил вслед за ними куртку, потом туда же полетела и повязка. Все так же молча Гриффин схватился за свитер и одним рывком стащил его с себя, прихватив заодно и рубашку.

Поппи бессознательным движением вытянула вперед руки, словно защищаясь, и нечаянно коснулась его груди. Она оказалась мускулистой и неожиданно горячей, густая поросль рыжевато-каштановых волос спускалась клином вниз, к поясу брюк. Забыв обо всем, Поппи провела рукой по его телу, ощутив пальцами напрягшиеся мускулы без малейших признаков жира.

В следующую минуту он завладел ее губами, и Поппи почувствовала в его поцелуе тот же голод, что полыхал в его глазах. Могла ли она не ответить ему? Ведь она сейчас чувствовала то же, что и он. Она даже не подозревала, что может почувствовать это вновь. Вообще-то все ее женские органы функционировали совершенно нормально, но ведь секс — это не просто функция организма! Благодаря увечью присущая ей нормальная чувственность здоровой молодой женщины переместилась в сферу эмоций, и Поппи волей-неволей пришлось с этим смириться.

Его губы снова и снова ласкали ее рот. Поцелуй становился все настойчивее, все требовательнее, все более возбуждающим. Поппи со стоном выгнулась дугой, успев подумать, как хорошо, что она способна это сделать — и тут Гриффин стащил с нее свитер.

— Тсс, малышка, — прошептал он. Онемевшая Поппи ничего не успела сказать, как ее бюстгальтер вслед за свитером оказался на полу.

Он пожирал ее глазами. Он ласкал ее. В отличие от своих сестер, Поппи всегда была немного обделена мужской лаской. Раньше, до аварии, когда она занималась любовью, мужчины почему-то практически всегда избегали касаться ее груди, словно не замечая ее. Ей никогда не доводилось видеть откровенного восторга в их глазах, но это не особенно трогало ее, поскольку женское начало было в ней не особенно сильно. Секс — это секс, она — женщина, он — мужчина, чтобы заниматься сексом, нужны двое, и все это даже немного забавно — так или примерно так думала она раньше.

Но теперь все было совсем по-другому. Губы Гриффина, ласкавшие ее грудь, заставили Поппи почувствовать себя женщиной. Соски напряглись и затвердели, а жар, волнами распространившийся по ее телу, заставил бы ее обвить его ногами… будь это в ее силах.

Эта мысль молнией промелькнула в ее мозгу и тут же исчезла. Должно быть, она вздрогнула, потому что Гриффин вскинул голову и взглянул ей в глаза.

— Ты в порядке? — прошептал он.

Вместо ответа Поппи притянула его к себе. Теперь уже она поцеловала Гриффина. Она целовала его долго, намеренно затягивая поцелуй, поскольку другого способа отогнать прочь пугавшие ее мысли не знала. Ей было приятно прикосновение его щеки, уже немного шершавой, хотя он брился всего пару часов назад. Ей нравилось ощущать густоту его волос, его сильную шею, чувствовать, как под тонкой кожей — на груди, на спине, плечах — перекатываются тугие мускулы. Ей вдруг неудержимо захотелось дотронуться до его живота, и Поппи просунула руку под ремень его джинсов.

Услышав вырвавшийся у Гриффина сдавленный стон, она тут же боязливо отдернула руку.

— Нет, — прохрипел он.

Окончательно перепугавшись, Поппи спрятала руки, точно обжегшись.

— Нет, — так же хрипло взмолился он. — Не останавливайся. — Ей вдруг показалось, что он с трудом выдавливает из себя слова.

Но Поппи сунула обе руки под подушки.

— Что случилось? — спросил он. — Я сделал тебе больно?

— Нет.

— Но ты вдруг остановилась.

— Так ведь и ты тоже остановился. Как будто случилось то, чего не должно было случиться.

Гриффин приподнял ей подбородок:

— Нет, то чего я ждал, еще не случилось.

Слезы навернулись ей на глаза.

— Знаю. Но я… я не могу. Прости меня. Я такая, как я есть… И я не могу измениться.

