С пылающими щеками и со слезами на глазах, я сбегаю на кухню. Здесь царство «ворчливой» Берты — как ее все кличут в городке. Даже не знаю, кто дал этой старушке подобное прозвище, но оно ей отлично подходит. Так и при виде меня она сразу накидывается с упреками:
— Куда по вымытому? Кыш!
Но завидев мое лицо, Берта смягчается.
— Чего стряслось? Выглядишь так, будто конец света наступил, а нам сообщить забыли! Присядь вон туда, девонька.
Забиваюсь в угол, упав на старую колченогую табуретку. Закрываю лицо руками, чтобы спрятать от кухарки слезы.
— Не завтракала, поди? — хмуро произносит, но с расспросами больше не лезет. — Вот, держи!
На выскобленный до бела дощатый стол, опускается стакан молока и краюха вчерашнего хлеба. Отщипываю самую малость мякоти, испытывая стыд за собственную слабость. Дышу глубоко через нос, прогоняя слезы.
— Берта, а ты не слышала — не нужна ли еще кому работница в городе? Я могла бы убирать по вечерам, или прясть, или еще чего… — спрашиваю, когда удается взять эмоции под контроль.
Берта в этом плане — ценный кладезь сведений и сплетен. Уж она-то все знает, что в городе творится. А родилась так давно, что и сама, пожалуй, не помнит точного возраста.
— Эстер, все тебе неймется! — фыркает. — Вот и мать твоя такая же была. А к чему все это привело? Слегла и не встает! Хочешь тоже ноги протянуть? Хоть бы мужика себе нашла наконец-то, да и решил бы он все твои проблемы. Не хочешь сама замуж, так о матери подумай! На сколько еще хватит твоих сил и здоровья? — цокает с осуждением.
— Замуж не вариант, — качаю головой и тут же вспоминаю о предложении барона. Вот где ужас-то!
— Ну не знаю тогда. В Вирнелле работы нет, каждый за свое место держится, наш упырь все к рукам прибрал, со всех соки тянет, — Берта зло сплевывает на пол. Никто барона не любит. Оно и понятно: кому же по душе жадный и жестокосердный хозяин?
— Тогда, я пропала… — голос падает до шепота. — Барон дал мне последний месяц на то, чтобы вернуть долг. А там сумма за шесть месяцев проживания! Где же взять столько монет? Еще и мама болеет, — отворачиваюсь к стенке, сдерживая рыдания, которые снова встали комом поперек горла. И не хотела жаловаться Берте, а оно само получилось.
— Ох, девочка! — жалостливо вздыхает Берта, на миг отбросив свой образ ворчливой и вечно недовольной старухи. — Сколько я повидала на своем веку таких несчастных: ни денег, ни справедливости, ни защитника… только одна юность, да красота! Но разве на них проживешь?
Мне показалось, что Берта говорит о себе. И искренне стало ее жаль. Кто знает, какой была ее жизнь в молодые годы? Может, она, как и я — страдала от внимания деспотичного хозяина? Или тянула на себе семью…
Допиваю свое молоко и доедаю хлеб. Оставить хоть крошку на столе — значит, обидеть хозяйку кухни.
— Спасибо, Берта. И не бери в голову мои слова, выпутаюсь как-нибудь! — киваю на прощание и собираюсь переступить порог, как кухарка меня останавливает.
— Ишь, шустрая какая! Постой, есть один вариант, хоть и сразу предупреждаю — непростой и не самый лучший.
Возвращаюсь на место, и в душе расцветает робкая надежда. Неужели есть для меня выход? Я готова на все, лишь бы избежать участи стать личной игрушкой барона. Буду работать не покладая рук. Спать могу еще меньше, отдыхать — тоже. Не привыкать!
— Не томи, Берта, рассказывай! — подгоняю, изнывая от неизвестности.
— Слышала, должно быть, про хозяина замка на горе? — спрашивает, а сама возвращается к своей стряпне. Что-то помешивает в булькающем котелке большой поварешкой.
— Слышала. Да разве это не враки? Якобы живет там лорд-отшельник, один-одинешенек. Туда, считай и дороги-то нет, все поросло травой да кустарником. Может, и умер уже давно хозяин!
— Неправильно, — хмыкает довольно Берта и поворачивается лицом. — Жив хозяин замка, и даже торговец к нему ездит раз в неделю. Привозит провизию: мясо, хлеб, сыр и прочее съестное.
— Неужто?
В рассказ Берты верится с трудом. Это, как если бы мне кто-то сказал, что в колодце завелся водяной!
— А то! Уж поверь мне, девочка, в этом замке есть жизнь и… золото! Торговец клялся и всем в таверне тыкал под нос золотой чеканной монетой, которой с ним расплатился хозяин.
— Да то, верно, торговец перебрал с дешевым вином в «Дырявом котелке». Всем известно, что пойло там подают отвратительное! И приличные люди туда не ходят, — хмыкаю и складываю руки на груди.
— Много ты понимаешь! — ворчит Берта, оправдывая свое прозвище. — Я сама видела ту монету и могу сказать с уверенностью: золото! Самое настоящее. Представь, сколько бы мог заплатить тебе хозяин за уборку и стряпню, если он платит цельный золотой за котомку с харчами?
Рассказ звучит заманчиво, да и предложение такое, что голова идет кругом. Вот только кажется мне, что не все так гладко, как рассказывает Берта. И неужели не нашлось дураков, готовых за обычную работу получить столь щедрую оплату? Об этом и заявляю старухе.
— Конечно, это не все, — она мрачнеет. — И я тебя сразу предупредила, что это сомнительный вариант. И только тебе решать — пойти туда или нет. Но ходит слух, что все, кто ступил на землю лорда без приглашения — либо пропали и больше их никто не видел, либо вернулись с пустыми руками, так и не найдя дороги к господскому дому. То ли проклятое это место, то ли сам хозяин — безумен. Да так оно и есть. Только торгаш Томас возвращается оттуда целехоньким и невредимым. И вот еще одна странность: дорогу не помнит. Будто память кто стирает.
— Ну это уж совсем сказки! — я вздыхаю, так как эта история кажется полным бредом. — И как же он каждый раз доходит до замка?
— Хозяин замка за ним посылает своего коня. Какая-то шибко умная животина! Понимает все без слов.
Качаю головой. Сказки, да и только! Нет, это не мой вариант, уж точно! Потому на этот раз уверенно направляюсь прочь из кухни.
— Спасибо, Берта, за разговор. Пойду наводить порядок в покоях барона.
— Подумай, Эстер, о моих словах. Кто знает, а вдруг хозяин замка тебя примет?