— Я вовсе не это имел в виду, — прошептал он, приложив кончик пальца к ее губам. — Не случилось просто потому, что мы не торопимся. Видимо, я слишком нетерпелив. Я просто хотел, чтобы это случилось быстрее, вот и все. Что поделать, я ведь мужчина. А ты женщина, при одном взгляде на которую я теряю голову.

— Я калека.

— Перестань морочить мне голову. Разве в том, чем мы сейчас занимались, было что-то неестественное? По-моему, тебе это нравилось.

— Да… Пока ты вдруг не вспомнил…

— Это ты вспомнила, а не я. И что тебя так напугало?

— Ты застонал. Или ахнул. Какая разница?

— Скажи, может, я сделал что-то не так? Тебе что-то не понравилось? Ты что-то почувствовала? Или, наоборот, ничего не почувствовала?

— Почувствовала, — призналась она, решив, что Гриффин имеет право на честный ответ. — Я почувствовала то же, что любая нормальная женщина. Просто я так давно не испытывала ничего подобного.

В ту же секунду губы Гриффина прижались к ее губам. Он целовал ее медленно, нежно, страстно. Внутри у нее потеплело.

Гриффин отодвинулся, удобно улегшись на подушку:

— О чем ты думаешь?

— Ты здорово умеешь целоваться.

— Нет, я не об этом. Я хочу этого, Поппи. Хочу больше всего на свете. А ты хочешь?

Да, она хотела. Или нет? Она и сама этого не знала.

— Ты боишься? — спросил Гриффин.

Конечно, она боялась, но не могла в этом признаться. Никогда еще секс не пугал ее до такой степени, как сейчас.

Губы Гриффина раздвинулись в улыбке.

— Думаю, так оно и есть. Ты боишься, что не почувствуешь того, что хочешь почувствовать. Боишься, что у нас ничего не получится. Боишься, что мне вдруг станет противно и я уйду. Ну что, я угадал?

Он все понял. Подбородок у Поппи задрожал, и она кивнула.

— Забудь об этом. — В голосе его снова появилась та же чувственная хрипотца. — Просто доверься мне. — Взгляд Гриффина уперся в ее грудь. — Ты такая красивая.

— Может быть, тут, — вырвалось у нее, — но не…

— Не где? Ты имеешь в виду свои ноги? — Гриффин провел по ним рукой. — Ты не можешь чувствовать их, Поппи, но я-то чувствую. Поверь, с ними все в порядке. — Ладонь его поползла вверх и ласково обхватила ее грудь.

Наслаждение оказалось настолько сильным, что Поппи даже зажмурилась. Голова ее откинулась назад.

— Твое тело чувствует, — прошептал он, — так что, мне кажется, все твои проблемы чисто эмоционального плана. Наверное, все дело в том, что ты винишь себя за то, что снова занимаешься любовью.

Кончиками пальцев Гриффин слегка сжал ее соски, заставив Поппи слабо ахнуть, и вдруг ей все стало безразлично. Может, утром она будет умирать от стыда, но сейчас она хотела этого больше всего на свете.

Взяв его лицо в ладони, она припала поцелуем к его губам. Счастье, которое она испытывала, заставило Поппи забыть и чувство вины, и все свои страхи, оставив одно только наслаждение. Поглощенная этим, она почти не заметила, как Гриффин раздел ее. А потом, словно очнувшись, стала сама нетерпеливо срывать с него одежду.

Если Гриффин и старался соблюдать осторожность, она этого не ощутила — слишком прекрасно было все то, что он делал с ней. Это продолжалось так долго, что в груди Поппи вновь шевельнулся страх. Но наслаждение, поднимаясь откуда-то из самых глубин ее существа, все росло, и оргазм, который она испытала, доставил ей удовлетворение настолько полное, что Поппи была потрясена. Это было какое-то чудо.

Но даже если бы чуда не произошло, Поппи все равно почувствовала бы себя удовлетворенной — глядя на Гриффина, она увидела, как все его тело вдруг свела судорога наслаждения. Наверное, это был самый лучший подарок, который она получила за последние годы, если не считать кресла на колесах с щегольски хромированными ободками. Именно это она и сказала Гриффину, когда наутро будильник поднял их в пять часов.

Почему-то Гриффин ничуть не обрадовался.